Евангелие от Пилата - Эрик-Эмманюэль Шмитт

Храни здоровье.

Отныне я лишь странник среди других странников.

Пока я не отыскал Клавдию и не узнал ничего нового.

Каждый день дороги все больше наполняются народом. Все хотят видеть галилеянина.

В каждой попутной деревне паломники собираются у фонтана и повторяют друг другу одни и те же истории: Иисус явился одиннадцати ученикам. Они вместе сидели за трапезой. Когда он постучал в дверь, они вначале приняли его за нищего и, верные своему долгу милосердия, пригласили войти и разделить с ними трапезу. Бродяга сел за стол, принял хлеб и возблагодарил Бога. Потом преломил хлеб и раздал им. Только тогда глаза их открылись, и они узнали его.

Владельцам постоялых дворов, не подготовленным к такому нашествию, уже не хватает комнат для сдачи под ночлег, а потому они устраиваются прямо во дворах. Я пока предпочитаю спать в отдалении, в полях, под глупыми и безмолвными звездами, чтобы меня не узнали.

Храни здоровье. Прощаюсь до следующего письма.

Ничего нового, мой дорогой брат, если не считать пробивающейся бороды. Она позволяет мне оставаться неузнанным. Но я не строю иллюзий, что могу сойти за еврея: мои гладкие ноги, отдраенные пемзой, выдают во мне римлянина. У каждой народности есть своя неистребимая особенность в чертах лица; язык творит губы и зубы; питание отражается на состоянии кожи; нравы делают взгляд вызывающим или добродетельным, подвижным или застывшим; небо родного края отвечает за цвет глаз. У меня ломит затылок, поскольку я вынужден ходить, пригнув голову и опустив капюшон. Шея у меня болит не меньше, чем ноги.

Как ни странно, я чувствовал себя в момент ухода из Иерусалима одиноким в толпе паломников, но с каждым днем ощущаю, что все ближе к ним. На каменистых дорогах Галилеи стираются не только подметки моих сандалий, но и ощущение собственной уникальности. Что-то сроднило меня с моими товарищами по путешествию, но не знаю, что именно… Быть может, движение, жажда, искание… Или просто усталость.

Береги здоровье.

Я продолжаю путь.

Иногда я даже не уверен в том, что мне назначено свидание. Мне приходится усилием воли вспоминать письмо Клавдии, чтобы набраться новых сил. Уверен, что такие же чувства испытывают остальные паломники. Куда они идут? Они сами точно не знают. Туда, где захочет показаться Иисус. Почему они идут? И этого они не знают; их толкает такая же неопределенная сила, как жажда, жажда духа, которую можно утолить лишь у источника истины. Их кто-то позвал? Никого не приглашали лично, ибо послания Иисуса всегда обращены ко всем; только вера позволяет каждому определить, имеет ли он право быть здесь.

Странная когорта вздымает пыль до самого солнца.

Утром я остановился, чтобы проверить, не проткнула ли заноза пока еще нежную кожу моих стоп. Я ощупывал пальцы ног и пересчитывал раны, когда ко мне приблизилась женщина.

Она встала передо мной на колени.

– Позволь мне омыть тебе ноги.

Я еще не успел ответить, как она полила мои утомленные конечности пресной водой и принялась осторожно их растирать. Я немедленно почувствовал облегчение.

Потом она вытерла их чистым полотенцем, встряхнула мои запыленные сандалии и завязала их на моих ногах. Я видел лишь склоненную голову женщины, ее прекрасные черные волосы, уложенные венчиком вокруг пробора и едва прикрытые легкой тканью.

– Спасибо, рабыня.

Я протянул ей монету за труд.

Женщина подняла голову, и я узнал Марию Магдалину, бывшую блудницу, одну из первых женщин, последовавших за Иисусом, одну из первых женщин, удостоившуюся видеть его воскресшим.

– Я не рабыня.

Она улыбалась и не была обижена. Как и в первый раз, меня поразило безмятежное сияние ее лица.

– Прости меня, что я тебя оскорбил.

– Ты меня не оскорбил. Если быть рабыней означает приносить добро ближнему своему, я предпочитаю быть рабыней. Иисус мыл ноги своим ученикам. Можешь ли ты вообразить, римлянин, Бога, так сильно любящего людей, что, коленопреклоненный, омывает им ноги?

Не ожидая ответа, она улыбнулась и поднялась.

– Поспеши, Пилат, твоя жена с нетерпением ждет тебя. Она среди тех блаженных жен, которым явился Господь наш.

– Где она? По какой дороге мне надо идти?

