Странствия Варлафа - Мария Ермакова

Я судорожно сглотнула и снова приникла к фляге. Мне уже не хотелось слушать продолжение — рассказ Варлафа казался мне страшнее всего, виденного в этом мире!

— Они вошли, не торопясь, как хозяева, — продолжил он и, отобрав у меня флягу, сделал порядочный глоток. — Они ничего не боялись. Волчица стояла в дверях, и в ее глазах я ясно различал торжество и насмешку. Это не были глаза волка. Это были глаза человека. Не простого человека — ведьмы. И тут я все понял. И она, следя за моим лицом, поняла это. В ту же минуту ее спутники бросились на меня. Один метнулся под стол, чтобы вцепиться в ноги, но боли я не ощущал, и потому оставил его напоследок. Когда я расправился с первыми двумя, то раскроил его череп простым ударом кулака. Мы остались с ней один на один. Она кружила по комнате и ее пасть нагло усмехалась. Она подкрадывалась ко мне на длину меча и тут же отпрыгивала прочь. Я давно уже отшвырнул стол в сторону, и в эти смертельные поддавки мы играли с ней до рассвета. Один раз, только один раз она оказалась медленнее меня, и я ударил ее лезвием меча под правую лапу. Волка такой удар бы убил, но она была заколдована. Прихрамывая и огрызаясь, она поспешила прочь и скрылась в лесу с первым криком петухов. Волк порвал мне ноги — я истекал кровью, но слабости не чувствовал. Только ненависть. Жгучую ненависть и жажду мести.

Пришедшая утром соседка нашла меня в луже крови — моей и волчьей. Мои пальцы намертво сжимали рукоять меча. Меня перенесли к ней в дом, а мой сожгли. На всякий случай. День и ночь она выхаживала меня. Я выздоравливал очень быстро, раны затягивались буквально на глазах. Когда она сняла повязки, я спустил ноги на пол и сделал первый шаг. Потом второй. Потом потребовал, чтобы мне принесли отцовский меч. Когда я почувствовал, что достаточно окреп для долгого пути, я простился с моей спасительницей, оставил ей землю и имущество, принадлежавшее моей семье, и ушел оттуда навсегда. Если так можно сказать, я встал на след раненой волчицы, и он привел меня в дом той самой знахарки, что отказалась лечить меня. Но ее там уже не было — она бежала, страшась моей мести. Для меня долгое время оставалось загадкой, отчего она так возненавидела меня? И лишь много времени и дорог спустя, встретив очень могущественного колдуна, я узнал от него, что она нагадала себе смерть от руки человека. А когда увидела меня, то поняла, что это я и есть. Я искал ее больше двадцати лет, — помолчав, продолжал он. — Она своим колдовским искусством не раз меняла обличье, скрылась так далеко, насколько могла. Я много раз терял след, последний раз, надолго. И вдруг встретил ее… Благодаря тебе!

Фляга неожиданно треснула в его ладонях и раскололась. Красная жидкость обагрила камни. Вокруг меня уже давно все кружилось, как в калейдоскопе. Видимо, напиток только казался легким. Волки с горящими глазами, старуха-ведьма, шамкающим ртом произносящая заклятья, Черные неведомые боги…

Варлаф вдруг опустил лысую голову на руки, покачнулся и простонал, словно задыхался:

— Это я должен был убить ее, не ты!

То ли от посоха отлетела очередная волна искр, то ли перед глазами моими вспыхнули они сияющей завесой — я все поняла.

— Ацуца? — то ли спросила, то ли закричала я, а от лишь кивал, не поднимая лица.

