Русские не придут (сборник) - Александр Кабаков

Разъяснить это отвратительное событие удалось нескоро, месяцев около двух она уклонялась от моего искания встречи. Постепенно, однако, все изгладилось, мы снова стали видаться, мне казалось, что я убедил ее в безвыходности моих тогдашних обстоятельств и ненамеренности обиды, которую ей нанес… Однако именно после этого происшествия любви пришел уже безусловный конец.

Тогда-то и надо было бы расстаться, не продолжая странных, уже никак не любовных отношений, но мы все затягиваем мучения. И уже нет ничего, кроме каких-то мною же и выдуманных обязательств. Словно бы я имею двух жен и перед обеими равно виноват…

Нет, положительно невозможно ездить поездом! Теперь уж поздний вечер, а я все вспоминаю тот случай, о котором в какой уж раз думал дорогой, и так мне стыдно, что передать нельзя. Да кому ж передашь? Вот только этой тетради.

22 мая

Ну и день! В обед меня позвали к телефонному аппарату. На проводе был какой-то господин, неразборчиво представившийся, так что я не сразу уяснил, что это звонит протеже сына, про которого он писал, К-ов. Попросил о встрече, я согласился после занятий сойтись для беседы в чайной комнате «Метрополя». Неловко же банковскому «воротиле» назначать деловое свидание в обычном трактире на Мясницкой, а чай под врубелевскими чертями, которому там цена, как обеду в обыкновенном месте, я, так и быть, осилю…

Навстречу мне из-за дальнего стола встал молодой человек, и в нем я, очень удивившись, сразу признал налогового юношу, ведшего со мной идеалистическую беседу на поминках по З-ко. Вспомнил я его даже при том, что теперь он был не в военного образца платье, а в пиджачной паре отличного кроя, каковую я особо отметил, поскольку сам за последние месяцы существенно утратил прежнее свое щегольство. Трудно было бы не вспомнить, поскольку он – в тот раз не упомянул – очень красив не совсем подобающей взрослому мужчине ангельской красотой. Ее подчеркивают маленькие, завитые концами вверх усики и модная, на косой английский пробор, прическа золотисто-русых, вьющихся, но аккуратно приглаженных волос.

«Ваш сын оказал мне большую любезность, порекомендовав вам», сразу начал он, «хотя мы только недавно познакомились с ним по одному делу…» Я поинтересовался, означает ли это, что мой собеседник недавно был в Швейцарии. Он кивнул как-то не совсем определенно. «А как же вы проехали туда и вернулись?» Он и на этот вопрос ничего внятного не ответил, пробормотав лишь, что «была, знаете ли, нечаянная возможность». Больше я ничего спрашивать не стал, хотя мне было бы крайне любопытно узнать, предоставила ли эту возможность его налоговая должность, или нынешний костюм означает, что он с государственной службы ушел и более к фискальному ведомству не причастен…

Между тем юный красавец оказался чрезвычайно напористым и уже перешел к делу. Смысл состоял вот в чем: непонятно, от чьего имени, но, очевидно, не только от своего, он предлагает через меня нашему банку «выгодную всем», по его словам, сделку. Суть ее заключается в том, что банк выдает «нам», как он выразился, опять же не раскрыв, кто эти «мы», весьма крупную, даже «самую крупную, возможную для банка» сумму в наиболее твердых бумагах и золоте, «а мы кладем такую же сумму на счет или несколько счетов в Лионском Кредите, на то лицо или на те лица, какие будут указаны вами». В качестве гарантии предлагается такая процедура: «они» приезжают в банк и находятся с полученными деньгами в банке, а тем временем в Лионский Кредит прямо с банковского телеграфного аппарата посылается телеграмма с договоренными тайными словами, на которую должен прийти телеграфный же ответ с подтверждением открытия счета или счетов, – для секретности там будут только номера и суммы, исключительно цифрами без пояснений. По получении этого ответа «они» забирают деньги из нашего банка, а наш банк, в свою очередь, уже имеет ту же сумму в одном из самых надежных в мире банкирских домов. И, таким образом, операция состоится «к общей выгоде, потому что ведь известно, что сейчас у всех русских банков есть опасения о будущей сохранности наличных средств, а вывезти их через границы едва ли возможно». Этими словами он закончил объяснения и смотрел мне в лицо прямо, почти дерзко, что странно сочеталось с его внешностью совершеннейшего херувима.

