Дни людей - Морис Дрюон

Народ Ханаана. Европа и Бык. Похищение

Будучи правителем предприимчивым, честолюбивым, уважаемым, Агенор, называемый также Агнор, или Кнас, или еще Ханаан, быстро сделал свой народ одним из самых процветающих в мире. Землю Ханаана узнавали уже по одному только ее запаху, поскольку густые и хорошо возделанные апельсиновые рощи наполняли благоуханием прибрежный воздух.

У народа Ханаана, столь же ловкого в торговле, сколь и в земледелии, было немало отважных мореплавателей. Его ремесленники обнаружили, что песок, расплавляясь от жара печей, превращается в тягучее вещество, которое можно окрашивать и которое, остынув, становится хрупким и пропускает свет. Украшения, кубки, переливчатые вазы — стекло во всех его видах и для всякого употребления скоро должно было завоевать рынки.

В этом самом царстве Ханаана жрецы и птицегадатели воздвигли ряды посвященных небесным божествам обелисков, которые служили для определения часов дня, для счета месяцев и лет, для измерения передвижений небесных тел. Наконец, именно там стали погребать мертвых не с прижатыми к груди коленями, но вытянутыми и класть их в каменные саркофаги. Теперь мертвые отправлялись в Преисподнюю не в позе зародыша, не как бессознательные и слепые младенцы, возвращаемые во чрево Великой праматери, а вытянувшись во весь свой рост, как подобает настоящим людям или богам.

Женщины в том краю были красивы. Для расчесывания волос и сооружения причесок у них имелись костяные гребни, а также маленькие ложечки, чтобы чистить ногти. Они выщипывали брови, если те были слишком густыми, пользовались притираниями и мазями, и их платья были затканы рисунками приятных для глаз цветов.

Агенор, или Кнас, или Ханаан, имел пятерых сыновей и одну единственную дочь, Европу. Я скоро заметил ее. Она была резвой, яркой, светлокожей, лучилась здоровьем; ее блестящий и горячий взор выражал надежду, а крепкое сложение не портило изящества Она ходила так, как другие танцуют. Видеть, как она обнажается на пляжах с мелким песком и, распустив волосы, бросается в волну, было отрадой; видеть, как она впивается зубками в апельсин, было наградой — для богов, чьими стараниями растут плоды. Прекраснобедрая, гладкобедрая Европа была смела и даже отважна. Я заметил, что она любила подходить к стадам и крутиться около быков…

Не сегодня началось, дети мои, что бык вас притягивает и даже завораживает. В его обманчивом благодушии таится угроза, его взгляд — загадка. Бык позволяет приблизиться, но потом отстраняется; он пасется на ваших лугах, но полностью вам не принадлежит. Укротить быка всегда было вашей мечтой, но он так и остался неукрощенным. Вы сумели стать хозяевами самых тяжеловесных животных, слонов например, или самых жестоких, как лев или тигр; вы можете их дрессировать, показывать на ярмарках, заставлять их кружиться, сидеть или прыгать сквозь огненный обруч. Вы можете добиться от медведя, чтобы он танцевал, от тюленя — чтобы он играл с вами в мяч; можете заставить птицу петь, змею — раскачиваться в такт, можете даже научить блох тянуть крошечную повозку. С быком же вы не можете поделать ничего. Ничего иного, кроме как оскопить его, пока он еще теленок, чтобы надеть на него ярмо; но тогда это уже не бык. Он восхищает вас именно потому, что у вас нет над ним власти, и единственный подвиг, который вы можете с ним совершить, — это увернуться от его внезапной и яростной атаки, и тогда уж он сам заставит вас поплясать! Это животное олицетворяет собой тайну мира и его первобытные силы.

Итак, красавица Европа, дочь Ханаана, крутилась около быков. Однако как-то раз, придя на взморье Сидона, чтобы полюбоваться теми, которыми владел ее отец, она обнаружила одного липшего.

Его невозможно было не заметить. Я выходил из моря медленно, грузно; у меня была совершенно белая, просто сверкающая белизной шкура, за исключением маленького рыжеватого кустика посреди лба, между рогами — рога я выбрал себе короткие, в виде полумесяца, и гладкие, словно из алебастра Своей массивной статью я превосходил остальное стадо, могучая грудь еле помещалась между короткими ногами с полированными копытами.

Временами я испускал хриплый рев, потом бросался в атаку, вздымая песок перед ноздрями, просто чтобы показать свою силу и придать больше гордости тому, кто решит, что задобрил меня.