Протянуть к нему руки? Обнять лысую голову, прижать к груди… Целовать глубокие морщины на грубой коже, касаться губами уродливого шрама через левую щеку. Стать покорной и податливой, как глина. Залечить то, что было…

— Она и не подозревала, что я так сильно изменился. Не ожидала, что я не только оправлюсь после той ночи, но и смогу ходить. Что буду столько лет и так далеко от дома искать ее! — бормотал Варлаф. — Да и я, встретив, не узнал ее. Совсем. Столько лет ненавидел, столько лет представлял себе, как убью ее, чего бы мне это не стоило! А, увидев, даже не подумал, что эта женщина — та! Взялся выполнить ее задание — найти украденную вещицу. И только в шатре, когда мы были вдвоем, я увидел старый шрам. Она так и не сумела свести его — видно, моя магия ненависти в этом случае оказалась сильнее! За прошедшие годы Ацуца стала очень сильна. Сильнее всех, кого я знал. Я догадывался, что убить ее может только очень мощный артефакт, подобный ее посоху или обсидиановому кинжалу. Но было еще кое-что. Ведьмы, достигшие такого могущества, могут и после смерти мстить, являясь призраком и тревожа людей. И только одно может навсегда упокоить их. Не догадываешься?

Он пристально посмотрел на меня. Я с трудом покачала головой. Я еще отдавала себе отчет, что с неприличной жадностью разглядываю его губы, но сознание уже покидало меня, просясь в сон, и голос Варлафа звучал издалека.

— Чужеродный огонь. Огнь очищающий, чья природа здешней чужда, упокоит навсегда душу черную, в прах развеет плоть и кости, и поглотит силу, напитавшуюся кровью человеческой, — явно процитировал он. — Ты подожгла шатер…

— Я хотела сжечь вас обоих! — кажется, крикнула я. — Я ненавижу тебя до сих пор, Варлаф! Иди же ко мне, сукин ты сын!

Но вместо крика с моих губ сорвался лишь неразборчивый шепот. Он наклонился ближе, чтобы разобрать мои слова и последнее, что я помню, были его глаза — темные, глубокие, и, как всегда, непонятные. Сон накрыл меня эльфийским плащом. Где-то в стороне урчал, словно мотор Хаммера, пригревшийся Демон.

Утром, под шелест слабого дождичка, мы спустились с холма. Бок о бок, не глядя друг на друга, как давние любовники. Хотя ничего такого между нами не было. Кажется.

Встречающие, в лице гоблинов и орков, сбившись в колоритную кучку у основания холма, глядели на нас с нескрываемым сожалением. Причем если сожаление первых происходило из-за невозможности употребить нас к завтраку, то вторые явно рассчитывали на то, что мы пропадем бесследно в древних развалинах, пожранные злыми духами. Однако, по мере нашего приближения, выражение их лиц менялось. Теперь на них было написано такое явное изумление, что я даже испугалась. Гоблины, показывая на меня пальцами, оживленно залопотали-захрюкали. Я тут же вспомнила, что что-то подобное промелькнуло после пробуждения и на лице Варлафа, и он все утро прятал от меня глаза. Я-то решила, что он смущен моей неуклюжей попыткой домогательства!

Мы подошли. Троица гоблинов, повинуясь хрюканью Холюса, тотчас замолкла и потрусила к лесу — разведывать наш дальнейший путь. Сам Великий Вождь — как я определила для себя г-на Буато — наблюдая за нашим спуском с холма, явно прикидывал, какая приправа ко мне лучше подойдет — черный перец или орегано? Но, дождавшись нас, он развернулся и, не говоря ни слова, неспешно двинулся прочь. За ним, в полном молчании построился его черепахомордый отряд. Я вопросительно взглянула на Варлафа, но тот моего взгляда то ли не заметил, то ли не пожелал заметить. После вчерашнего возлиянного откровения (или откровенного возлияния?) он был молчалив и, как я уже говорила, чем-то смущен. Мне хотелось думать, что он не жалеет о том, что поделился со мной своими воспоминаниями. То есть, думать мне совсем не хотелось — голова была непривычно тяжелой, и меня продолжало клонить в сон. К моему счастью, только этим похмелье и ограничивалось. Я ни к месту вспомнила несчастного Алика Зельцера, который пропился, проигрался и утонул. Какая-то мысль, связанная с его именем, промелькнула и пропала, испуганная тяжестью моего черепа.