Сказать по чести, я был поражен услышанным так, что на некоторое время онемел. Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что такое предложение банку могло быть сделано только людьми, имеющими сведения о наших затруднениях с хранением наличности. А кто ж и каким путем мог получить такие сведения? И какой особый интерес кому бы то ни было помогать нашему не слишком заметному в Москве банку? И почему неизвестные «благодетели» вошли в переговоры именно со мною, а не с М-иным, что было бы резоннее, или, к примеру, с Р-диным?

Словно угадав мои мысли, что было бы, впрочем, в таком положении нетрудно, юноша сказал, что «ваш сын прекрасный человек, он с некоторых пор помогает нам, мы последовали его рекомендациям». Опять не было сказано, кто такие «мы», к тому же оставалось не проясненным, как мой сын мог рекомендовать подобную сделку, ежели я, натурально, никогда не писал ему о делах банка? И я напрямую спросил загадочного полузнакомца, кто эти «мы», столь любезно предлагающие нам помощь, и зачем им столько наличности в России, где ее сейчас все опаснее хранить. Он усмехнулся – усмешка на прекрасном лице неожиданно оказалась крайне неприятной – и, ничего мне не ответив, привстал и махнул куда-то рукой. Через мгновение подошел еще один господин и, не спрашивая позволения, сел к столу.

Это был человек лет за сорок, одетый пристойно, но неприметно – впрочем, я, всегда бывший внимательным к костюму и разным мелочам, сразу определил, что все вещи безусловно нездешнего происхождения. Так выглядит посредственный европейский буржуа, но ни в каком случае не средний москвич… С одеждою странный контраст составляло его лицо – бритое до синеватого оттенка, с грубо выраженными еврейскими чертами, из тех лиц, которые редко встречаются в Москве, а больше на западе и юге России. Туго кудрявые волосы лежали сплошной шапкой… В любом другом месте мира я бы принял его, пожалуй, за итальянца.

Не представившись и не извинившись за вторжение, он сказал негромко, но и не шепотом, что говорит «от социалистов-демократов большевистской партии».

Стул, буду откровенен сам перед собою, словно поехал подо мной, и я еле не потерял сознание. Я и предполагать не мог, что боюсь всех этих «партийных» до такой степени!

Большевик с внешностью неаполитанского уличного торговца тем временем продолжил: «Нам нужны деньги в России для нашей партийной работы, ввезти их через границу можно, но потребует особых усилий, да и рискованно, а вам желательно отправить деньги в противоположном направлении, так?» Его прямота и решимость столь открыто говорить с посторонним человеком сильно подействовали на меня. Они ничего не боятся, подумал я, значит, уже сила совершенно на их стороне… Я молча кивнул. «Вот и будем считать, что сошлись», сказал он, «нам деньги нужны через месяц, за это время мы успеем всё обсудить в подробностях». Я снова кивнул, будто паралич отнял у меня язык. Когда же, наконец, дар речи вернулся, я не нашел ничего более существенного, как спросить, не сочтут ли телеграфисты нас германскими шпионами, получающими инструкции цифровым шифром. Они оба весело рассмеялись, после чего старший успокоил меня словами «вы за телеграф и обвинения в шпионаже не беспокойтесь, это мы все берем на себя». Я не нашёлся, что еще сказать, и мы, в одно время все трое, встали, чтобы проститься. К стыду своему, я не смог заставить себя раскланяться, не подавая руки. Рука большевика была крепкая и твердая, рука же юного ангелочка оказалась вялой и липко мокрой.

Они ушли, а я остался, потребовал, пренебрегши расходом, большую рюмку шустовской рябиновки и сидел еще долго, пытаясь собраться с мыслями. Но ничего из этого не получилось, так что и в поезде по дороге домой, и дома весь вечер я все думал о том же, но ничего не придумал. Главное – я не решил, как мне дальше вести себя. Следует ли немедленно с утра пойти к М-ину и все изложить? Или, еще подумав, прежде чем снестись с красавчиком К-овым (он оставил мне номер для телефонной связи), все ж таки отказаться от «выгодного всем» предложения, не ставя никого в банке в известность об этом свидании? Ведь с настоящими революционерами придется иметь дело, с самыми из них отчаянными… Странно, своих Ленина с прочими Луначарскими и Каменевыми они преспокойно провезли через все границы в Петроград, а с деньгами у них трудности. Следовательно, все ложь, а затевают они против нашего банка обычное мошенничество, никакие договоры с ними невозможны, как с ярмарочными обиралами, – заберут деньги, только и всех дел, а затея с телеграммами окажется простейшим подлогом…