Доживем до зарплаты - Люся Лютикова

Я вспомнила, как Елена ненавидит приезжих, и решила вызвать на откровенность ее сестру:

– Да уж, коренные москвичи живут в бараке, а приезжие отхватывают себе новые квартиры…

Однако Ирина на провокацию не поддалась.

– По-всякому случается, – спокойно ответила она. – На заводе квартиры давали передовикам производства или начальству, а наш папаня пил не просыхая. Мама часто болела, руководство держало ее на работе из жалости. – Она тяжело вздохнула. – Не мы такие, жизнь такая.

Я достала диктофон, который по журналистской привычке всегда ношу с собой, и официальным тоном произнесла:

– Ирина Валерьевна, предупреждаю вас об ответственности за дачу ложных показаний.

Собеседница торопливо закивала.

– Прошу вас рассказать все, что знаете по существу дела. Не забывайте, что речь идет об уголовном преступлении.

– Да-да, я поняла.

Я включила запись.

Человек, испорченный деньгами, гораздо безобиднее человека, испорченного их отсутствием.

Самым ярким воспоминанием детства у Лены был голод. Кушать хотелось всегда, даже во сне. Мяса они с сестрой не ели вообще, когда в доме появлялась синюшная курица, это был праздник. Набивали желудок под завязку «пустыми» макаронами, но ощущение сытости не наступало. Просто молодой организм не мог получить из такой еды витамины и минералы, вот и голодал. Спасали бесплатные обеды в школьной столовой. Одноклассники презрительно кривились на манную кашу комками и клейкий рис, а Лена съедала все до последней ложки.

И еще она не могла забыть красные сапоги с опушкой из «чебурашки». Лена носила их три года, с пятого по седьмой класс, искусственный мех свалялся и задубел. На сапогах не осталось живого места, в минуты трезвости отец латал дыры, подклеивал подошвы, перешивал молнии. Денег на другую обувь не было. Лена ненавидела эти сапоги, они олицетворяли нищету, в которой она существовала.

Когда Лена закончила восемь классов, родители умерли. Ирина работала на заводе штамповщицей, она знала, что у сестры есть мечта – стать врачом, и была готова поддержать ее материально. Но Лена понимала, что высшее образование им не потянуть. Она поступила в медицинское училище, закончила его и устроилась медсестрой в городскую больницу.

С первой зарплаты Лена купила себе новые сапоги – кожаные, изящные, на «шпильке». Но после дождя сапоги буквально развалились у нее на ногах. Девушка пришла с претензией к продавцу – толстому армянину, державшему обувной кооператив. Армянин деньги не вернул, сапоги не поменял, а облапал Лену сальными глазками и предложил ей стать его любовницей. Лена молча развернулась и пошла к выходу, но по пути взяла со стола тяжелый оверлок и швырнула его в витрину. Следующие полгода она выплачивала из своей зарплаты стоимость разбитого окна и испорченного оверлока.

Лена была молода, ей хотелось хорошо одеваться и нравиться мужчинам. Но на зарплату медсестры, даже на полутора ставках, не разгуляешься. Она стала подрабатывать сиделкой к тяжелобольным и парализованным людям.

Однажды она попала в необычный дом. В трехкомнатной «сталинской» квартире, которая показалась Лене просто огромной, жили бабушка с внуком. После инсульта Нора Самуиловна впала в маразм и не вставала, а Марек, кандидат филологических наук, преподавал в вузе и обеспечивал ей уход.

Довольно скоро Марек стал оказывать сиделке знаки внимания. Лена отвечала ему взаимностью. Таких мужчин она раньше не встречала. Он был словно из другого мира, где пьют только по праздникам, и не самогон, а хорошие французские вина, где не ругаются матом, читают умные книги и живут легко и приятно. Ну насколько вообще можно приятно жить, когда в квартире находится парализованный родственник.

Постепенно их отношения зашли далеко. Лена приходила в квартиру, мыла и переодевала Нору Самуиловну, делала ей необходимые инъекции, а потом они с Мареком закрывались в его комнате и предавались страсти. Тесно прижавшись, влюбленные лежали на узкой кушетке и слушали, как за стеной что-то нечленораздельно выкрикивает Нора Самуиловна.

– Марек, а когда мы поженимся? – спросила однажды Лена, накручивая на палец его курчавые волосы.

– Сейчас не время, – ответил любимый.

– А когда будет время?

Вместо ответа Марек закурил сигарету и спросил:

– Лен, сколько может прожить бабушка?

– При хорошем уходе – долго. А я обеспечиваю хороший уход, можешь не волноваться.

Он сделал глубокую затяжку, выдохнул дым и сказал:

– Пока она жива, мы не сможем пожениться.

