Тень Великого Древа - Роман Евгеньевич Суржиков

ярости. Но про Орудие никто не должен знать. Потому Джемис упражнялся скрытно, прячась за избами и телегами. Использовал невидимые плети или разжигал костры возле мишеней, чтобы маскировать вспышки. Занимал конюшню, выгнав прочь лошадей, располагал Орудие у ближней стены, а перед дальнею расставлял поленья – и сжигал их одно за другим. Стрелять Перстом оказалось удивительно легко. В малых пределах Орудие могло корректировать выстрел, не шевеля рукою. Потому от Джемиса не требовалось точного прицела. Он направлял Перст рычагом примерно в сторону мишени и говорил:

- Третье слева полено. Бей.

Орудие наносило удар. Оно не медлило, не спорило и редко промахивалось. Если Орудие мазало несколько раз подряд, Джемис затягивал винты. Если поражало восемь целей без промаха – давал слабину. Страх перед болью заставлял Орудие бить очень метко. Оно не имело никаких иных мыслей, кроме желания попасть.

Но Эрвин отлично понимал: Орудие – вовсе не залог победы. У врага будут три перстоносца против одного у северян. Все трое – умелые наездники на резвых конях, а у северян – прикованный к стулу калека. Наконец, ганта Ондей приведет вдвое больше воинов, чем есть у герцога. Говоря по чести, битва будет почти безнадежной. Единственное, что дало Орудие, - вставку «почти».

Двое суток Эрвин София Джессика употребил на планирование боя. Осмотрел укрепленный лагерь на дальнем берегу Ройданы, нашел стройку слишком медленной, потребовал ускорить дело. Приказал прорыть склон и устроить удобный съезд из лагеря к реке. Засек время, нужное отряду, чтобы спуститься и пересечь Ройдану. Навестил и скрытую ложбинку, где давеча прятались шаванские дети. Она также вела из лагеря к реке, но, в отличие от нового спуска, была почти незаметна.

Проехал вверх и вниз по берегам Ройданы. На юге – как раз там, откуда приближался ганта Ондей – река изгибалась коленом. Ниже колена имелось место, удобное для переправы: русло было очень мелким, а дальний берег - пологим. Эрвин дважды съездил туда. Сначала вернулся прямиком в деревню, затем – переехал на дальний берег и проскакал вокруг изгиба реки к укрепленному лагерю на круче. Оказалось, что путь до деревни занимает только четверть часа, а до лагеря – пятьдесят шесть минут.

Затем он поднялся на дозорные башни при въезде в деревню, оценил вид сверху на дальний берег и укрепления. Спросил совета у офицеров, по их рекомендации провел учебные стрельбы с валов. Иксы разбились на пары: один стрелял, лежа на насыпи и стараясь не попасть под вражеский огонь; другой прятался за валом и перезаряжал арбалеты. Также отработали быстрый выезд из лагеря и переход через реку.

Затем герцог навестил раненых. Многие из них пошли на поправку – по крайней мере, могли сами добраться до укрепленного лагеря. Тех, кто не мог ходить, следовало забрать на носилках. Для этой цели выделили отряд бойцов, отработали переход с носилками через Ройдану. Когда начнется вражеская атака, каждый северянин должен знать свою роль.

С тяжелым сердцем Эрвин присел возле Гордона Сью. Тот сгорал от лихорадки и проваливался в забытье. Герцог дождался минуты, когда капитан вынырнул из беспамятства, пожал его руку и сказал:

- Завтра будет сражение. За вас-то я не волнуюсь: змей-трава даже мертвого поднимет. А вот меня могут убить в бою, потому хочу сказать заранее. Вы – славный воин, Гордон. Для меня честь служить с вами.

Капитан набрал сил на легкую улыбку и поправил:

- Гордон Сью.

- Почему это так важно для вас?

- Расскажу после победы. Никак не раньше.

Приступ горячки погасил его сознание.

Поздним вечером, когда все приготовления были завершены, Эрвин обратился с молитвою к Светлой Агате:

- Святая Праматерь, ты кое-чего не учла, когда решила наказать меня. Возможно, я мерзавец или глупец, но за мною идут триста достойнейших воинов – таких, как Гордон Сью. Ни один из них даже мыслью не провинился перед тобой. Когда я дал им Перст Вильгельма, они подумали сперва о чести, а уж потом – о победе. Не хочешь меня видеть – дело твое. Но будь добра, сделай так, чтобы иксы пережили завтрашний день!

* * *

Ганта Ондей не допускал и мысли, что волки могут иметь Перст Вильгельма. Персты говорят только с любимцами Гной-ганты – сынами Степи. Когда Ондей узнал, что один из ханидов пал под Рей-Роем, а тело исчезло, - он не заподозрил кайров. Очевидно, кто-то из шаванов спрятал труп и украл Перст. Ондей рассчитывал вернуться, обшарить город и найти пропажу. Но сперва следовало покончить с волками.

Разведчики доложили ганте, что северяне заняли деревню Берха на берегу Ройданы и вовсю пируют там. Ондей пришел в ярость: Берха стояла на его кочевьях и пользовалась его защитой; кузнец Бершан был родичем ондеевой жены. Но ганта не ослеп от гнева. Он внимательно выслушал разведчиков, узнал об укреплениях, которые строят северяне. Сделал стоянку в паре миль от села, дал коням и людям целый день на отдых.

В его лагерь пришли девушки и дети из деревни. Сказали: «Волки отпустили нас, ни один даже пальцем не коснулся». Ондей был очень удивлен, пока девушки не добавили еще одно: «Волчий герцог предлагает тебе мир». Тогда ганта рассмеялся и сказал всадникам:

- Ориджин умоляет о мире! Он сам признал, что слаб. Покончим с ним! Завтра пойдем в бой и сдерем с волков плешивые шкуры! Положим в пыль всех, никому не дадим сбежать.

- В пыль! К Червю! – закричали шаваны.

- Поступим вот как, - продолжил ганта. - Два ханида вир канна и половина всадников поскачут прямо в деревню. Враги отойдут на другой берег и спрячутся за валами. Тогда я со второй половиной войска перейду Ройдану, обойду волчий лагерь и ударю в тыл. Мы зажмем их с двух сторон. Никто не сбежит!

Шаваны разразились криками, но их пыл не удовлетворил ганту. Люди размякли от долгой неспешной езды. Привыкли в пути находить свежие могилы северян, наполнились приятною верой, что волки сломлены и дохнут сами собой. Когда пришло время ужина, шаваны сели вокруг котлов и завели такие беседы, словно враг уже побежден, осталось лишь поделить трофеи. Тогда ганта Ондей вскинул Перст и стал сжигать котлы. Среди фонтанов пара и вспышек пламени он взревел, словно демон:

- Никто не жрет, пока волки живы! Втопчем их в пыль, устроим пир на костях. Другого стола у нас не будет!

Когда шаваны стали свирепеть, ганта развязал красный мешок, в котором хранил ценную добычу