Дело всей жизни. Книга первая (СИ) - Громова Ульяна

И оно — моё сердце — будто согрелось и затопило теплом меня всего. И это тепло собралось в паху, тонкой нитью туго обвило член и проникло в неё… и потянулось.

Я откуда-то знал, что увижу кончик этой невидимой, но такой осязаемой нити в её глазах. И встретил её взгляд.

Моя Несси. Мы с тобой прошили друг друга насквозь. Стежок за стежком.

Раз… Раз… Раз…

Вздох за вздохом.

Раз… Раз… Раз…

И я видел в её глазах эту нить. Она ярко горела золотом, как зажёгшийся от моего загоревшегося сердца фитилёк. Невозможно отвести взгляд. Я чувствовал, что наши сердца бьются одинаково, в такт её движениям.

Раз. Раз. Раз.

Она меня строчила.

Я ей опьянён. Я ею пленён. Я теперь сам не свой.

Я — дикий ягуар, нашёл свой дом и ласковую ладошку на вздыбленном загривке. Но я ничего не знаю о правилах цивилизованного мира. Дрессируй меня, моя нежная сильная девочка.

— Скажи, что мне делать, Несси…

Голенькая Несси уснула в моих объятиях, положив голову на мою руку, прижавшись попой к моему паху. Я подгрёб её к себе и обхватил ногами и руками. Моя девочка.

Я привёз её к себе просто трахать. Привык платить девушкам за секс, и всё меня устраивало. А теперь хочу говорить с ней. Кормить её мороженым и катать на карусели. Смотреть, как она улыбается, когда Экен ставит перед ней свой очередной шедевр.

Я хочу её наряжать, чтобы потом всё равно раздеть. Те тряпки из аутлета теперь не хотел на ней видеть. Они вдруг стали дешёвкой, недостойной её. А я чувствовал себя… козлом. И почему-то впервые это задевало и злило — скоту не место рядом с ней.

Мне просто необходимо сделать что-то немедленно, чтобы погасить это неприятное ощущение собственной ущербности.

Но что я мог? Гамартома живёт в моём мозгу, я не стану здоровее и лучше характером. Рядом с Несси мне стало только хуже: возбуждение сильнее, желание трахать её — невыносимее, теперь ещё и на сердце неспокойно, и на душе тяжело. Я готов отдать ей всё, что у меня есть, лишь бы она развязала то, что сплела сегодня.

Казалось, моё сердце получило свободу, но я чувствовал себя диким зверем, только что лишённым её. Но выпустить Несси из рук не мог. Она так удобно и уютно вписалась в меня, будто изгибы наших тел и покорёженных душ созданы друг для друга.

И оторваться от неё теперь — это порвать вены и артерии, которые соединились с её кровотоком, это лишиться половины крови и дыхания, это ощутить холодную пустоту и боль с каждой клеточке кожи.

Она порвала мою душу.

«Души прекрасные порывы…»

Ценный и своевременный совет — душить прекрасные порывы. Особенно порыв войти в неё и тихо трахнуть, пока она крепко спит. Потому что член никак не оседал, и я тёрся им о её плоть и сходил с ума. Как школьник.

И всё равно вошёл в неё, расслабленную, аккуратно, чтобы просто была ещё плотнее… совсем моя. И от теплоты и тугости снова закрутило желание.

И я задвигался потихоньку, шёпотом трахал спящую девушку и не мог остановиться. Кончил уже через минуту, прижимаясь к ней и всхлипывая в её волосы, кусая губы и вздрагивая всем телом от оргазма.

Как я опустился до такого?!

Солнце было уже высоко, когда я проснулась и потянулась. На душе было так же солнечно и тепло, как в комнате. Настроение расцветало счастливой улыбкой на губах. Хотелось понежиться в постели, повспоминать, как вчера было здорово! И сегодня мне ничуть не стыдно от того, что я вчера вытворяла…

Хотя нет. Всё же был один раз, когда я чувствовала себя донельзя развратной, и мне было дико и неудобно… Лицо залилось румянцем.

О, флаг Америки! Я трахнула Никиту… в рот.

Он сам посадил меня себе на лицо и вылизал каждую мою складочку так вкусно и самозабвенно, что исчезло всё вокруг, сжалось до пульсирующей точки в промежности. А когда взял в рот клитор и обвёл его головку языком, я сорвалась: упала на четвереньки, вжалась в его рот своим чудесным чувствительным отростком и мечтала, чтобы он был ещё больше и твёрже, и трахнула Никиту, судорожно вжимаясь в его рот и выскальзывая, крича «Никита, соси меня… ещё… Да-а! Ни-ки-и-та-а-а!..» и чуть не визжала от острого невероятного наслаждения, пульсируя и замирая от того, как взрывались и вспыхивали перед глазами звёзды.

