На взлёт! - Ольга Владимировна Голотвина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Углядел. Прицепился, как репей к собачьему хвосту. А бежать за подмогой боится: вдруг Бенц удерет? И плакала тогда награда...
Кстати, интересно: а сколько эдон ду Венчуэрра назначил за голову дерзкого небохода?
Вляпался. И себя погубил, и на Кэти навел псов эдона Манвела...
Сохраняя на физиономии полнейшую невозмутимость, Дик огляделся.
Прямо перед ним на заборе наклеена была театральная афиша. Чтобы выиграть немного времени, Дик остановился перед нею.
Театр «Неслыханные зрелища» обещал зрителю потрясающую драму «Отравленный кинжал», в которой блистали Аннелиза Светозарная и Амант Бесподобный.
А в прошлом году в Порт-о-Ранго выступала другая труппа. Та, где играла Сибилла Лебедушка, подруга матери Дика.
Надо было сообразить, как отвязаться от преследователя. А вместо умных мыслей в голову лезли воспоминания. Как Бенц и его друзья перехватили у короля воров шхуну, которую тот уже оплатил. Как для этой мошеннической проделки Сибилла одолжила пастушке Маре нарядное платье. Как потом, покидая Порт-о-Ранго, Дик не успел потихоньку вернуть актрисе ее наряд – и сделал это на глазах всего города, с шумом, ярко! Ах, какая толпа глазела снизу на корабль, зависший над зданием театра! Какой страстный голос в рупор умолял Сибиллу Лебедушку выйти на балкон! Как спустился на этот балкон по веревочной лестнице молодой капитан, как преподнес он актрисе сверток и букет, как целовал ее белые руки! Наверняка об этом галдел весь город...
Стоп! Галдел весь город? Значит, и Кадушка слышал об этой выходке Бенца...
Так это же хорошо! Может, удастся отвести внимание прихвостней эдона Манвела от домика. где живет Кэти...
Бенц обернулся, оглядел пустой переулок. Толстячок, следовавший за ним, устремил взгляд на двух дерущихся воробьев – так, словно сроду не видел ничего интереснее.
Дик подошел ближе и окликнул своего преследователя:
– Эй, добрый человек, подойди на пару слов! Ты здешний?
Кадушка сглотнул слюну и кивнул так резко, словно получил подзатыльник.
В голосе Бенца звучало страдание, в глазах стыла тоска. (Дик не зря был сыном актрисы Миранды Бенц!)
– Скажи, добрый человек... вот эта афиша, что здесь висит... какие-то «Неслыханные зрелища»... но ведь в городе играла труппа Джоша Борхи?
Кадушка взял себя в руки настолько, что ответил почти нормальным голосом:
– Ну да. Играли. По весне уехали. А театр арендовали эти... «Зрелища».
Дик вцепился в плечо собеседника, спросил жарко:
– А Сибилла? Актриса Сибилла Лебедушка?
– Которая королев играла? – переспросил Кадушка в недоумении. – Так со всеми уехала.
– Уехала! – воскликнул Дик. – Да как же она могла... Я в город вернулся, я так ждал... а она взяла да уехала...
Кадушка потоптался на месте, не зная, как быть. Но Бенц не дал ему собраться с мыслями:
– Послушай, добрый человек, ты сейчас никуда не торопишься?
– Я... э-э... вроде нет.
– Мне до того горько, что боюсь один остаться – не повеситься бы с тоски. Помню, где-то рядом трактир был... Сделай доброе дело, посиди со мной. Вино за мой счет.
* * *
Трактирщик едва успевал подавать вино. Бенц левой рукой обнимал своего лучшего друга Кадушку за плечо, а правой подливал то ему, то себе в глиняные кружки. Кадушка покорно слушал горькие речи о женском коварстве, поддакивал и старался пить поменьше. Это у него получалось плохо. А Бенц трагически жестикулировал, произносил пылкие монологи и время от времени, отвлекая собеседника, с ловкостью фокусника выплескивал содержимое своей кружки в раскрытое окно.
– Эх, душа моя оплеванная! – занудно тосковал Бенц. – Одинокий я, брошенный! Взяла да уехала! Такие волосы, такие руки... а меня бросила! Змея, да? Вот скажи – змея?
– Змея, – кивал Кадушка, прикидывая, как бы ему известить эдона Манвела об изловленной добыче. Послать трактирщика? Ну да, сейчас! Этой хитрой сволочи только намекни, он себе награду присвоит!
– Помнишь, я с корабля... над крышей театра... я ей цветы...
– Помню-помню... Да ты пей! Вино – оно хорошо лечит от бабьих подлостей.
– Да я пью... А мне пить нельзя. Мне эта... как ее... голова трезвая нужна. Мне в погоню... за змеей... Куда она уехала?
– Театр двинул колесить по Джермии. Зазывала орал с балкона, что их ждут аж в самом Берхавене.
– Берхавен, да? – угрюмо переспросил Дик. – Стало быть, мне путь лежит в Берхавен. И скорее! Нечего мне в здешнем городишке делать, раз улетела моя Лебедушка! – Бенц подозрительно огляделся. – Только мне втихаря смыться надо. Меня здесь... Тсс! Хочешь, тайну открою?
– Валяй. Мы же друзья.
– Друг ты мой дорогой! –взвыл Бенц и сделал широкий жест рукой (разлив при этом по столу содержимое своей кружки). – Я тебе что хочешь расскажу! Тут, в городе, есть гад, который меня не любит.
– Тебя? – изумился Кадушка. – С чего бы это?
– А с подлости душевной. Я к своей Лебедушке тайком приполз... как червяк огородный... Вот не поверишь – в телеге с сеном прятался! Меня на всех воротах караулят. Если найдут – голову оторвут. Только ты смотри... никому!
– Даже своей подушке не проболтаюсь! – заверил его собутыльник.
Дик поднес к губам кружку и задумался. Затем поставил кружку на стол.
– Как же я не подумал-то... Мне еще из города выбираться, а как?.. Дурак я, дурак! Опять в сене прятаться? Так на всех дураков в городе сена не хватит!
Кадушка возликовал. Вот она, возможность обдурить идиота Бенца!
– Я тебя, дружище, из города выведу!
– Ты? Выведешь?! – пьяно ахнул Бенц.
– А то зачем на свете есть друзья?
За такие благородные слова тут же снова потребовалось выпить.
– У меня младший брат в стражниках, – объяснил Кадушка. – Говоришь, на всех воротах караулят? А он выведет! Он хитрый!
И Кадушка понес вздор про то, что завтра утром крупный городской чиновник отправляется в Порт-о-Бонито. Его сопровождают стражники. Брат Кадушки одолжит Бенцу форменный плащ и шляпу. На выезде из города ни один злодей не опознает...
На такую побасенку не купился бы даже цыпленок. Но Бенц, распялив рот в глупой улыбке, кивал каждому слову своего нового друга. А когда тот закончил, Бенц с пьяным энтузиазмом выразил желание немедленно отправиться к младшему брату Кадушки. Даже поднялся на ноги, но потерял равновесие и, ухватившись за край стола, едва его не опрокинул.
– Тихо, тихо,
