Принц Вианы - Дмитрий Старицкий

Все слушали затаив дыхание. И даже когда де Риберак прервался на глоток вина, никто не нарушил тишины, терпеливо ожидая продолжения сказания.

— А главное — в том, что щедрый маршал держал открытый двор, — продолжил рассказчик, — ворота его замка были распахнуты для всех. И каждый получал у него кров и стол. На своем этаже, разумеется. Мастеровых за стол с баронами не сажали. Со всех земель от империи до океана, от Па-де-Кале до Неаполя стекались к нему художники, поэты и трубадуры, проводили время в различных удовольствиях и уезжали, увозя с собой щедрые подарки от маршала. Двор дюка Бретонского и наполовину не был так блистателен.

Но такие прихоти дорого обходятся, и огромное состояние маршала растаяло всего за восемь лет. Барон, испытывая финансовые трудности, вступил на опасную стезю долгов и займов, закладывал и продавал земли. Это привело его к ссоре с женой, которая уехала от него к родителям. А младший его брат — мессир Рене, потребовал раздела имущества и добился аудиенции у Шарля Седьмого, который запретил мессиру Жилю дальнейшие продажи своего имущества на землях под его короной.

Но то у франков, а Бретань — независимое государство, где дюк Жан Пятый и его канцлер жаждали заполучить в собственность заложенное мессиром Жилем имущество, особенно замки и крепости. Став единственными покупателями барона, они навязывали ему свои цены. Сами понимаете какие…

Вот тут-то тяга к знаниям и сотворила с маршалом свою злую шутку. Он попытался получить золото с помощью богомерзкой алхимии, которая заманчиво обещала безграничное богатство и вечную молодость.

— Это уже преступление, — неожиданно раздался в темноте голос высокоученого мессира Франсуа, вызвав в моей груди радостный трепет: вернулся-таки, старый фавн. — В Бретани действует эдикт дюка Шарля, пятого этого имени, запрещающий занятия черной магией под страхом длительного тюремного заключения и даже виселицы. И в силе еще булла папы Иоанна, двадцать второго этого имени, которой всех алхимиков предали анафеме.

— Вы правы, — ответил старый сенешаль, — но вернусь к моему скорбному повествованию. Много через это шато прошло всяких шарлатанов. Мессир Жиль, стремясь быстро разбогатеть с помощью алхимии, от нее же стремительно беднел, так как заказываемые этими алхимиками вещества стоили совсем не дешево. Но особого расположения у маршала добился итальянец Франческо Прелати, да будет проклято его имя во веки веков. Этот богомерзкий колдун хвалился, что у него был домашний демон по имени Барро. Эти его похвальбы я слышал собственными ушами. И мессир Жиль ему верил, что вызывать этого демона к себе Прелати мог только наедине, без свидетелей. Говорил, что у демонов есть свои капризы. Тем временем мессир Жиль уже заложил почти все свои крепости и земли Малеструа епископу Нантскому, канцлеру дюка и самому дюку Жану. Но мессир Жиль по составленным договорам имел право обратного выкупа этого имущества. А так как оценено все было очень низко, то этого выкупа держатели заклада очень боялись. И для того, чтобы весь заклад остался по закону в их собственности, надо было, чтобы мессир Жиль умер.

Небо вызвездило. Лес стоял темной стеной. А напротив зловещей тенью нависал замок. Прекрасные декорации для готических страшилок.

— Одновременно стали распускать слухи, что получить золото алхимическим путем можно только с помощью убийства невинного мальчика. Совмещая эти два обвинения, мессира Жиля можно было судить одновременно и светским и церковным судом. Но так как открыто арестовать могущественного маршала было нельзя, власть имущие пошли на хитрость.

Мессир Жиль как раз продал одно из своих владений Жофруа Феррону — казначею Бретонского дюка. Брат его Жан Феррон, хоть и был духовного звания, но не имел пока места. Вот он-то и распускал про маршала оскорбительные сплетни.

Крутой на расправу барон, захватив с собою с полсотни вооруженных придворных, ворвался в шато — свой, но уже проданный казначею Феррону замок, где после продажи поселился патер Жан Феррон, который, как назло, в этот момент служил в замковой капелле обедню. Мессир Жиль с толпою своих людей, потрясая оружием, вломились в церковь, где мессир Жиль собственноручно оскорбил патера Жана действием, потом увел его к себе в шато Тиффож, заковал по рукам и ногам в колодки и заточил в подвал.

