Наследник - Алексей Кулаков

— А сколь книжиц надобно?

— Полсотни.

Выдержав паузу, царевич непринужденно пояснил:

— Одну сестре, по одной братьям, несколько придержу на подарки. А остальное бояре расхватают, едва узнают о такой диковинке.

Хозяин дома растерянно кашлянул, пытаясь совместить то, что он услышал, и десятилетний возраст заказчика, а Петр Мстиславец лишь задумчиво почесал висок — даже к необычному потихонечку привыкаешь.

— Так ведь?..

— Отец сие дозволил.

— Ага.

Про митрополита Макария книгопечатник интересоваться не стал — раз уж великий государь сказал свое слово, то владыко и подавно разрешит.

— Теперь скажи мне, Иван Федорович, есть ли у тебя знакомые среди гостей торговых?

— Как не быть, имеется.

— Прошу, поговори с ними. Не согласятся ли они рассказать о странах заморских, чужедальних? О нравах и обычаях тамошних, о властителях, ином прочем — и чтобы подробно и правдиво, без всяких там прикрас. Еще подьячих и писцов с Посольского приказа можно пораспрашивать, есть среди них бывалые путешественники. А из услышанного да записанного ты мне, пожалуй, не одну книгу напечатаешь.

Правильно истолковав переглядывания взрослых мужчин, в число которых попали и два собственных охранника, юный наследник развеял появившиеся было сомнения:

— Я попрошу владыку Макария, чтобы он благословил труд сей.

Гость глянул на своего подручника, и тот положил перед хозяином дома небольшую, но весьма приятно звякнувшую серебром калиту. Услышав за окном голос вечерних колоколов, царевич едва заметно вздохнул, переведя взгляд на подливающую ему сбитня хозяйку. Вернее, на ее живот.

— Я слышал, Большой пожар в прошлом году принес тебе великое горе, Иван Федорович?

У головы Печатного двора непроизвольно дернулись губы, при воспоминании об его задохнувшемся в чадном дыму шестимесячном младенце.

— То всем известно, государь-наследник.

— Вижу, Господь не оставил тебя своей милостью. Как назовете сына?

Бхдамс!

Кувшин со сбитнем, выпавший из ослабевших рук хозяйки, разлетелся по полу несколькими крупными осколками и липкой горячей лужей.

— Н-не думали еще…

Не обращая внимание на внезапное косноязычие мужа, мальчик стянул правую перчатку и приложил ладонь к женскому платью, обрисовав тем самым слегка выпирающий животик. Без всякого стеснения его погладил, а потом под пристальными взглядами мужчин прошелся по комнате, самостоятельно налив из кувшинчика в небольшую берестяную кружечку простой воды. Кратко над ней помолился, а затем вручил приходящей в себя хозяйке:

— Пей. То ему и тебе во здравие.

Подождав, пока берестянка опустеет, довольно кивнул, все так же глядя на живот. Глубоко вздохнул, словно просыпаясь, и попросил-приказал Федорову:

— Проводи меня.

Минут через пять первый из книгопечатников Московского царства вернулся, задумчивый, и одновременно радостно-довольный, и тут же заграбастал в объятия жену, ничуть не смущаясь давнего друга:

— У меня будет сын!!!

Глава 9

Поздней ночью, шестнадцатилетняя черкешенка с свежим красным рубцом поперек шеи сидела на супружеском ложе. И не просто сидела, но с дерзким вызовом глядела на своего законного мужа:

— Да?..

— Нет.

— Я сказала да!!!

— А я сказал нет.

— Тогда… Стереги не стереги, а своего добьюсь!

Покосившись на обрезки шелковой петли, из которой едва успели вынуть царицу, великий государь тихонечко вздохнул и подсел к ней поближе. Подставил предплечье под удар маленькой ножки, вознамерившейся проверить крепость его ребер, и довольно усмехнулся, без особого труда удерживая изящную ступню в руке. Дикая кошка!.. Как ни странно, ее буйный нрав не надоедал, даже наоборот, царственному супругу он очень нравился — за исключением случаев наподобие сегодняшнего.

— Да?!!..

Когда она прямо во время жарких любовных утех потребовала от него немедленно возвысить своего брата Салтанкула, даровав ему чин окольничего. Потребовала! Получив же вполне закономерный отказ, пригрозила покончить с собой. Кто же знал, что не шутила? Слава Богу, челядь успела достать свою повелительницу из петли — та уже почти доходила.

— Р-рр!.. Да?!!

