Вокруг Байкала за 73 дня - Эрик Бутаков

Стены, крыша и печь – закрытое пространство, звенит в ушах после улицы. (Представляю, что сейчас у геологов делается – тайга горит!). Слава Богу! Свалили мешки, отплевались, отматерились и стали обдумывать ситуацию.

Было ясно – ветер и непогода надолго. Идти опасно и точно не ясно, есть ли там, куда мы пойдем, укрытие на ночь. В палатке ночевать в такую погоду – вилы! Остаёмся здесь. Всё! Растележеваемся, готовим ужин, расслабляемся – завтра рванем, если до утра утихнет. Жаль терять время, но что делать. Всё! – решение принято и то, что тащило нас в дальний путь, остановилось, вернулось и успокоилось на соломенном матраце в углу зимовья. А зимовье, тут же стало домом родным. Странно, но днем оно не было таким теплым и уютным. Мы проскочили бы его и толком не вспомнили бы после, как проскакивали множество других таких же зимовий, в которых лишь обедали или отдыхали (спроси – не вспомню где какое – все однотипны). Так устроен человек. Стоит поменять планы, как тут же меняются цели, и жизнь обретает другой смысл. Главное, чтобы во всём была определенность. Она рождает уверенность и дает возможность планировать своё время и дела. Определенность – своего рода, успокоительное в незнакомой местности и месте. Мы точно знали что делать – остаемся ночевать.

Домишко наш был грамотно скроен. Видимо, опыт местных жителей – дело драгоценное. Ну, во-первых, со стороны ветра, т. е. со стороны гор окон не было; во-вторых, перед входной дверью с подветренной стороны надстройка: стена и сверху навес, типа веранды – дверь ветром не сорвет; и, в-третьих, труба печи защищена листом железа. Ветрюга трясет дом – того и гляди раскатятся бревна или крыша оторвется. Но было бы куда как хуже принимать удары ветра в окно. На веранде запас дров: лучины, чурочки – всё как надо. Печь, ещё теплая с обеда, разгорелась быстро, но каждый порыв ветра выбрасывал во внутрь зимовья искры и дым – пришлось открыть дверь. Веранда не позволяла ветру задувать во внутрь и дым печи, найдя лучший выход, чем труба, уходил в открытую дверь. Так и готовили ужин в дыму и на сквозняке, слезясь и кашляя. Потом залили угли, проветрили и стали наблюдать, что происходит в природе.

Ветер выгнал рваные облака из-за гор и бросил их в Море. По облакам было видно направление ветра. Он облизал горы, скользя с вершин, и несётся вниз. Чёрный Байкал вспенился. Крутые короткие волны, одурев, заметались во всех направлениях, ударяясь друг о друга, рассыпаясь и вновь возникая. Сумасшествие воды и пены. Как в котле. Небо наполнилось горами и замками сиреневых туч, побагровело. Тучи помчались на Север. А яркое солнце, мелькая меж ними, короткими вспышками озаряло пространство. И тогда моментально менялась картинка: волны бликовали, рассыпая яркие искры по черной воде, а горы освещались быстробегущим лучом небесного прожектора, – секунда, и снова всё снова серо. Хлесткий дождь, обстреляв траву и песок, узкой дорожкой убегал в Море. А вдогонку за ним мчался другой. Деревья просили пощады, уткнувшись кронами в землю. Шторм разыгрался не на шутку и надолго. Не завидую тем, кто в такую погоду останется в Море. Из этого адского водоворота не вырвешься. Вспомнился мыс «Красный Яр»: «Царствие им небесное!»

Весь этот бардак продолжался часов пять.

И вдруг всё резко утихло. Замерло. Ни движенья, ни звука. Яркие краски и четкость картин. Прозрачный воздух, как увеличительное стекло, приблизил предметы. Стало нереально красиво. Мы выскочили из зимовья и тоже остолбенели. Не способные оторвать глаз от увиденного, мы просто стояли на берегу и молчали, без слов понимая друг друга. В полном затишье Великий Художник дарил нам картины: Море, Горы, Небеса, белые, красные, синие, чёрные, разных оттенков и разных цветов. А я, не поднимая фотоаппарат, не целясь, жёг пленку, снимая с груди, как турист в запрещенном музее.

В кустах свистнула птичка. Хрусть… и всё ожило, очнулось, задвигалось. Колыхнулись волны, вырвался бриз, зашумели деревья, запахло тиной, заухал прибой. Небо погасло. Свалился вечер. Стемнело. Задуло. Начался дождь. Скучная жизнь вернулась на Землю. Спектакль окончен!

В зимовье тоска и скука. Листаю журналы, статью про женщин-альпинисток. Их было по двое в спарке, всего восемь пар, покоряли первый 8-тысячник – («Вокруг света» № 3 1989 г. – вечная память тебе Катя Иванова!) Читаю, как бабы покоряют восьмитысячники, и это придает силы – верю, что и я преодолею Байкал. Чем я слабее их? Пройду. Потом тоже напишут. Кто-то будет читать. Гордыня, себялюбие, понт и фарс – пороки, которые помогают мне жить и вершить непонятные многим поступки. Что там дома творится? Послезавтра Тимохе Пять лет! Уже совсем большой сынуля. Позвоню из Северпо-Байкальска, поздравлю. Будут деньги – куплю чего-нибудь, с Димой отправлю. Грустно. Давай-ка, Вова, спать. Задуй свечу.

Темень, ветер, бьется дождь, мыши скребутся под шконкой, кошки скребут на душе. Дымно и душно.

03.06.92

Ночные гости. Неприятный сон. Летний снег. Следы на песке. Пароход, вертолёт, «дачный» домик. Путь на Елохин – кедровый стланик, прижимы, горные реки. Моторка – егеря. Мыс Елохин – граница Иркутской области и Бурятии. Петрович и Александр. Охота на медведей с помощью петли. Дневник

Ночь была ужасной. Вначале нечем было дышать от печки, потом в два часа ночи я проснулся от ясно услышанного голоса. Что это? Опять шаманки? Или я гоняю от всех этих рассказов?

– Вова, ты спишь? – почему-то шёпотом спросил я.

– Нет.

– Слышишь голоса?

– Слышу. Я думал я гоняю – отозвался Вова, и мне стало легче.

– По-моему на берегу кто-то. – Я подошёл к окну. Но ничего не было видно в грязное оконце.

Постепенно привыкнув, глаза стали различать на воде темное пятно лодки метрах в ста от нас и человека на светлом песчаном берегу.

– Хозяева, наверное. – Вова, тоже глазел в окно. – Огонь не зажигаем, может, пронесет.

– Да, представляю, сейчас будет толкотня. Пьяные, наверное. Опять начнутся расспросы, рассказы. Как мы все здесь уместимся? Блядь, не было печали – я смотрел, что делается на берегу.

25 минут люди шуршали о гальку, доносились голоса (но не поймёшь, о чём) и вдруг отчалили. Отсюда различалось 3 человека. Они плыли медленно вдоль берега, удаляясь на Юг. Прибоем их прибивало к нему и казалось, что они плывут к дому. Но, нет. Слава Богу, ушли вдоль Моря, уплыли. Пронесло. Кажется, уехали. Мы вышли наружу, в бинокль пытаясь разглядеть людей. Это было не умно. На светлом фоне дома наши фигуры явно просматривались с лодки (наверняка у них тоже есть бинокль). И если принять нас за медведя, – а кто еще может здесь быть в это время, когда в зимовье темно, – можно пальнуть из карабина для верности. Но эта догадка нас посетила утром, а пока, облегченно вздохнув, справив необходимость, мы вернулись в логово спать.