Свет погас - Редьярд Киплинг

- Пойдем погуляем по Парку, - сказал однажды Торпенхау. - Ведь с тех пор, как начались все эти невзгоды, ты ни разу не выходил из дому.

- Чего ради? В темноте нет движения. И кроме того... - Он подошел к двери и остановился в нерешимости. - Меня могут задавить на мостовой.

- Но ведь я же буду с тобою. Спускайся помаленьку.

От уличного шума Дик пришел в смятение и с ужасом повис на руке Торпенхау.

- Представь себе, каково брести на ощупь, отыскивая ногой обочину! сказал он с горечью уже у самых ворот Парка. - Остается лишь возроптать на бога и подохнуть.

- Часовому не положено рассуждать, когда он на посту, даже в столь приятных выражениях. А вон и гвардейцы, разрази меня гром, это они!

Дик распрямил спину.

- Подведи меня к ним поближе. Мы полюбуемся на них. Бежим прямо по траве. Я чувствую запах деревьев.

- Осторожней, тут ограда, правда, невысокая. Ну вот, молодец! Торпенхау каблуком вывернул из земли пучок травы. - Понюхай-ка, - сказал он. - Дивно пахнет, правда? - Дик с наслажденьем вдохнул запах зелени. - А теперь живо, бегом.

Вскоре они очутились почти у самого строя. Гвардейцы примкнули штыки, и когда Дик услышал бряцание, ноздри его затрепетали.

- Давай ближе, еще ближе. Они ведь в строю?

- Да. Но ты откуда знаешь?

- Нюхом чую. О мои герои! Мои красавцы! - Он весь подался вперед, словно и вправду мог видеть. - Когда-то я их рисовал. А кто нарисует теперь?

- Сейчас они зашагают. Не вздрогни от неожиданности, когда грянет оркестр.

- Эге! Можно подумать, что я какой-нибудь новобранец. Меня пугает только тишина. Давай ближе, Торп!.. еще ближе! Бог мой, я отдал бы все, только б увидеть их хоть на минутку!.. хоть на полминутки!

Он слышал, как военная жизнь кипела совсем рядом, слышал, как хрустнули ремни на плечах барабанщика, когда он оторвал от земли огромный барабан.

- Он уже занес скрещенные палки над головой, - прошептал Торпенхау.

- Знаю. Я знаю! Кому и знать это, как не мне? Тс-с!

Палки опустились, барабан загрохотал, и гвардейцы зашагали под гром оркестра. Дик чувствовал на лице дуновение воздуха, который всколыхнула поступь множества людей, слышал, как они печатают шаг, как скрипят на ремнях подсумки. Барабан размеренно грохотал в такт музыке. Мотив напоминал веселые куплеты, звучавшие как бодрый марш, под который лучше всего шагать в строю:

Мне надо, чтоб был он здоров и силен,

Чтоб был огромен, как слон,

И чтоб приходил по субботам домой

Трезвый как стеклышко он;

Чтоб крепко умел он меня любить

И крепко умел целовать;

Чтоб мог обоих он нас прокормить,

Вот тогда не решусь я ему отказать.

- Что с тобой? - спросил Торпенхау, когда гвардейцы ушли и Дик понурил голову.

- Ничего. Просто тоскливо стало на душе - вот и все. Торп, отведи меня домой. Ну зачем ты меня сюда привел?

Глава XII

Погребли его трое, он был их четвертый друг,

Земля набилась ему и в глаза, и в рот;

А их путь лежал на восток, на север, на юг,

Сильный должен сражаться, но слабого гибель ждет.

Вспоминали трое о том, как четвертый пал,

Сильный должен сражаться, но слабого гибель ждет.

"Мог бы с нами он быть и поныне, - каждый из них толковал,

А солнце все светит, и ветер, крепчая, нам в лица бьет".

"Баллада"

Нильгау разгневался на Торпенхау. Дику было приказано лечь в постель слепые всегда вынуждены подчиняться зрячим, - но, едва возвратившись из Парка, Дик не уставал проклинать Торпенхау за то, что он жив, и род людской за то, что все живы и могут видеть, а сам он мертв, как мертвы слепцы, которые только в тягость ближним. Торпенхау помянул некую миссис Гаммидж, и рассвирепевший Дик ушел к себе в мастерскую, где снова принялся перебирать три нераспечатанных письма от Мейзи.

Нильгау, грузный, неодолимый и воинственный, остался у Торпенхау. Рядом сидел Беркут, Боевой Орел Могучий, а между ними была расстелена большая карта, утыканная булавками с черными и белыми головками.

- Насчет Балкан я ошибся, - сказал Нильгау, - но теперь уж ошибки быть не может. В Южном Судане нам придется все повторить сызнова. Публике это, само собой, безразлично, но правительству отнюдь нет, оно сохраняет спокойствие и занято приготовлениями. Вы сами это знаете не хуже моего.

