Предания нашей улицы - Нагиб Махфуз

— Ты честный человек, Габаль, — проговорила в сильном волнении ханум, — как бы я хотела, чтобы ты вернулся в мой дом!

— Я останусь жить с хамданами, — решительно ответил Габаль.

— Но это не приличествует твоему положению!

— Когда мы получим свою долю доходов от имения, мы отстроим дом не хуже Большого дома! Такова воля нашего деда Габалауи.

Эфенди недоверчиво покосился на Габаля и сказал:

— После того что произошло сегодня, мы не можем быть спокойны за свою безопасность.

— Вы сами должны налаживать ваши отношения с жителями улицы, — с презрением проговорил Габаль. — Меня это не касается.

— Если ты будешь уважать наш уговор, — неожиданно вмешался Даабас, — никто не посмеет тебе угрожать.

— Я заявляю публично о законности ваших прав, — решительно заявил эфенди, а ханум умоляюще посмотрела на Габаля.

— Поужинай сегодня со мной, Габаль, прошу тебя как мать.

Габаль пытался догадаться, чего она добивается, так настойчиво подчеркивая свою любовь к нему, но был не в силах отказать ей и сказал, склонив голову:

— Как пожелаешь, госпожа моя!

42

И вот настали светлые дни для рода Хамдан или рода Габаль, как он стал теперь называться. Широко распахнулись двери кофейни, и поэт Ридван занял свое место на скамье. Вновь зазвучали струны ребаба, рекой полилось пиво, клубы голубоватого дыма от кальяна заволокли потолок. Тамархенна танцевала так, что у нее чуть не переломилась поясница. И никого больше не волновало, будет ли найден убийца Кадру. А история встречи Габаля с Габалауи обрастала все новыми легендарными подробностями. Эти дни были лучшими в жизни Габаля и Шафики. И Габаль предложил жене:

— Давай позовем Балкыти жить с нами!

— Да! Пусть он благословит появление внука! — ответила Шафика, которая уже чувствовала признаки приближающихся родов.

— Ты мое счастье, Шафика! — благодарно проговорил Габаль. — И Саида найдет себе достойного мужа из рода Хамдан.

— Вернее, из рода Габаль, ведь теперь нас так называют, потому что ты лучший из всех когда-либо родившихся в этом квартале!

— Нет, нет, — засмеялся Габаль, — лучшим из нас был Адхам. Как он мечтал о счастливой жизни для всех, о том, чтобы люди не занимались тяжким трудом, а лишь распевали песни! И для нас его мечта осуществится.

Однажды, идя по улице, Габаль увидел, как подвыпивший Даабас танцует среди собравшихся в круг хамданов. Заприметив Габаля, Даабас весело взмахнул дубинкой и крикнул:

— Раз ты не хочешь быть футуввой, то им буду я! Габаль, громко, чтобы все его услышали, сказал:

— В роде Хамдан нет места футуввам! Но если кто-нибудь покусится на наши права, мы все должны стать футуввами.

Габаль направился к кофейне, а за ним, пошатываясь от выпитого пива, поспешили остальные. Габаль чувствовал себя счастливым. Обращаясь к своим сородичам, он сказал:

— Из всех жителей улицы Габалауи отдал предпочтение нашему роду, и вы истинные господа на этой улице, а посему вам надлежит любить и уважать друг друга и жить в справедливости. Среди вас не должно быть места преступлениям!

Из жилищ хамданов слышались звуки бубнов и пение. Праздничные огни освещали весь их квартал, тогда как остальная часть улицы была, как обычно, погружена в темноту. Детишки из других кварталов толпились на границе тьмы и света, чтобы хоть издали полюбоваться на праздничное гулянье. Несколько мужчин с усталыми лицами, жители соседних кварталов, зашли в кофейню Хамдана. Их встретили любезно, усадили за столики, предложили чаю. Габаль сразу догадался, что пришли они не только затем, чтобы поздравить хамданов. И верно. Старший из мужчин, Занати, обращаясь к Габалю, сказал:

— Габаль, мы все живем на одной улице, и Габалауи наш общий дед. Ты сегодня самый уважаемый и сильный человек среди нас. Разве не лучше, если не только ваш род, но и все остальные будут жить по справедливости?

Габаль ничего не ответил, а лица его сородичей выражали полное безразличие. Несмотря на это, Занати продолжал:

— От тебя зависит, чтобы справедливость стала всеобщей!

Габаля никогда не интересовала судьба соседей. И все члены его рода тоже были к ним равнодушны, считая себя выше остальных, даже когда сами жили в унижении. Поэтому Габаль мягко сказал:

— Мой дед поручил мне печься только о своих сородичах.