– Но почему?! – Лена вскочила с кушетки. – Если ты думаешь, что я буду к ней плохо относиться, то ты ошибаешься! Я буду ухаживать за ней, как и сейчас, даже еще лучше!

– Дело не в тебе, – Марек обнял ее за плечи. – Ты ведь хочешь детей?

Он знал, что Лена мечтает о малыше.

– Ну вот, – продолжал Марек, – родится у нас ребенок, и что он увидит? Сумасшедшую бабку, которая лежит вся в какашках? Зачем ему с первых дней видеть эти пролежни, слушать ее бред, жить в этом кошмаре?

– Господи, Марек, ты не знаешь, в каких чудовищных условиях живут люди! Это еще не кошмар.

У Норы Самуиловны отдельная комната, она не будет нам мешать.

– У моего ребенка должно быть все самое лучшее, – упрямо сказал Марек. – Я тебя люблю, но со свадьбой придется подождать.

«Я не могу ждать, мне уже тридцать!» – чуть не закричала Лена, а филолог добавил:

– Ничего, может быть, скоро все разрешится. Ведь бывает, что такие больные сами собой умирают?

– Бывает, – пожала плечами медсестра, – но у Норы Самуиловны хорошее сердце, в ближайшие десять лет с ней такое вряд ли произойдет.

– Будем надеяться, – со значением сказал Марек.

Когда Лена пересказала этот разговор Ирине, та воскликнула:

– Ленка, дурочка, ты что же, ничего не поняла? Он хочет твоими руками избавиться от надоевшей старухи!

Сестра замотала головой:

– Нет, Марек меня любит, а насчет бабушки он просто так рассуждает, прикидывает разные варианты.

– Ничего просто так не бывает. Смотри, даже не вздумай ему помогать! В тюрьму сядешь ты, а не он!

Лена нахмурилась:

– Ладно, забудь все, что я тебе рассказала.

Больше сестра не упоминала ни о Мареке, ни о его бабушке. А через пару месяцев прокуратура возбудила уголовное дело по факту смерти Норы Самуиловны, и Елена Толмач стала главной подозреваемой.

На следствии Лена категорически отрицала свою вину. Проводились бесконечные экспертизы, и результат был то в пользу медсестры, то свидетельствовал против нее.

Особенно тяжело ей приходилось без поддержки любимого. Марек сказал:

– Пока уголовное дело не закрыли, нам лучше не встречаться. Думаю, звонить друг другу тоже не стоит, иначе у следствия возникнут лишние подозрения. А когда все закончится, мы поженимся.

Лена благоразумно с ним согласилась, но разве сердцу прикажешь? Душа рвалась взглянуть на жениха хоть одним глазком. От работы ее отстранили, и она целыми днями ходила по комнате из угла в угол, словно зверь в клетке.

Кошмар продлился полгода, уголовное дело закрыли за отсутствием состава преступления. А вскоре после этого Марек женился. Его избранницей стала очаровательная блондинка – студентка вуза, в котором он преподавал.

Глава 34

Если из любви к мужчине женщина бросает себя к его ногам, то она рискует никогда не подняться в его глазах.

История Лены Толмач – как раз из этой серии. Правда, я не очень понимаю, каким образом она связана с Верой Субботиной, ведь в убийстве медсестру обвиняли почти семь лет назад!

– Сестра тогда впала в жуткую депрессию, – продолжала Ирина Валерьевна. – Я боялась, что она руки на себя наложит, не оставляла ее одну ни на минуту. К счастью, все обошлось.

В дверь громко постучали. Я напряглась. В комнату заглянула худая женщина в синей форме железнодорожника, в руках она держала кота. Батюшки, да это же донской сфинкс! Неужели тот самый?

– Ирусь, приглядите за Пушком? – попросила незнакомка. – А то мне опять в рейс.

– Конечно, оставляй, – ответила Ирина Валерьевна, забирая животное.

Я тут же к ней подскочила.

– Пушок? Это что, сарказм? Насмехаетесь над лысым котом?

– Вообще-то он Пушкин, – объяснила Ирина Валерьевна, – а если коротко – Пушок.

– А почему Пушкин?

– Ну логика такая: если сфинкс, значит, речь идет о Египте. Рядом с Египтом находится Эфиопия. Ну а раз уж эфиоп – то определенно Пушкин.

Я попыталась представить, где на карте расположены Египет и Эфиопия, но потерпела фиаско.

– И часто вам Пушкина оставляют?

– Часто. Когда Олеся отправляется в командировку, мы берем его к себе.

– Когда последний раз брали?

– Ну… – она подняла глаза к потолку, – полторы недели назад. Да, точно, Олеся вернулась во вторник, а мы держали его четыре дня, значит, взяли в пятницу.

Все сходится! Как раз во вторник блондинка забрала Пушкина у Веры и подарила ей конфеты.