Поймав и вторую ступню, Иоанн Васильевич дернул супругу на себя, довольно ловко перехватив узкие запястья с весьма крепкими кулачками. Несколько возмущенно-злобных взвизгов, энергичное трепыхание гибкого женского тела, немного пострадавшая от острых зубов рука — и чувствуя нарастающее возбуждение, тридцатилетний властитель сдался:

— Да.

Примирение вышло удивительно долгим и… Сладким. А наутро заботливый муж, видя как сильно распух и посинел рубец на ее лебединой шейке, и как больно ей глотать еду с питьем, распорядился позвать самого лучшего из известных ему лечцов. То есть, собственного сына. Постельничий же тем временем сделал внушение верховым челядинкам, как раз закончившим одевать Марию Темрюковну — чтобы не трепали попусту своим языком, под страхом усекновения оного. Вместе с головой.

— Батюшка. Матушка.

Почтительно поцеловав отцовскую руку, и коротко поклонившись царице, наследник без всяких глупых вопросов принялся целить. Обнаруженные на той самой руке (вернее, ладони) царапины и удивительно четкие отпечатки чьих-то зубов.

— Кгхм!.. Митя.

Мягко забрав у сына пострадавшую от жены конечность (впрочем, десница уже совсем и не болела), Иоанн Васильевич подвел первенца к мачехе и не вдаваясь в лишние подробности указал на след от шелковой удавки. Мария, высокомерно взглянув на пасынка, молча задрала подбородок вверх, позволяя малолетнему целителю разглядеть синюшную «красоту» во всех ее подробностях. И не удержала легкой дрожжи, когда прохладная ладонь легко прижалась к пострадавшей гортани — ибо прохлада резко сменилась морозной свежестью, растекшейся по всей шее. Затем почти без перехода обернулась жгучим огненным ошейником, и постепенно остыла до ласкового тепла. Словно тысячи иголочек нежно кололи ее кожу, затем тепло тонкой змейкой скользнуло вниз по позвоночнику, растеклось по животу и груди, и великая государыня постепенно начала ощущать некое сладкое… Неудобство.

— Довольно!..

Отбросив от себя руки пасынка, царица чуть ли не бегом удалилась в свои покои — впрочем, Иоанн Васильевич успел заметить, как сильно побледнела синяя полоса у нее на шее, превратившись в почти неразличимый след, а так же полыхающие сильным румянцем щеки.

— Помазать любым ароматическим маслом.

Царевич Дмитрий, ничуть не огорчившийся паническому бегству пациентки, неопределенно покрутил кистью рядом с собственной шеей. Помолчал, а потом с вопросительной интонацией обратился к отцу:

— Батюшка?

— Ступай Митенька, спаси тя Бог.

Выйдя из родительских покоев, мальчик направился было в сторону собственных (призвали его так рано, что он не успел позавтракать), но вдруг ненадолго замедлил шаг и тряхнул гривой. Остановился, проводив взглядом троицу царевых стольников, несущих на вытянутых руках истекающие вкусными ароматами блюда, и кравчего, бдительно их конвоирующего. Еще раз тряхнул отросшими уже до поясницы прядями волос и повернулся к верной Авдотье:

— Я буду утренничать с Ваней.

Средний из царевичей, сравнительно недавно (и года не прошло) переехавший из женской половины дворца в личные покои, каждый приход старшего брата воспринимал как маленький праздник: ведь только он умел из любого скучного занятия сделать увлекательную игру или соревнование; только он мог объяснить сложные вещи так, что они становились простыми и доступными; знал целую тысячу историй… А еще, в его присутствии можно было немножко попроказничать и посмеяться, ибо даже личная челядинка и дядька-наставник семилетнего царевича не делали Ивану никаких замечаний. Не рисковали.

— Митя?..

Потрепав сонного братца по непослушным (семейное!) вихрам, Дмитрий чуть приподнял его подбородок, осмотрел, и отправил обратно в Опочивальню:

— Умой глаза.

— Я уже!..

— В этот раз сделай это с водой и мылом.

— У-уу!..

Тихо бурча себе под нос что-то неразборчивое, малолетний царевич покорно поплелся обратно, общаться с нелюбимым рукомойником, — а пока он отсутствовал, стольники царских сыновей временно объединились в одну большую команду и довольно шустро притащили еще один поставец. Вернее, перетащили его из расположенных невдалеке покоев наследника, вместе с уже выставленными на нем блюдами. Крестовой дьяк отточенной скороговоркой пропел-прочитал молитву, все дружно перекрестились… Минут через пять, уже наполовину одолев содержимое своей тарелки, Дмитрий подметил небольшие затруднения у брата:

— Вилкой удобнее.

Тот, старательно удерживающий на своей ложке довольно крупный кусок отварной куриной грудки, и пытающийся при этом от нее еще и откусить, на мгновение отвлекся.