- Помню, как нас кляли, когда наши войска были отозваны от Омдурмана. Рано или поздно мы должны за это поплатиться. Но я никак не могу поехать, сказал Торпенхау, указывая на отворенную дверь: ночь была нестерпимо жаркая. - Неужто вы способны меня осудить?

Беркут, покуривая трубку, промурлыкал, как откормленный кот:

- Никто и не подумает тебя осуждать. Ты на редкость великодушен и все прочее, но каждый - в том числе и ты, Торп, - обязан выполнить свой долг, когда речь идет о деле. Я знаю, это может показаться жестоким, но Дик погибший человек, песенка его спета, ему крышка, он gastados*, опустошен, кончен, безнадежен. Кое-какие деньги у него есть. С голоду он не умрет, и ты не должен из-за него сворачивать с пути. Подумай о своей славе.

______________

* Выдохшийся (искаж. исп.).

- Слава Дика была впятеро громче моей и вашей, вместе взятых.

- Только потому, что он подписывался без разбора под всеми своими работами. А теперь баста. Ты должен быть готов к походу. Можешь назначить любые ставки, ведь из нас троих ты самый талантливый.

- Перестаньте меня искушать. Покамест я остаюсь здесь и буду присматривать за Диком. Конечно, он опасен, как медведь, в которого всадили пулю, но, думается, ему приятно знать, что я с ним рядом.

Нильгау отпустил нелестное замечание по адресу слабодушных болванов, которые из жалости к подобным же болванам губят свою будущность. Торпенхау вскипел, не в силах сдержать гнева. Забота о Дике, требовавшая постоянного напряжения, лишила его выдержки.

- Возможен еще и третий путь, - задумчиво произнес Беркут. - Поразмысли над этим и воздержись от глупостей. Дик обладает - или, верней, обладал крепким здоровьем, привлекательной внешностью и бойким нравом.

- Эге! - сказал Нильгау, не забывший того, что случилось в Каире. Кажется, я начинаю понимать... Торп, мне очень жаль.

Торпенхау кивнул в знак прощения.

- Но вам было жаль гораздо больше, когда он отбил у вас красотку... Валяйте дальше, Беркут.

- В пустыне, глядя, как люди гибнут, я часто думал, что ежели б весть об этом мгновенно облетела свет и можно было бы примчаться, как на крыльях, у смертного одра каждого из обреченных оказалась бы женщина.

- И пришлось бы услышать чертову пропасть самых неожиданных исповедей. Нет уж, спасибо, пускай лучше все остается как есть, - возразил Нильгау.

- Нет уж, давайте всерьез поразмыслим, нужен ли сейчас Дику тот неумелый уход, который Торп может ему предоставить... Сам-то ты как полагаешь, Торп?

- Ясное дело, нет. Но как же быть?

- Выкладывай все начистоту перед Советом. Ведь мы же друзья Дика. А ты ему особенно близок.

- Но самое главное я подслушал, когда он был в беспамятстве.

- Тем больше у нас оснований этому верить. Я знал, что мы доберемся до истинного смысла. Кто же она?

И тогда Торпенхау поведал обо всем в коротких и ясных словах, как подобает военному корреспонденту, который владеет искусством сжатого изложения. Его выслушали молча.

- Мыслимо ли, чтоб мужчина после стольких лет вновь возвратился к своей глупой детской влюбленности! - сказал Беркут. - Мыслимо ли такое, скажите на милость?

- Я излагаю только факты. Теперь он не говорит об этом ни слова, но когда думает, что я не смотрю на него, без конца перебирает те три письма, которые она ему прислала. Как же мне быть?

- Надо поговорить с ним, - сказал Нильгау.

- Ну да! И написать ей - а я, прошу заметить, не знаю даже ее фамилии, - да умолять, чтоб она приехала и опекала его из жалости. Вы, Нильгау, когда-то сказали Дику, что вам его жаль. Помните, что за этим последовало? Так вот, ступайте к нему сами, уговорите во всем признаться и воззвать к этой самой Мейзи, кто бы она ни была. Я совершенно убежден, что он всерьез посягнет на вашу жизнь: ведь с тех пор, как он ослеп, физических сил у него изрядно прибыло.

- Ясно как день, что у Торпенхау только один выход, - сказал Беркут. Пускай едет в Витри-на-Марне, это по линии Безьер - Ланды, туда от Тургаса проложена одноколейная ветка. В семидесятом пруссаки раздолбали этот городок снарядами, потому что на холме, в тысяче восьмистах ярдах от местной церкви высился тополь. Там сейчас расквартирован кавалерийский эскадрон - во всяком случае, должен быть расквартирован. А где мастерская, о которой упоминал Торп, сказать не могу. Пускай сам разыскивает. Маршрут я указал. Торп правдиво объяснит этой девице, как обстоят дела, и она поспешит к Дику, "ничто, кроме ее проклятого упрямства, не могло вынудить их расстаться".

- Их совместный доход составит четыреста двадцать фунтов годовых. Дик никогда не путал счет, даже в бреду. Торп, у тебя нет ни малейшего повода отказаться от поездки, - сказал Нильгау.