Принц из-за моря (СИ) - Чайка Дмитрий

Новая столица Бургундии наилучшим образом отражала предпочтения нового короля. Ведь Массилия была портовым городом, связующим звеном всей Галлии с внешним миром. Сюда еще приходили суда из Империи и земель готов. Их стало куда меньше, чем даже полсотни лет назад, но старый порт, который перешагнул на вторую тысячу лет, все так же встречал корабли, как и при греках, и римлянах. Тут, как и везде, не осталось и малой части прежних жителей, а те, что все-таки остались, жили морем, и только морем. Они ловили рыбу, разгружали грузы в порту, нанимались на корабли и кормили моряков в харчевнях. Массилия уверенно теснила своего основного конкурента — Арелат[33], который из помпезного имперского города стремительно превращался в захолустную дыру, где несколько сотен жителей скучились в стенах старого цирка. Море понемногу уходило от этого города, и кораблям приходилось заходить вверх по Роне, чтобы встать на якорь. Потому-то Марсель, обладавший прекрасной гаванью, и процветал. Райский, по сравнению с Нориком и паннонской степью климат привел Добряту в полный восторг, и он осел здесь, в торговом сердце своего королевства. Осел не один. С ним поселились его жены, Мария и Клотильда, брак с которыми особенного удивления ни у кого не вызвал. Короли франков в среде бургундской знати считались людьми, которых в приличные дома приглашали крайне неохотно, а потому любое их преступление против законов божеских и человеческих воспринималось с поистине христианским смирением. Если тебя самого не грабят, то это уже счастье великое. Господь терпел, и нам велел. Диковатые и грубые Меровинги, жившие в своих лесных резиденциях, среди варваров-германцев, сильно отличались от римлян, которыми юг был заселен почти сплошь. Второй по численности диаспорой были иудеи, составлявшие в некоторых городах чуть ли не большинство населения. А вот франков тут не было совсем. Они наползали с севера, селясь обособленными хуторами, и старались не смешиваться с покоренным населением. Лишь германские имена, что стали появляться среди сенаторских семей, означали, что двум народам в будущем суждено перемешаться в единую общность. Это поистине райское место имело только один минус. Именно Марсель был теми воротами, через которые в земли франков проникала чума, принесенная кораблями из любого конца Средиземноморья. Каждые лет десять — пятнадцать новая хвороба убивала тысячи жителей, а потом уходила, удовлетворившись кровавой жертвой. Оспа тоже частенько захаживала сюда, превращая лица людей в уродливые маски. На улицах портового города редко можно было встретить человека, не отмеченного оспенными шрамами, а потому молодой король, который был в самом расцвете сил, вызвал массовое трепетание сердец у своих подданных женского пола. Его супруги тоже не были тронуты этой заразой, и щечки имели нежные и чистые, как у младенцев. Многочисленные няньки берегли их от жгучего солнца с детских лет, и теперь белоснежная кожа королев служила объектом самой лютой зависти и вожделения.

Девушки приняли свою судьбу спокойно. Пусть уж лучше второй женой будет родная сестра, чем какая-нибудь стерва, которая отравит твоего сына. В Бургундии такое уже случалось[34]. Варварские обычаи королей были вызваны насущной необходимостью — нуждой в наследниках. Еще свежа в памяти была смерть короля Бургундии Гунтрамна, который потерял своих детей молодыми. И король Орлеана Хариберт, еще один дядя Хлотаря, тоже не оставил сыновей. Он был женат на двух сестрах, одна из которых была монашкой. Всех троих отлучили за это от церкви, на что, в общем-то, счастливая семья наплевала с воистину философским спокойствием. И, как водилось среди Меровингов, раздел наследства бездетных королей плавно перетек в упоительную многолетнюю резню, которая совершенно разорила богатейшие земли Галлии.

