«Неотложка» вселенского масштаба - Анна Агатова

Помню, как заболело горло — это хохот вырвался из схваченного судорогой рта хриплым карканьем.

— Хочу в рекуперасент, — выдохнула издевательски сквозь смех и тут же подавилась новым спазмом боли.

И когда через вечность, вымотав меня, боль отступила, и я смогла перевести дыхание, оказалось, что лежу в сверкающем белыми стенами помещении, в котором было очень-очень светло, будто даже стены светились.

Мысль: «Проклятые Боги, где я?» — прояснила голову. Может, я уже умерла? Просто не заметила?

— Recuperatio centrum работает. Вы можете лечь ровно.

А меня опять скрутила боль.

— Как лечь? — прошептала искусанными губами, когда немного отпустило. — Мне так больно!

— Nervus centra отключены, боли нет. Вы можете лечь ровно, — настойчиво зудел голос.

Странный голос, нечеловеческий. Люди так не говорят.

Этот момент я тоже запомнила чётко — я наконец могла связно думать, и мне не мешала боль. Я мысленно ощупала себя с ног до головы. Боли не было. Её и в самом деле не было! Мышцы ещё подёргивались, помня напряжение. Но самой боли... Нет, не было. И мне действительно ничего не мешает, и я могу лечь ровно. Я выпрямилась в этом ослепляющем белом сиянии.

— Assistentes, представь, что тебе помогают.

Не знаю, кто такой этот Assistentes, и мне уже было не до него. Я наконец отчётливо, без всяких помех, смогла подумать о том, что произошло. О том, что не будет мальчика со светлым пушком на голове, того цвета, какой бывает только у сыновей рода Роом-Шанд, не будет этого малыша, которого такие знакомые и родные руки с чуткими музыкальными пальцами будут подбрасывать вверх, и его смех не будет смешиваться со знакомым мужским смехом, который я так любила.

И боль в сердце наполнила всё существо, и сухое рыдание снова затрясло меня. Белый свет резал глаза даже через закрытые веки, и обессиленное тело не могло сделать ни движения, но мысленно я гладила свой нечастный живот, целовала его, плакала над ним, понимая, что внутри уже нет новой жизни. И там, внутри, что-то нежное, избитое и запуганное, что-то, что просит моего понимания, любви и жалости.

И я жалела и утешала. Плакала и успокаивала. Обнимала любовью. Обещала, что жизнь изменится и станет лучше, что я всё исправлю, что всё ещё повернётся хорошей стороной, и Милосердные боги улыбнутся мне. И я буду жить под этой чудесной улыбкой, под Их берегущей рукой.

Я так хочу! Я так сильно этого хочу!

Говорила и верила, что это возможно. Я никогда так не хотела и так не верила. И следом за верой в душу просачивались мир и покой. И рыдания утихали.

— Непрофессионально. Незнание элементарных основ, — нудно гудел где-то рядом тихий нечеловеческий голос. — Но эффективно. Assistant est perfectum.

Свет перестал резать глаза, уменьшился, и я, кажется, уснула.

Воспоминания о следующих днях были странными: мыслей не было, только нечёткие образы.

Не думала, где нахожусь, как в тумане шла туда, куда подсказывал тонкий нудный голосок, ела какую-то еду, засыпала где придётся. Мысли спутанной сырой пряжей шевелились в голове, не выстраиваясь в ясную картину, а тело отходило от боли.

А потом однажды я задала себе вопрос: где я?

Будто впервые посмотрела на то, что меня окружает, рассмотрела место, в котором провела так много времени. Всё белое, сверкающее, спокойное.

Где я? Как? Почему?

Безликая мебель, только необходимое, формы — самые простые и даже примитивные. Помещения большие и высокие, но их мало: комната, где я спала или просто лежала, уткнув взгляд в пространство, одна большая, в которую вели все коридоры, ещё одна — где из стен появлялась еда, если я ощущала голод.

— Это Сibum aula, — подсказывал тихий свербящий голосок, и я понимала, что это подобие нашей столовой, только без дворецкого, слуг и повара.

Ещё была купель.

— Balneum, — подсказывал тот же голосок.

А вот эта комната была разной. Вернее, обрывки воспоминаний о ней были разными.

Сначала это была большая белая ванна, как у родителей в загородном поместье. Запомнилась она этим сходством и фигурными ножками, каких я не помнила в той, знакомой ванне.

В другой раз это была уже не ванна, а огромная прямоугольная белая ёмкость, куда я помещалась во весь рост, и даже, разведя в стороны руки, не дотягивалась до боковых стенок.

А однажды... Однажды пришло огромное желание плавать, прямо нырнуть и плыть, плыть под водой, выпускать медленно пузыри, пока в груди не станет больно, пока в голове не застучит, пока панически не захочется глотнуть воздуха, пока... не захочется жить. И ёмкость на моих глазах стала ещё больше — и длиннее, и шире, а вода почему-то — лазурного цвета. И я прыгнула, как с мостков в реку, и сделала рывок под водой, ожидая удариться ладонями в стену. Но нет. Ещё рывок, и ещё один, и ещё, и только тогда коснулась грубоватых круглых камней, составляющих лазурную стену. Перевернулась, вынырнула схватить воздуха и снова — под воду.

Я плавала так долго, изнуряя себя до мушек перед глазами, ощущая, как вода гладит моё тело большой и теплой ладонью, как успокаивает и будто вымывает мои невыплаканные слёзы и боль. И я готова была плавать и плавать – так хорошо становилось на душе, легко, но в какой-то момент ощутила ужасную усталость, и тот самый, уже знакомый тонкий голос сказал: «Ольга, достаточно». И я почему-то послушалась. И выбралась из воды.

И не подумала тогда — как так: каждый раз ванна разная? И только потом, когда уже начала соображать и вспоминала эти первые дни, что-то такое закрадывалось в мысли.

А тогда на краю оказался большой отрез белой ткани. Я потрогала его, ощутив пушистую фактуру, повертела в руках, не понимая, что с ним делать.

«Завернись», — подсказал голос.

И я завернулась и присела на белую тумбу или лавку, или что это такое было.

«Топчан», — услышала подсказку ставшего привычным голоса.

Топчан? Ну пусть топчан. Присела, а потом и прилегла. Не помню, как заснула. А когда проснулась, большой купели с бирюзовой — такой необычной в окружавшей меня белизне — водой уже не было.

«Только пожелай и снова будет», — услышала я тихое в голове.

Но тогда я чувствовала сильный, просто какой-то звериный голод, от которого было больно в животе, и совсем не хотелось плавать, и об услышанных словах не задумалась, как и