История живописи - Александр Бенуа

Гравированное творение мастера не уступает его живописному. Здесь и всюду та же умиленность перед натурой, понимание самых разнородных настроений, фантазия, доходящая до безумия, тонкий вкус и прелестная техника. Пожалуй, всего интереснее та серия гравюр, которая передает совершенно без прикрас "альбомные этюды" Питера, скопившиеся у него во время его прогулок в "Кампине". Это уже совершенный реализм во вкусе XVII века, поражающий среди условного, принаряженного искусства середины XVI столетия, как странный анахронизм. Иные из этих непосредственных этюдов брабантской деревни попали и в картины Брейгеля; таков серый, серебристый с зеленью фон на "Слепцах" Неаполитанского музея или - еще поразительнее - хлев и конюшня под тощими деревьями, что сообщает особую прелесть "Опустошителю гнезд" в Венской галерее. Простота средств, с помощью которых в последнем случае передано тончайшим образом и с абсолютной правдивостью самое трудное в искусстве, "красота некрасивой модели", определеннее всего говорить о гениальности, о совершенно исключительном положении Брейгеля в искусстве своего времени. Он последний готик, но он и первый на севере вполне наш, современный художник, и вот эта исключительность в положении Брейгеля лучше всего объясняет тот факт, что он остался без достойных последователей среди художников, живших с ним в одну эпоху.

XI - Наследники Брейгеля

Лукас Валькенборх. Вид города Линца

Питер Брейгель умер в полном расцвете таланта, всего 44-х лет, в Брюсселе, куда он переселился из Антверпена в 1563 году. Но его искусство не умерло с ним. Картины его расходились в продолжение многих лет в гравюрах и в копиях. Несколько художников являются если и не продолжателями его гениального творчества в целом, то как бы распространителями отдельных находок Брейгеля и его даровитыми продолжателями. Таковы его сын Питер Брейгель-младший, Питер Бальтенс[159], ван дер Борхт, Жак и Абель Гример, Мартен ван Клэф, наконец, оба брата (Лукас и Мартин) Валькенборх из Мехельна[160]. Лукас превосходный мастер, затейливый, наблюдательный, усердный. Он первоклассный техник. Лучшее, что им сделано - это маленькие пейзажики, украшенные занятными фигурками. Одна из его жемчужин хранится в Эрмитаже. Но и в больших картинах (сгруппированных, главным образом, в Венском музее) он обнаруживает себя поэтичным и умелым художником, и лишь соседство пламенных по краскам и сочинению произведений самого Брейгеля может вредить ему. Один из шедевров Валькенборха - это зима с рискованным эффектом падающего, вернее даже "валом валящего", снега. Фигурки Лукаса несколько условны, слишком аккуратно исполнены; в них уже есть та "округлость", которая становилась тогда модной в Нидерландах. Но придуман весь пейзаж чутким поэтом и большим знатоком жизни. Здесь перед нами уже определенный "вид", быть может, деревня где-нибудь около Линца, куда Лукас последовал за своим покровителем, эрцгерцогом Матиасом, и где он прожил до 1597 года. Позже он жил в Нюренберге[161].

Мы уже указывали на особенности трактовки архитектуры у Нидерландских мастеров XV века, прибегавших преимущественно к готическим формам, а изредка также и к романским (особенно охотно пользовались последними ван Эйк и Мемлинг). С конца XV века можно отметить поворот к новому характеру архитектуры, сказывающемуся сначала в одних лишь деталях: статуэтках и гирляндах, медальонах, круглых сводчатых перекрытиях. Оттенок чего-то нового выражается с некоторой отчетливостью уже в "Рождественской ночи" Давида и в "Алтаре св. Анны" Метсиса (1509 г.); однако в первой картине это новое сводится к упомянутому пилястру, в последней же составные части, кроме маскаронов в куполе и двух нагих фигур на карнизе, все еще готические. Любопытно отметить замену готической архитектуры ренессансной в варианте "Тайной Вечери", исполненной, согласно картине Дирика Боутса, его сыном Альбертом (родился около 1455, умер в 1549 году). Комната остается в общем прежняя, но камин в глубине разукрашен "круглыми" орнаментами, гениями и медальонами, а общее представляет собой странное смешение средневекового "остова" с какими-то плохо понятными "итальянизмами". Такую же смесь представляют собою архитектурные формы в картинах художников, более или менее близко стоящих к "мюнхенскому псевдо-Блесу" и к "Мастеру Смерти Марии". Интересными примерами переходного стиля являются причудливый замок в берлинской картине "Усекновение главы Иоанна Предтечи", руины в мюнхенской, брюссельской и антверпенской композициях "Поклонения волхвов", замок в берлинской "Мадонне" Якоба Корнелиса, роскошная келья, в которой восседает св. Иероним в картине неизвестного нидерландского мастера около 1520 года (в Берлинском музее). Впрочем, подробное перечисление всех аналогичных примеров не имело бы основания ввиду постоянной повторяемости одних и тех же схем ирреальной архитектуры, в которых художники, видимо, стремились лишь превзойти друг друга в изобретательности, совершенно забывая о правдоподобии.