Я помчался на Европу, та кинулась прочь со всех ног, потом вернулась, поскольку я остановился, и обошла меня кругом, любуясь с безопасного расстояния. Мы посмотрели друг на друга — и я лег. Она приблизилась — я вскочил. Она снова отбежала — я притворился, будто иду пастись. Она вернулась — я повернул к ней голову и остался недвижим. Мы долго смотрели друг на друга. Наконец она позвала меня:

— Бык, бычок, белый красавец!

Я сделал шаг, второй, очень медленно. Она, держа корзинку в руках и не переставая за мной следить, начала рвать цветы; мне тоже бросила издали два-три цветка. Я сжевал их, потом опять посмотрел на нее и приблизился на несколько шагов.

— Бык, бычок, белый красавец… ты самый красивый из всех быков, каких я когда-либо видела… Ты царь всех быков, и я сделаю тебе венец!

У нее был верный глаз, у этой малышки. Она ушла в сады и вновь появилась, неся полную корзинку жасмина и апельсиновых цветов, которые ловко сплела между собой; наконец быстро приблизилась, готовая увернуться, и набросила мне на голову сплетенный венок. Тот криво увенчал меня, повиснув на одном из рогов. Эта гирлянда мне мешала. Я тряхнул головой и высунул язык, пытаясь до нее дотянуться.

— Нет-нет, красавчик бык! Не ешь свою корону!

И она снова бросила передо мной цветы. Я их съел, медленно опустился на колени, потом лег.

Европа протянула мне длинную ветвь в цвету, которую я, не вставая, тихонько взял губами. И тогда Европа, по-прежнему подкармливая меня цветами, расхрабрилась настолько, что коснулась острия одного из моих рогов, погладила мне лоб и тот самый маленький рыжий хохолок, который там курчавился, потом приласкала белую шею, поправила венок. И, засмеявшись, стала прыгать, скакать, бегать вокруг меня.

— Бык, бык, белый красавчик, я тебя приручила!

Она то отдалялась, то опять приближалась, чтобы меня погладить; ложилась подле меня, вставала с одного бока, заглядывала мне в глаз, потом обходила кругом и заглядывала в другой. Я не мешал ей. Она приблизила губы к моей морде и поцеловала меж ноздрей… Должен сказать, сыны мои, этот поцелуй вполне стоил поцелуя богини! И я вернул его, как смог, нежно и легко лизнув ее в шею.

— Прекрасный белый бычок, ты даже не представляешь, как мой отец и весь его двор восхитятся, увидев, что я еду на тебе верхом.

Ну да! Девочка захотела покрасоваться, этого-то я и ждал. Она скормила мне еще один цветок, а потом уселась мне на спину.

— Ну, вставай, прекрасный бык; поедем во дворец.

Вихрь песка, который взметнули мои копыта, на какой-то миг покрыл берег. Мы были уже над морем. Понимаете теперь, почему бык, нападая, грохочет, будто гроза? Так я сделал однажды, будучи одним из них.

Когда мы ринулись сквозь облака, Европа все еще держала в руках свою корзинку, а я — цветок в губах. Она кричала, цепляясь за мои рога; удивленные боги едва успели увидеть, как мы пролетели. А я мчался, мчался к острову моего детства, к моему дорогому, родному Криту, которому я решил подарить величие и процветание. Мне было трудно затормозить; я так разогнался, что мои копыта остановились только в Гортине, под платанами, которые с той поры никогда не теряют свою листву.

Там я сменил облик, чтобы мы с Европой смогли предаться любви, но сначала превратился в орла, желая доказать ей, что мне вполне подвластны все царства. Потом наконец предстал перед ней в облике мужчины. Позволяю вам думать, что я выбрал наружность, достойную вашего рода, ничуть не хуже бычьей.

И тотчас же подарил Европе трех сыновей: Миноса, Радаманта и Сарпедона.

Минос и Крит. Процветание критской державы. Гефест и Афина. Происхождение афинских царей. Дедал

Мой сын Минос правил Критом при поддержке своих братьев и стал основателем долгой и могучей династии, все главы которой носили его имя.

Три дара получил от меня Минос: охотничьего пса, который никогда не упускал добычу, рогатину, которая всегда попадала в цель, и Талоса, бронзового человека, неуязвимого стража, который беспрестанно обходил остров, никому не позволяя ни высаживаться на нем, ни покидать без позволения царя. Под этим надо понимать три блага, предоставленные критскому народу при воцарении Миноса: лучший способ дрессировать животных, изобретение более крепкого и меткого оружия, установление постоянной службы по поддержанию порядка и оснащение ее новым вооружением.

Никогда Минос не выходил из своего дворца, не почтив мое изображение, изваянное еще в первые века на вершине горы Юхтас. Он научил и своих подданных почитать этот огромный каменный лик, помещенный там как обещание богов явить свое могущество в чертах человеческого рода.