– Не имеет значения. Ты найдешь ее, как только будешь готов. Ты прекрасно знаешь, что это путешествие мы совершаем не по земным дорогам, а в глубине наших сердец.

И она исчезла в толпе сопровождавших ее женщин.

Итак, я получил подтверждение, что свидание состоится. Я иду туда, куда меня несут ноги. Надеюсь, что ноги умнее меня.

У меня заканчиваются чернила и пергамент. Их мне раздобыл владелец постоялого двора. Поэтому я расстаюсь с тобой, дорогой мой брат. Береги здоровье.

Паломники стекаются отовсюду, как ручьи в реку. Одни и те же разговоры, одни и те же истории, одни и те же надежды. Всех несет по течению. Все слухи передаются из уст в уста.

Каждый день я ощущаю прилив невероятной, грозной и могучей энергии. Она влечет потоки людей, просветляет их взгляды, наполняет чело безмятежностью, дарует отдых ногам. Эта энергия – радостная весть. Я начинаю понимать, что они подразумевают под этим. Они верят, что начинается новый мир, царство Иисуса. Я неправильно понял это слово – «царство». Как добрый римлянин, практичный, здравомыслящий, испытывающий озабоченность и несущий ответственность за порядок, я видел в этом слове Палестину и подозревал, что Иисус хочет возобновить дело Ирода Великого, покончить с разделом земли на четыре территории, объединить их, изгнать Рим и воссесть на трон объединенного царства. Потом, как Кратериос, я решил, что он говорит об абстрактном царстве, потустороннем мире, вроде Гадеса у греков, об обещании спасения. Я дважды ошибся. На самом деле речь идет и об очень конкретном, и об очень абстрактном царстве: бренный мир будет изменен Cловом Божьим. Внешне он останется таким же, но обретет новую жизнь, будет очищен любовью. Каждый человек претерпит изменение. Чтобы царство это состоялось, надо, чтобы люди этого захотели. Если зерно падает в неплодородную землю, оно засыхает и умирает. Напротив, попав на плодородную землю, оно взрастает и приносит плоды. Слово Иисуса будет существовать, только если его услышат. Послание любви Иисуса станет явью, если люди сами захотят любить.

Я еще не знаю, дорогой мой брат, каковы мои истинные мысли. Судить я буду позже. Но я ценю, что Иисус не приказывает, не заставляет, а постоянно призывает своих слушателей ощущать себя свободными людьми. Жрецы пичкают вас догмами, философы – холодной логикой, политики – чистой риторикой. Иисус не навязывает, не разглагольствует, не убеждает. Он говорит, что внутренняя свобода есть дверь в новую жизнь. Какая удивительная кротость…

О Клавдии пока ничего нового. Иногда сердце мое начинает бешено колотиться, но ходьба меня успокаивает. Не знаю, сколько времени пройдет, пока мои послания дойдут до тебя из Галилеи. Пусть они донесут до тебя не только мои сомнения и рассказ о моем бродяжничестве, но и мое доброе расположение к тебе. Береги здоровье.

По-прежнему ничего.

Я встаю с солнцем и ложусь вместе с ним. Днем я иду. Наша толпа движется на восток, потом на запад, поднимается, спускается. Все наши передвижения хаотичны, но усталость, накопившаяся к ночи, мешает думать, а сон заряжает новой порцией надежд. На самом деле никто не знает, где объявится Иисус. А я до сих пор не знаю, где меня ждет Клавдия.

Несколько раз, во время привалов, я замечал, что на песке нарисованы рыбы. Вначале я не обращал на это внимания, но рисунки систематически повторялись, а иногда складывались из булыжников, раковин. И тогда в мою голову вкралось подозрение, что это может быть знак.

Я, старательно скрывая свой римский акцент, обратился к одной женщине, у которой на шее висело изображение рыбы, и спросил, что это значит.

– Как? Ты не знаешь? Это – знак Иисуса. «Рыба» по-гречески будет «ιχθὺς», что дает нам инициалы «Иисус Христос Сын Бога Спасителя». Мы используем этот знак как символ единения.

Я подумал о Фабиане. Будущий царь мира, согласно предсказаниям астрологов, имел связь со знаком Рыб. Отказался бы Фабиан следовать за Иисусом, знай он тайный код его имени?

Храни здоровье.

Я все еще не отыскал Клавдию, но у меня есть ответ на вопрос, поставленный в предыдущем письме.

Отдыхая на обочине дороге, я, разморенный жарой, откинул капюшон, и почти тут же на мое плечо опустилась рука.

– Мой славный Пилат, никогда не думал, что увижу тебя с бородой.