И вышло прескверное дело. Духовенство необычайно ревниво оберегает свои привилегии. По требованию епископа в дело вмешался дюк, потребовав немедленно освободить пленных и очистить проданный замок, грозя за непослушание крупным денежным штрафом.

Оскорбленный угрозами, мессир Жиль собственноручно избил посланника дюка и приказал выпороть его свиту, а дюк в ответ на это, приведя тридцать копий латников и сто лучников, немедленно осадил Тиффож, где все это происходило. Так что мессиру Жилю пришлось покориться праву, подтвержденному силой.

Старик немного помолчал. Потом продолжил:

— Прошло несколько недель после снятия осады с шато Тиффож, и мессир Жиль, терзаемый беспокойством, решил сделать визит дюку, имея твердое намерение помириться с ним. И неожиданно он там был хорошо принят. Настолько хорошо, что казначей и канцлер Бретани засомневались в своих силах свалить столь мощного сеньора и отступились.

Все, казалось бы, было забыто, и в этом замке, — шевалье махнул рукой себе за спину, — вновь запылали печи и заклокотали алхимические зелья. Окрестный народ знал об этом — мессир особо не скрывался ни от кого на своей земле, и тут, кстати, кто-то распустил слух, что мессир Жиль снова зарезал нескольких детей для своих дьявольских работ.

Все это, конечно, было немедленно доведено до сведения властей светских и духовных. И пока светские власти колебались, не решаясь наложить руку на могучего барона, духовные власти самым деятельным образом подготовляли его гибель. Внешне как бы на этом все закончилось. Но церковники закусили удила, и епископ Малеструа публично с кафедры обвинил мессира Жиля в смертных грехах: занятиях колдовством, сношениях с дьяволом, а главное — в похищении и умерщвлении детей и сопряженным с этим эротическим неистовством. В конце своей речи епископ вызвал сеньора де Реца на суд епархии в Нант.

— И он поехал? — спросил дон Саншо, перебивая рассказчика.

— Конечно. Получив с нарочным повестку, мессир Жиль не колеблясь явился на суд с чувством своей правоты. И вот тут-то начались странности.

Неожиданно для всех сбежали из шато и вообще из страны двое доверенных слуг мессира — Силье и Брикевиль, и это послужило поводом для ареста остальных приближенных к барону. Их арестовали, и под вооруженной охраной отправили в Нант к епископу. В том числе и этого мерзкого колдуна Прелати.

Епископ тщательно подготовил первое заседание. Лжесвидетели были наготове. Но самое подлое, что мог сделать епископ, — это собрать родителей всех детей, пропавших за прошедшие десять лет не только в сеньории Рец, но и во всем Нантском диоцезе, и заранее их убедить, что виноват во всех их несчастьях только мессир Жиль. Представьте себе, что устроили сто восемь матерей, когда им показали «убийцу их детей». Еще до заседания суда.

Громадный зал судилища переполнен народом. Среди ничего не понимающих людей раздаются неистовые вопли родителей, потерявших детей. Заразное действие толпы. Люди, которые совсем ничего знать не могли, стали выкрикивать проклятия и благословлять суд, который взялся за разоблачение «злодея». Эта же сцена была разыграна и в повторном заседании, затем обличителей в зал суда больше не допускали: надобность в них отпала, а требуемый эффект был ими произведен, даже с избытком.

Видя реакцию толпы, к судилищу примкнул и дюк, который поначалу вел себя нейтрально.

А там и инквизиция подтянулась, потому как почуяла возможность обвинить мессира Жиля в ереси.

Епископ, инквизитор и дюк не могли не использовать такой великолепный повод — объявить де Реца еретиком, поскольку в этом случае они получали право по суду конфисковать всю его собственность, а не только ту, что была им отдана в залог.

Дюк, еще до открытия судебных прений, начал распоряжаться своей предполагаемой долей земель барона.

— Наверное, в первый раз так судили столь высокопоставленное лицо? — Это был уже мой вопрос.

— Если не считать процесс против ордена Храма Господня[167], то да, — подал голос дю Валлон.

— Простите, ваша милость, мы вас невежливо перебили, — извинился я.

Сенешаль милостиво поклонился мне и продолжил:

— Обвинение, состоявшее из полусотни пунктов, выделяло три главных вопроса. Оскорбление служителя церкви и поругание святыни. Вызывание демонов, сопряженное с человеческими жертвоприношениями. И убийства детей, отягощенные издевательствами над ними и половым насилием.