Книги в огне. История бесконечного уничтожения библиотек - Люсьен Поластрон

Пляски смерти в эпоху Возрождения

С приходом новых времен произойдет свободное распространение новых идей — от самых уродливых гностических извращений до вполне умеренных заблуждений Реформации. Их совместное влияние на судьбу библиотек, пожалуй, превосходит жестокие меры инквизиции, действовавшей выборочно.

Богатейший человек мира, Козимо Медичи (1389–1464), вел поиск книг на манер античных императоров. Главный европейский банкир не удовлетворился приобретением таких превосходных собраний, как восемьсот изданий Никколо ди Никколи, которому заплатил дважды, поскольку покровительствовал этому знатоку, умершему в долгах. Он поручал своим агентам покупать книги во всех уголках христианского мира и даже — посредством переговоров с султаном Мехмедом II — на Востоке, а тем временем его библиотекарь Веспасиано да Вистиччи работал дома: однажды сорок пять копиистов за двадцать два месяца создали двести книг с роскошными переплетами и превосходной по исполнению каллиграфией. Джан Франческо Поджо Браччолини также внес свой вклад в «Марчиану» князя, названную так по своему местоположению в монастыре Святого Марка. Поджо является выдающейся фигурой эпохи Возрождения: прославленный каллиграф, которому мы обязаны «гуманистической» формой букв, поскольку он буквально «гуманизировал» иссохшую каролингскую скоропись; человек прогрессивных взглядов, который был также опасным соперником в поиске старинных манускриптов — он сумел переправить на родину значительное число текстов Цицерона, Лукреция, Лактанция и Квинтилиана, выуживая их в английских, французских, немецких и итальянских монастырях, где, по его утверждению, понятия не имели, какими сокровищами владеют. Часто он делал своим элегантным пером копии, которые читаются гораздо лучше, чем дряхлые оригиналы. Ему присуща была хищная алчность, сравнимая только с его же хитростью и апломбом: по случаю проводимых повсеместно соборов он появлялся в отдаленных монастырях в качестве посланца Его святейшества, осматривал библиотеки и выманивал у доброго отца аббата манускрипты сногсшибательной стоимости — например, трактат Витрувия «Об архитектуре» в десяти томах, который, возможно, уже ступил на тропу небытия в Санкт-Галлене. Поджо без стеснения говорил, что Германия — это «тюрьма, где римских классиков держат в плену тевтонские варвары», но демонстрировал поразительную небрежность по отношению к добытым рукописям. И он сам, и другие антиквары сходного пошиба, едва сделав копию, теряют столько же рукописей, сколько находят: так исчезли многие страницы Цицерона, Катулла, Плиния, Тацита и даже знаменитый «Пир Тримальхиона», обнаруженный Поджо в 1423 г. в Кёльне, чуть не пропал, когда его купил Никколо ди Никколи, посеявший затем единственную копию, — если бы она не всплыла в 1650 г. в далматинском Трау, мы имели бы весьма смутное представление о «Сатириконе».

Палимпсест стал в Средние века своего рода ужасным прокатным станом для классических текстов, которые, казалось, вышли из моды в те времена, когда пергамент стоил дорого: многие авторы «ухнули вниз» и, возможно, все еще прячутся под нудными рассуждениями какого-нибудь отца церкви, которые сегодня наводят полную скуку, но почитаются за свою несомненную древность. Прогресс обязывает: в XVI в., вследствие неизменного легкомыслия гуманистов, «множество прекрасных рукописей безвозвратно пропали в печатнях». Ремесло это было новым, и кому могло прийти в голову, что следует возвращать владельцу то, что мы именуем «копией»? Тема для исследования молодым выпускникам Национальной школы Хартий — проверить, у всех ли книг, изданных до 1501 г., сохранилась рукопись, с которой они были напечатаны.

Козимо Медичи был не только библиофилом или читателем: сознавая философские последствия крушения старого — и христианского — мира в Константинополе, он с помощью Марсилио Фичино воссоздал Академию Платона и ввел в университете Флоренции преподавание классического греческого языка, забытого на протяжении семи столетий. Флоренция тогда узнала или услышала много толков о «Bibliotheca privata Cosmi» («Частная библиотека Козимо»), находившейся во дворце, и о «Bibliotheca publica gentis Mediceae» («Публичная библиотека рода Медичи») — именно ее обычно называли «Марчиана» или «Публичная». Поджо завещал ей большую часть своих находок. Точно так же поступил Пико делла Мирандола с многими принадлежавшими ему книгами, но волею злосчастной судьбы они оказались в Венеции, где в XVII в. были уничтожены пожаром.

Внук Козимо Лоренцо Великолепный выказал себя достойным такого наследства: этот тонкий литератор и поэт (писавший на тосканском, а не на латинском, что было новшеством) продолжал пополнять собрания деда. Он мог бы увлечься грандиозной новинкой, которую впоследствии назовут инкунабулой, однако этого не произошло. «Те, кто обладает редкими и дорогими манускриптами прошлых веков с их изумительной каллиграфией, смотрят с презрением на их грубые и уродливые воспроизведения, полученные механическим путем»; никто, кроме владельцев, не посмеет оспорить утверждение, что Библия Гуттенберга — одна из самых посредственных книг. Впрочем, Флоренция обзавелась собственной печатней только в 1477 г., гораздо позже Майнца и даже Неаполя. Итак, Лоренцо каждый год расходует десятки тысяч дукатов на приобретение книг; он дважды посылает «знаменитого Жана Ласкариса на Восток с единственной целью — отыскать старинные рукописи. Из второго путешествия Ласкарис привез двести греческих текстов, и восемьдесят из них были доселе никому не известны». Перед кончиной Великолепный только и сказал своим друзьям Пико и Полициано: «Я бы хотел, чтобы смерть оставила мне больше времени и позволила пополнить ваши библиотеки». Говорящему это сорок три года. Он не знает, что впустил в город демона.

Лоренцо обессмертил платоновский кружок своего деда, куда входил и Пико делла Мирандола. Именно он подал злосчастную мысль назначить Савонаролу приором монастыря Святого Марка. Едва взойдя на кафедру, неуправляемый доминиканец принялся яростно обличать Церковь, падение нравов и изумленных Медичи, а также всю «банду римского Содома» и, в то время как Лоренцо был на смертном одре, стал для флорентийцев подлинным гуру благодаря одному французскому королю, который очутился здесь, преследуя собственные химеры (Карл VIII в 1494 г.). Последних Медичи изгнали и разграбили все их имущество, включая великолепные библиотеки. Опустошение дворцов в это время дело привычное — власти с этим мирятся, а порой, как в данном случае, сами к этому подстрекают. Заметим, что на двенадцатом и последнем Латеранском соборе было решено покончить с обычаем, позволяющим народу брать любую приглянувшуюся вещь в доме вновь избранного папы, который навсегда переселялся в Рим: пройдохи взяли за моду распространять ложные слухи об избрании, чтобы поживиться при грабеже.

Синьория не упустила свой шанс и наложила лапу на книги, которыми толпа пренебрегла по невежеству или за недостатком времени. Добычу свою она имела наглость продать за 3 тысячи дукатов самому монастырю Святого Марка, и тот залез в долги, ибо казна его состояла из 2 тысяч золотых на всё про всё.

Савонарола черпал из этих фондов и дарил прелатам, которые его поддерживали, роскошные издания Овидия, Тибулла, Катулла и Марциала, освобождая тем самым монастырь от «скверны заразных книг». Не он ли постоянно твердил в своих проповедях, что самого Платона следует отправить «в топку дьявола»? Вскоре, когда популярность его стала падать, он перешел от слов к делу. По его приказу была сформирована милиция из отпрысков магистратов, которым поручалось изымать сначала из отцовских, а затем и из всех других домов «постыдные вещи»: произведения искусства, украшения, благовония и зеркала, «бесчестные книги вроде «Моргайте» и прочих…». Он именовал Анафемой эту культурную революцию, приведшую к bruciamento delle vanita, сожжению суетного. Во время карнавала 1497 г. на площади Синьории соорудили «помост в форме пирамиды; у основания сложили маски, накладные бороды, костюмы шутов и другие дьявольские новшества; сверху навалили книги латинских и итальянских поэтов, «Морганте» Пульчи, сочинения Боккаччо, Петрарки и им подобных». Затем картины с видами прославленных флорентийских красот. Какой-то изумленный венецианский торговец предлагает за все это 20 тысяч экю. Вместо ответа с него быстро пишут портрет, который и бросают в общую кучу. «Полая внутренность пирамиды была заполнена горючими материалами; после мессы, причастия и шествия дети поджигают ее и приветствуют взметнувшееся ввысь пламя своими святыми радостными песнопениями, которым вторят трубы Синьории и колокола палаццо Веккьо». Через год все повторилось.

Но Савонарола так и не попал в рай. Он сам был отлучен от церкви, повешен и сожжен, его проповеди выброшены на свалку, и все это произошло под звуки тех же труб, под тот же колокольный звон, перед толпой тех же зевак 23 мая 1498 г.