— Но ведь он также и наш дед!

— Это еще как сказать, — вмешался в разговор Хамдан и окинул взглядом пришедших, оценивая впечатление, произведенное его словами. Он заметил, что лица их помрачнели. — А то, что мы ему ближе всех, он сам подтвердил во время встречи в пустыне! — продолжал он.

На лице Занати ясно читался тот же самый ответ: «Это еще как сказать!» Но, видимо, пересилив себя, он спросил Габаля:

— Неужели тебе безразлично, что мы живем в нищете и грязи?

— Нет, конечно, — вяло откликнулся Габаль, — но какое мы к этому имеем отношение?

— Разве вам нет до этого дела? — настаивал Занати. Хотя Габаль искренне сомневался в том, что у этого человека есть право говорить с ним в таком тоне, он все же не сердился: какие-то струны его души отзывались на слова Занати, но, с другой стороны, ему очень не хотелось ради почти посторонних людей взваливать на себя новые трудности и неприятности. Поэтому он молчал. За него ответил Даабас, который запальчиво воскликнул:

— А вы забыли, как вы относились к нам в самые трудные для нас дни?

Занати на мгновение потупил взгляд, потом сказал:

— Кто же посмел бы в то время пойти наперекор футув-вам и высказать вам сочувствие? Ведь футуввы никого не пощадили бы.

Даабас презрительно поджал губы.

— Вы завидовали и продолжаете завидовать нашему роду. Футуввы тут ни при чем!

Занати безнадежно понурил голову.

— Да простит тебя Аллах, Даабас!

— Благодарите еще нашего Габаля за то, что он не стал вам мстить! — не унимался Даабас.

Между тем Габаль, мучимый противоречивыми мыслями, продолжал молчать. Он опасался протянуть этим людям руку помощи, но вместе с тем не хотел и обидеть их отказом. А гости растерялись и не знали, как им реагировать на язвительные упреки Даабаса, холодные взгляды хамданов и затянувшееся молчание Габаля. Они поднялись с мест разочарованные и отправились восвояси, а Даабас, дождавшись, когда они скрылись за дверью, сделал неприличный жест и бросил им вслед:

— Проваливайте, свиные рыла!

— Господам не пристало так выражаться! — одернул его Габаль.

43

И наступил знаменательный день, день, когда Габаль получил долю рода Хамдан, причитавшуюся им по праву часть доходов от имения. Получив деньги, Габаль уселся во внутреннем дворе того самого дома, где недавно была одержана победа, и призвал к себе всех членов рода. Он сосчитал, сколько в каждой семье душ, и честно разделил поровну все деньги. Себе он взял столько же, сколько дал и остальным. Хамдан в глубине души был недоволен такой дележкой, но, боясь прямо сказать об этом, выразил свое недовольство окольным путем.

— По-моему, Габаль, — сказал он, — ты поступаешь несправедливо по отношению к самому себе.

Нахмурившись, Габаль ответил:

— Я взял то, что причитается мне и Шафике.

— Но ты же глава нашего рода.

Громко, чтобы все его слышали, Габаль проговорил:

— Не подобает главе рода обкрадывать сородичей. Даабас, который с тревогой прислушивался к этому разговору, вдруг сказал:

— Габаль не Хамдан, Хамдан не Даабас, а Даабас не Каабильха!

Габаль гневно возразил:

— Ты хочешь членов одного рода разделить на господ и слуг!

Но Даабас продолжал настаивать на своем:

— Среди нас есть и владелец кофейни, и бродячий торговец, и нищий. Какое же может быть между нами равенство? А я, например, был первым, кто в нарушение запрета покинул дом и подвергся преследованию со стороны Кадру. Я был первым, кто встретил тебя на чужбине, и именно я первым поддержал тебя, когда остальные колебались.

Взбешенный этими словами, Габаль вскричал:

— Ты хвастун и лжец! Клянусь Аллахом, подобные тебе не заслуживают доброго отношения.

Даабас хотел еще что-то добавить, но, увидев гнев, полыхавший в глазах Габаля, передумал и пошел прочь, не сказав ни слова.

А под вечер он отправился в курильню кривого Атриса и уселся там в кругу курильщиков, надеясь, что с клубами дыма развеются и его заботы. Спустя некоторое время Даабас предложил Каабильхе сыграть партию в сигу[21] и за полчаса проиграл ему все свои деньги. Атрис, узнав об этом, засмеялся и, меняя в кальяне воду, заметил:

— Не повезло тебе, Даабас! Нищета написана тебе на роду, вопреки завещанию владельца имения.

Проигрыш выбил из головы Даабаса остатки дурмана, и он злобно пробормотал: