Пусть льет - Пол Боулз

Звонила Юнис Гуд, которая, хоть и не упомянула этого факта мадам Жувнон, проснулась рано и, обнаружив, что Хадижи нет, немедленно заподозрила, что она с Даером. Таким образом она перво-наперво желала выяснить, явился ли Даер на встречу, на что мадам Жувнон кратко ответила, что да, и вознамерилась на этом разговор закончить. Но Юнис осталась не удовлетворена; далее ей хотелось узнать, договорились ли они. Мадам Жувнон заметила, что ценит ее интерес, но не чувствует себя никоим образом обязанной предоставлять мадемуазель Гуд отчет о результатах их собеседования за обедом. Голос Юнис опасно возвысился:

— Ecoutez, madame![81] Я вам рекомендую мне сообщить! — завопила она. — Je dois absolument savoir![82]

Мадам Жувнон ее проинформировала, что не намерена поддаваться чьим бы то ни было угрозам, но затем ей пришло в голову, что, поскольку Юнис познакомила их с мистером Даером, можно и сохранить ее доброе расположение, по крайней мере ненадолго. Поэтому она неуклюже рассмеялась и сказала, что да, взаимопонимание достигнуто.

— Но принял ли он деньги? — упорствовала Юнис.

— Mais enfin![83] — воскликнула мадам Жувнон в раздражении. — Вы невероятны! Да! Он взял деньги! Да! Да! Увидимся с вами через несколько дней. Oui. C’est ça! Au revoir![84] — И она добавила несколько слов по-русски себе под нос, кладя трубку обратно на рычаг.

Испанское семейство с трудом поднялось на ноги, громко скрежеща стульями по плиткам пола. Возясь с пальто и горжеткой, молодая жена умудрилась бросить в сторону Даера прощальный отчаянный взгляд. «Она не только нимфоманка, но и чокнутая», — сказал он себе, раздосадованный тем, что был бы не прочь остаться с ней на часок в гостиничном номере, а это, со всей очевидностью, невозможно. Он смотрел им вслед, когда они выходили за дверь, и девушка нетерпеливо подталкивала перед собой сына.

— Типичные испанские нувориши, — с отвращением сказала мадам Жувнон. — Из тех, кого Фр-р-ранко поставил упр-р-равлять страной.

Они остановились в дверях под брызгами задуваемого дождя.

— Что ж, благодарю вас за очень хороший обед, — сказал Даер. Ему хотелось никогда больше не видеть ее.

— Видите вон то высокое здание? — Она показала в конец короткой улицы перед ними; он увидел большое, белое, современное жилое здание. — Рядом с ним спр-р-рава небольшой дом, сер-р-рый, в четыре этажа. Это мой дом. Верхний этаж, номер сор-р-рок пять. Ждем вас завтра вечером, в восемь. Тепер-рь я побегу, чтобы не слишком вымокнуть. До свидания.

Они пожали друг другу руки, и она поспешила через дорогу. Мгновение он смотрел, как она быстро идет меж рядом недостроенных зданий и линией небольших пересаженных пальм, которые никогда не вырастут большими. Затем вздохнул и свернул вниз по склону на бульвар; тот вел к «Отелю де ла Плая». На дождливых улицах практически никого не было, а лавки закрыты, поскольку еще не было четырех. Но по пути ему попался «Банко Сальвадор Хассан э Ихос». Он был открыт. Даер вошел. В вестибюле ему отдал честь бородатый марокканец, сидевший на кожаном пуфе. Учреждение было новым, сияло мрамором и хромом. А также — очень пустым и выглядело вполне неиспользуемым. За стойкой стоял один молодой человек, писал. Даер подошел к нему и протянул чек, говоря:

— Я хочу открыть счет.

Молодой человек бросил взгляд на чек и, не глядя на него самого, протянул авторучку.

— Подпишите, пожалуйста, — сказал он.

Даер заверил и сказал, что хотел бы снять сто долларов наличными.

— Присядьте, пожалуйста, — сказал молодой человек. Он нажал на кнопку, и секунду спустя замигала огромная флуоресцентная люстра посередине потолка. На выписку всех необходимых бумаг ушло минут пять. Затем молодой человек подозвал его к стойке, вручил чековую книжку и пять тысяч двести песет и показал белую карточку, на которой значился его баланс. Даер прочел вслух, голос его отзывался эхом в большой голой комнате.

— Триста девяносто девять долларов и семьдесят пять центов. За что сняты двадцать пять центов?

— За чековую книжку, — невозмутимо ответил молодой человек, по-прежнему не глядя на него.

— Спасибо.

Даер подошел к двери и попросил марокканца вызвать ему такси. Сидя внутри, глядя, как мимо проплывают пустые мокрые улицы, он подумал, что ему немного лучше, но не был в этом уверен. По крайней мере, он не мокнет под дождем.

Добравшись до гостиницы, он попросил у стойки прислать ему в номер выпить, но ему сказали, что бармен приходит только в шесть вечера. Он поднялся в сырой номер и немного постоял у окна, щупая грязную штору, глядя на холодный пустынный пляж, такой мокрый, что в нем отражалось небо. Он вынул деньги и посмотрел на них; казалось, их много, и на пять тысяч двести песет точно можно было купить больше, чем на сто долларов. Все равно удовольствия, которого ему от них хотелось, они не принесли. Ощущение нереальности у него было слишком сильно, окружало со всех сторон. Острое, как зубная боль, ясное, как аммиачный запах, однако неощутимое, неопределимое, крупный мазок по линзе его сознания. И смазанные восприятия, получавшиеся от него, вызывали в нем головокружение. Он сел в кресло и закурил. От вкуса сигареты затошнило; он отбросил ее в угол и смотрел, как по стене от нее медленно ползет вверх дым, пока тот не добрался до подоконника, после чего его всосало сквозняком.

Он не думал, но на ум ему пришли слова; все они слеплялись в вопросы: «Что я здесь делаю? К чему двигаюсь? Что все это значит? Почему я это делаю? Что тут хорошего? Что произойдет?» Последний вопрос остановил его, и он не думая принялся закуривать другую сигарету, однако мгновение спустя отложил ее, незажженную, на подлокотник кресла. «Что произойдет?» Что-то, несомненно, должно произойти. Невозможно, чтобы все продолжалось как есть. Все это слишком маловероятно, его придавливает бессмысленным, неопределимым весом вещей во сне, в таком сне, где каждый простой предмет, каждое движение, даже свет в небе тяжелы от безмолвного значения. Должна быть передышка; внутрь должен попасть какой-то воздух. Но ничего не происходит, говорил он себе. Нужно заставить что-то происходить. Вот на чем он застрял. В нем нет того, что заставляет все происходить; никогда не было. Однако стоило дойти до этой точки, как он понял, что на миг, во всяком случае, это — дно; оттуда путь незаметно вел вверх. Там был крохотный отдаленный булавочный укол надежды. Ему придется пошарить, чтобы определить, откуда он. Торжествующе Даер выволок его и осмотрел: дело просто было в том, что у него — слепая, совершенно неразумная убежденность в том, что, когда настанет миг, если ничего не произойдет, какая-то часть его возьмется и заставит что-то произойти. Когда он о ней думал, она выглядела вполне бессмысленно; просто таяла, ослабевала, поэтому, чтобы ее спасти, он снова запрятал ее в темноту. Даер не мог в это поверить, но ему нравилось, что она там. Он встал и принялся беспокойно расхаживать по комнате. Наконец растянулся на кровати и, лежа неподвижно, попробовал спать. Через минуту выпутался из ботинок и брюк и натянул на себя покрывало. Но его мысли обращались к Хадиже, с этим ее совершенным личиком, с ее гибким телом, как у молодой кошки.

«Это было всего лишь вчера, — недоверчиво подумал он. — Господи, и до воскресенья?» Ждать еще шесть дней. Есть лишь один способ ее найти, и даже он может оказаться невозможен. Он сходит к этой толстухе мисс Гуд в «Метрополь», выяснит, знает ли та ее адрес. Немного погодя он успокоился. Волны, Хадижа, чайки. Когда он проснулся, уже стемнело.

14

У Юнис Гуд имелась одержимость: времени на свете осталось очень мало, и если хочешь что-то сделать, лучше делать это быстро, иначе будет слишком поздно. Ее представление об этом сегменте вечности, только ее, несколько озадачивающе выражалось фразой, которую она записала в блокнот вскоре после прибытия в Танжер: «Между грохотом, раздирающим воздух, и вспышкой той самой молнии, что поражает тебя, есть доля секунды, кажущаяся бесконечной, и в ней ты сознаешь, что конец настал. Доля секунды — это сейчас». Однако тот факт, что разум ее постоянно возвращается к этому идефиксу (как деревяшка, плавающая в заводи водопада, вновь и вновь возвращается, чтобы только нырнуть вглубь под падающей водой), а не побуждает ее ни к какому действию, обычно способствовал лишь параличу ее способностей. Быть может, часть неприятностей вызывалась просто ее габаритами: как большинство громоздких предметов, она трудно приводилась в движение. Но когда начинала действовать, набирала скорость. Связь с Хадижей подтолкнула ее в некоем направлении — к полному владению девушкой, — и пока у нее не возникнет иллюзии, что она этого достигла, будет ломиться вперед, не глядя ни вправо, ни влево.