Лукас Валькенборх. Пейзаж

Прежде чем исчезнуть навсегда, готика расцветает болезненной, кошмарной путаницей в произведениях Корнелиса ван Конинкслоо. Его триптих в Палермо производит впечатление пещеры каких-то волшебных сталактитов или симметрично застывшего слитка воска. Это уже не архитектура: выстроить такие балдахины, навесы, аркады нельзя, но это, пожалуй, кружево или изделие ювелира. По своему характеру картина Конинкслоо приближается к безумным измышлениям архитекторов собора в Бовэ (XVI век), некоторых частей соборов в Страсбурге, в Ульме, в Вене. Такие примеры лучше всего убеждают, что готика проходила сама собой, что она уже переживала свою эпоху барокко, была больна смертельной болезнью. Античные увлечения не убили ее, не оттерли, а просто заменили то, что уже не было жизненным. В своей картине 1526 года "Родители Пресвятой Девы" (в Брюсселе) Конинкслоо идет дальше: архитектура заполняет всю картину и давит фигуры. Формы ее круглеют - еще один шаг, и эта готическая фантасмагория превратится в не менее вычурную и курьезную ренессансную фантасмагорию Дитерлейна. Если действительно "Триптих Магдалины" в Брюсселе (около 1537 г.) принадлежит Конинкслоо, то эта перемена, в крайне неудачном виде, произошла в творчестве самого мастера - одного из удивительных техников-каллиграфов своего времени.

Считается, что первым из нидерландцев поехал в Италию Ян Госарт, прозванный Мабюзе. Вернувшись в 1509 году, он, во всяком случае, оказался одним из первых систематических подражателей итальянцам в Нидерландах. У него мы встречаем уже архитектуру, обнаруживающую более или менее цельные знания и энтузиастское увлечение античным и новым итальянским искусством. Об этой новой странице нидерландской архитектурной живописи мы будем говорить впоследствии, в связи с другими "латинскими" явлениями на севере.

Французский и испанский пейзаж в XV в.

I - Французские пейзажисты

Влияние нидерландского искусства

Жан Фуке. Шильперик и его братья под стенами Парижа делят кородлевство. Миниатюра из "La Grandes Chroniques de France". Национальная библиотека в Париже.

Мы покинули Францию в тот момент, когда, благодаря политическим обстоятельствам, культурная жизнь в ней замерла и Париж утратил на время значение очага образованности и искусства. Духовная жизнь страны не прекращалась, но в силу материальных условий она в продолжение многих лет не могла иметь того внешнего блестящего выражения, которым отличалась предыдущая эпоха и которым продолжали отличаться Бургундия и Нидерланды, объединенные под скипетром династии французского происхождения. Очаги французской культуры при этом переместились из Парижа внутрь страны: в Бурж, где жил двор "буржского короля" Карла VII, в Авиньон, где, благодаря связям с "церковной областью", продолжала еще несколько веков существовать полу-итальянская культура; на Луару, в Тур, в Анже, в Экс, где располагалась резиденция "доброго короля Рене", унаследовавшего художественные вкусы герцога Берри. Вообще же, если исключить "последнего трувера" - Рене, то искусство данного периода теряет прежний дворцовый характер. Оно приобретает буржуазный оттенок. Главными покровителями его становятся финансисты Жак Кер и Этьен Шевалье; короли же мало интересуются им и не поддерживают его. Им и не до того. Карл VII погружен в чувственные наслаждения и угнетен тяжелыми домашними драмами. Людовик XI, "собиратель земли", направляет весь свой ум на борьбу с вассалами, на финансы, на правосудие. Время для искусства невыгодное, столь невыгодное, что еще недавно считалось, будто в те дни искусства совсем не существовало во Франции. Знали только одного Фуке, но и его принимали за слабого подражателя нидерландцам. Предоставление с 1898 года в общее пользование музея герцога Омальского в Шантильи, где собрано лучшее Фуке (и многие другие превосходные произведения французской живописи XV и XVI веков), и выставка в 1904 году французских примитивистов в Париже изменили, однако, в корне это отношение. Теперь для нас ясно существование французского "кватроченто", ясно также громадное художественное значение его и, наконец, не возбуждает споров его самобытность. Несомненно и то, что без англо-французского кризиса, вызванного последствиями Столетней войны, живопись во Франции дала бы еще более блестящие, и, главное, более обильные плоды. Что по-прежнему поражает, так это ничтожное количество дошедших до нас произведений, но это объясняется гибелью громадной массы их в войнах и революциях. Зато все, что сохранилось, принадлежит к самым благородным и чистым произведениям западноевропейского христианского искусства. Подобно некоторым готическим соборам Нормандии, французские миниатюры и картины XV столетия - высшие точки этого искусства, обреченного на вырождение уже в следующем веке.