Черный Ангел - Ньевес Идальго

— Не говори глупости, — выдавил он, наконец. — С тобой я не могу скучать ни по одной другой.

Мигель порылся в камзоле, достал оттуда мешочек монет и бросил его на кровать. Полетт взяла мешочек; ее глаза расширились и стали, как блюдца, когда она прикинула его вес.

— Приди ко мне сегодня ночью, капитан.

— Я так и сделаю, куколка, — ответил Мигель и хитро подмигнул ей.

Полетт послала ему с кровати воздушный поцелуй и поздравила себя с тем, что ей удалось вырвать у него улыбку.

Глава 19

Хорошее настроение Мигеля, тем не менее, было всего лишь притворством. Когда он спустился в

зал, его воротило от кучи пьяных тел и вони перегара. Незнакомые женщины и мужчины, до смерти упившиеся ромом, были его товарищами. На этих разнузданных гульбищах он чувствовал себя неловко, но и увильнуть от них не мог.

Мигель взял яблоко, прихватил бутылку и вышел на улицу. Он нашел тихое местечко у входа в

порт, прислонился к стене, отгрыз кусок яблока и приложился к горлышку бутылки, сделав несколько торопливых глотков.

Океан был взбудоражен, как и его живот, как воспоминания, которые снова упрямо мучили его. Но

вот где-то вдали появился слабый луч солнца.

Мигель стремительно достиг высот на пиратском поприще. С тех пор, как его обнаружили в море

за несколько миль от Порт-Ройала привязанным к одному из канатов фрегата Бульяна, его жизнь повернулась на сто восемьдесят градусов. Мигеля подняли на палубу почти бездыханным, и только гораздо позже, очнувшись, он понял, что на борту “Миссионера” разгорелся спор о том, что делать с этим безбилетником.

Отметины Эдгара Колберта, оставшиеся на спине и кистях рук, ясно указывали французам, что об

английском шпионе и речи быть не может. Шрамы спасли ему жизнь; благодаря им, Мигелю удалось избежать участи быть выброшенным обратно в море или быть повешенным на рее. Бульян согласился оставить его на борту, по крайней мере, пока он не очухается, а там будет видно, не отправить ли его прямиком на корм акулам.

Едва Мигель очнулся, его крепко схватили за руки и потащили в капитанскую рубку. Франсуа и

Пьер стали расспрашивать его, и он не упустил случая выплеснуть злость и раздражение, которые сдерживал долгое время. Он без утайки рассказал о своем положении на острове, смерти Диего и чудесном побеге во время атаки.

— Посмотрим, умеешь ли ты делать что-нибудь еще помимо рубки тростника, — решил Бульян. –

Мы потеряли несколько ребят, и твои мускулы нам пригодятся.

Порученная ему работа мало чем отличалась от той, что он выполнял до сих пор. Драить палубу,

содержать в порядке такелаж, помогать коку — таковы были некоторые из его занятий, но где-то через месяц после того, как они покинули Порт-Ройал, Мигелю выпал шанс.

Два корабля пиратской флотилии из четырех были повреждены и ненадолго задержались в порту

на ремонт, а два других на выходе из полосы тумана внезапно столкнулись с двумя английскими галеонами. Увидев неприятельские суда, и растерявшись от неожиданности, они даже не успели толком подготовиться. Вражеские залпы достигли цели, угодив в борт “Миссионера”. Несколько моряков оказались ранены или убиты, а с палубы другого судна англичане уже забрасывали крючья, чтобы взять их на абордаж.

У Мигеля не было времени на долгие раздумья. Английские галеоны были хорошо ему известны –

маневренные суда с низким гальюном и полубаком на единственной палубе. Экипаж галеона был открыт всем ветрам, поскольку фальшборта между ютом и полубаком не было; вместо него, в большинстве случаев, натягивалась сетка, которую укрепляли досками и тюками, и которая легко разрывалась. Несмотря на это, на английских галеонах пушек было больше, чем на их средиземноморских собратьях. Они несли на себе 18-ти или 19-ти фунтовые, достаточно дальнобойные и скорострельные кулеврины. [прим: гальюн — свес в носу парусного судна для установки украшения; полубак — возвышение над верхней палубой в носовой части корабля; ют — кормовая надстройка судна или кормовая часть верхней палубы; фальшборт — ограждение по краям наружной палубы корабля в виде сплошной стенки с вырезами для стока воды, швартовки и.т. п]

Теперь Мигель был с Бульяном и его людьми, и никто не собирался спрашивать его, почему.

Будучи изгоем, он сделал единственное, что мог, чтобы попытаться спасти жизнь — походя убить нескольких солдат Его Королевского Величества. Он окинул взглядом корабельную артиллерию, выкрикивая команды и показывая, куда нужно идти канонирам. Мигель не знал, но то ли от страха, то ли видя его уверенность, пушкари прислушались к его приказам, и им удалось подбить вражеские суда. Затем, уже во время абордажа, Мигель разжился саблей одного из убитых и дрался локтем к локтю с Бульяном и Леду с такой отвагой, что, возможно, именно благодаря своей храбрости он нанес наибольший урон англичанам.

Он отражал удары нападавших, и одна сабля блестела в его правой руке, а другая на боку; он сражался с таким самозабвением, что даже не чувствовал боли от полученных ран. Им удалось захватить один из вражеских галеонов, а другой был охвачен огнем.

Позднее, когда остальные суда флотилии присоединились к ним, Бульян велел позвать Мигеля в свою каюту. Когда Мигель вошел, он застал там четырех капитанов и Леду, молча смотревших на него. Капитан “Миссионера” подошел к нему:

— Да, парень, по правде говоря, не хотел бы я быть дерущимся с тобой англичанином.

Мигель только что завоевал право стать полноправным членом экипажа. Ему вручили оружие, и он избавился от черной работы. Мигель продемонстрировал всем, что у него светлый ум и неоценимая отвага, когда речь шла об абордаже английских судов или нападении на порты, находящиеся под владением британской короны. Бульян, Леду и остальные три капитана советовались с ним, прежде чем начать какое-то дело.

Вскоре имя Мигеля зазвучало в тех местах, где они бросали якорь, но больше всего доставляло ему удовольствие то, что произносить его начали с определенным страхом.

Мигель поставил лишь одно условие — никогда не принимать лично участие в налетах на корабли, идущие под испанским флагом, но он также и не делал ничего, чтобы помешать другим брать их на абордаж. Время и беды привели Мигеля к заключению, к которому в свое время пришел и Франсуа: он ничего не должен королю, чьи прогнившие законы послужили причиной его бед и неудач, и, как следствие, способствовали смерти брата. Ему нужно было удостовериться в правильности своих мыслей, чтобы, наконец, осуществить свою месть, и он это сделал. С другой стороны, видеть, как тонут некоторые корабли и как расхищаются сокровища, украденные в Новом Свете, было возмещением за его потери и пищей для его ненависти. Он никогда не одобрял тот низменный способ, благодаря которому испанская корона богатела за счет аборигенов, так что с этой стороны его совесть была спокойна. Отнять богатство из их, нагруженных золотом, сундуков было ничем иным, как воровством у грабителя.