«Когда станет невмоготу — только скажи, и я покажу тебе космос…»

О, флаг Америки! Я возвела тебя не на Луне! Я улетела такие космические глубины…

Я думала, что перешла границы, унизила Никиту, а он…

— С первой секунды, как увидел твой клитор, мечтал, чтобы ты сделала так. А когда ты совсем потеряешь страх перед новыми ощущениями, мы попробуем кое-что ещё…

Невозможно представить, что может быть «ещё».

Я тронула себя между ног: всё в сперме и собственном соку. Я всю ночь текла… И почему-то это вызвало только улыбку. Это просто невозможно вот так хотеть мужчину. Сгорать от возбуждения так, что готова была трахаться не только в парке, скрывая стыд под юбкой, а и на глазах у всего мира — плевать, лишь бы только погасить эту дикую нечеловеческую жажду секса.

«Теперь ты хотя бы немного можешь представить, как я живу. Каждый день. Каждую минуту. Горю в этом аду… Уже много лет…» — шептал он мне, когда я засыпала в его объятиях, прижимаясь к нему спиной и попой, переплетая наши ноги и обнимая его рукой свою грудь. И сейчас меня обожгли эти слова.

Я села на постели, мгновенно потеряв остатки сонливости и блаженства. Юркнула в душ и быстро вымылась, надела трусики и халат и бегом выскочила из комнаты, сразу же направляясь к нему в кабинет.

Мне нельзя входить… Чёрта с два!

Толкнула дверь и ступила внутрь.

Никита с кем-то разговаривал по сотовому.

— …Николь, я перезвоню, — свернул разговор, оторвавшись от каких-то бумаг.

— Никита… — Он выглядел усталым, глаза воспалённые, будто совсем не спал. Я не знала, зачем ворвалась к нему, что хотела сказать или сделать, смотрела на него, и сердце колотилось так больно… А он ждал, что скажу. И в его взгляде осела горечь и тоска. — Трахни меня…

О, флаг Америки! Что я несу?!

Он встал из-за стола и подошёл ко мне. Остановился близко, я почувствовала аромат скошенной травы и кедра — он даже в душ не ходил. Помолчал, заглядывая в глаза, будто искал в них что-то, коснулся ладонью щеки и провёл большим пальцем по губам.

— Сколько бы я тебя ни трахал, мне будет мало. Понимаешь? Я буду в ярости от этого. И часто в плохом настроении… Однажды я убью тебя из-за того, что не смогу насытиться тобой… ты понимаешь, моя маленькая Несси? Я не нормальный, моя девочка… Я никогда на тебе не женюсь. И у нас никогда не будет детей. Потому что я убью и их. И бывают моменты, когда мне всё равно кого трахать… Ты понимаешь, Несси? Я ведь даже по улице не хожу больше двадцати шагов — только от дома до парковки…

— Никита…

— Беги от меня, Несси. Меня надо держать в клетке. И этот дом… — он чуть заметно качнул головой, — и есть моя клетка. Я сделал ошибку, когда привёз тебя сюда… Если бы трахнул тебя в пустой квартире на улице Ферман, как сотню других, я бы просто взял твой номер телефона и, может быть, позвонил бы когда-нибудь… чтобы трахнуть тебя ещё раз… И всё было бы как всегда… Понимаешь?.. А я привёз тебя в свою клетку. А все, кто здесь — самые дорогие мне люди… Несси. Здесь других не бывает. Я — пёс на короткой цепи… Просто бешеный пёс. И сам не знаю, когда порву тебя… Уходи, Несси. Маури о тебе позаботится…

Он отвернулся и вернулся за стол, делая вид, что меня нет в кабинете. Во мне бушевал ураган, кажется, он вывернул внутренности, перемешал в кашу с острыми осколками боли и обиды, гнева и невыносимой… любви. Мне не было его жаль.

Я злилась. Злилась до такой степени, что в висках пульсировало, сжались кулаки. Медведь? Вот этот мужчина, который отвернулся сейчас от меня, расписавшись в собственном бессилии — медведь? Да он… Он…

— Козёл! — выкрикнула я и подошла к его столу. — Распустил сопли! Тебя тут всего излюбили, избаловали в этой твоей… — я обернулась вокруг, потрясая руками, — клетке! — Меня колотило в гневном ознобе, я видела, как он смотрит потемневшим взглядом, дышит тяжело — и это выводило ещё больше. — Русские не сдаются! — прошипела, наклонившись к нему через стол, рывком смела с него всё в лицо Никиты и вышла из кабинета, громко хлопнув дверью.