Диковатые нравы германских вождей постепенно переплетались с римской утонченностью, давая иногда поразительные результаты. С одной стороны, вчерашние варвары вдруг стали фанатичными христианами, а с другой — римляне приняли ордалии[35] как судебную практику и смирились с многоженством своих повелителей. И даже епископы Галлии не стали порицать молодого короля, ведь среди его жен монашек не было. Молодая кипящая кровь и искренняя симпатия Добряты к собственным женам привели к закономерному результату. Мария и Клотильда забеременели сразу же, а вороватые слуги продали горячую новость, как только королевы перестали ронять женскую кровь. Во все концы Франкии поскакали гонцы, разнося по знатным домам эту весть. Ведь чрезмерное изобилие наследников становилось для подданных еще худшей бедой, чем их отсутствие. На эту весть накладывалось то, что король Дагоберт детей не имел, и это сделало ситуацию еще более взрывоопасной. Но Добрята пока не чуял тех перемен, что принесли его семейные дела в местную политику. Всеми этим вопросами занимался многоопытный тесть, позволяя наслаждаться жизнью любимым дочерям и зятю.

— Наш царственный супруг, — Мария, венчанная жена, улыбнулась мужу, показав задорные ямочки на щеках. — Ты покажешь нам свое воинское искусство? Мы столько слышали о нем!

— Покажи! Покажи! Покажи! — захлопала в ладоши Клотильда, которая была младшей из сестер, и еще не растеряла детской непосредственности. Она была очаровательной, довольно наивной глупышкой, и именно это безумно нравилось в ней Добряте. Ее старшая сестра, Мария, напротив, была девушкой себе на уме.

Добрята улыбнулся девчонкам и приказал принести лук. Он с той самой битвы у Шалона не прикасался к нему, и теперь, взяв его в руки, парень ощутил обиду своего боевого товарища. Лук словно смотрел на него с укоризной, как на неверного друга. Добрята погладил кость и жилы, которыми были оклеены его рога, и лук стал успокаиваться. Он снова готов был служить своему господину, без промаха разя его врагов.

Добрята вышел на двор, куда высыпала охрана и слуги, которые тоже были наслышаны о воинском искусстве короля. Мария и Клотильда заняли место позади него. Добрята проверил стрелы, пока слуги устанавливали мешок, плотно набитый соломой, который и станет мишенью. Он поправил стрелковый перстень на большом пальце, и со скрипом натянул тетиву, которая, встав на место, издала чистый радостный звон. Лук снова хотел посылать вдаль свои смертельные жала, ему было скучно пылиться в оружейной комнате, среди доспехов и мечей.

Король взял в щепоть пять стрел и, как раньше, пустил их за три удара сердца, повесив в воздухе одну за другой. Стрелы вспороли ткань мишени, вызвав восторженные крики челяди и одобрительные кивки королевских лейдов.

— Еще! Еще! — захлопала в ладоши Клотильда.

Добрята потянул из колчана стрелы, и вновь уложил их в цель. Шорох стальных жал, резавших горячий воздух Прованса, всколыхнул в Добряте прежнее чувство единения с луком. Он пускал стрелу за стрелой, пока не закончился колчан, а потом повернулся к женам, читая восторг и восхищение на их лицах.

— Ты — наш защитник, — прижалась к нему Мария. — Ты станешь королем всей Франкии, когда умрет Хлотарь.

— А король Дагоберт? — прищурился Добрята. — А Хариберт? Он еще мал, но он тоже король.

— Они будут сидеть в Руане, как Хлотарь когда-то, — легкомысленно махнула ручкой Клотильда, не обращая внимания на обжигающие взгляды сестры. — Им останется пять городов, хватит на прокорм.

— А если вы обе родите по мальчику? — обнял жен за тонкие еще талии Добрята, в голове которого забили тревожные барабаны. — Что им достанется?

— Сыну Марии достанется Бургундия, а моему — Австразия, — брякнула Клотильда, а Мария в ужасе процедила сквозь зубы:

— Заткнись, дура, ради всего святого!

— Но ведь папа так ска… — растерянно ответила Клотильда и осеклась, увидев истинное лицо мужа. Добрята, размякший от ласк своих жен, снова стал тем самым человеком, что пустил под нож целый город. А девчонки, обмирая от ужаса, увидели в его глазах огонь пожарищ и смерть, что рука об руку шла рядом с молодым королем.