Возвращенная к жизни - Фредерика Грэхем

Не в силах больше продолжать жариться под палящим солнцем, Мари вымыла руки, освежила лицо струей воды из садового шланга и вошла в дом. Она удивилась, увидев на кухне Джизуса, готовившего бобы. Сдобренные сельдереем, луком и специями, они были самым любимом его блюдом. Кулинарная версия Джиса издавала восхитительный аромат.

Бертон подошел к ней, поднял руку и коснулся лица кончиками пальцев.

— У тебя восхитительный загар. Он тебе идет. Правда, я насчитал, по крайней мере, двадцать новых веснушек.

Девушка отступила назад, чтобы избежать его прикосновений.

— Я собираюсь принять душ. Потому что я так хочу. Потом я собираюсь переодеться. Потому что я так хочу. Потом я собираюсь позавтракать…

— Потому что ты так хочешь. Да?

Мари гордо повернулась и вышла из комнаты, прежде чем он смог заметить, какое впечатление на нее произвела его шутливая ласка. Оказавшись под душем, она попыталась смыть с себя гнев. Ее возмущало, что Джис то был готов любить ее, то становился недоверчивым и желчным. Эта двойственность безумно мучила ее. Она пыталась с пониманием отнестись к его подозрениям, но все ее попытки оказались тщетными.

Она наконец убедила себя в том, что любила человека, который, никогда не будет легкомысленно относиться к любви и к своим обязательствам. Ее злость потихоньку угасла. А вместе с ней исчезла и преграда, которую она пыталась воздвигнуть вокруг своего сердца. Мари в отношениях с Джисом оставалась все такой же беззащитной. И могла только наблюдать за тем, как рушится их взаимопонимание и исчезают надежды на счастливый конец.

Позже, облаченная в шорты и блузку, она нашла Джиса на кухне сервирующим завтрак.

— Запеченный сыр пойдет? — спросил он.

Она кивнула.

— Я могла бы сделать все сама.

— Мне доставляет большое удовольствие готовить для тебя.

Мари уселась за стол, наблюдая за быстрыми движениями рук Джизуса.

— Ты когда-нибудь задавался вопросом, почему тратишь столько времени, чтобы заботиться о людях?

— Конечно. Иногда это упрощает взаимоотношения. И вообще мне нравится роль няньки. Она была поражена его откровенностью.

— И ты именно поэтому так заботишься обо мне?

Скрестив руки, он облокотился на кухонный стол.

— Нет, дорогая. Я забочусь о тебе, потому что люблю тебя.

Все события последних суток были ничто по сравнению с этими словами.

— Как ты можешь так говорить? — Мари попыталась похоронить в себе чувства, грозившие выплеснуться наружу и излиться в словах.

— Потому что это правда.

— Но ты же не знаешь меня!

— Я знаю все, что мне нужно. Я не доверял не тебе, а себе. — Бертон выключил плиту, подошел к Мари и встал на колени перед ней. — Я пытался найти предлог, чтобы не любить тебя. Ничего не получается. Я люблю. Кем бы ты ни была, я люблю тебя.

— А что, если я была проституткой?

— Не имеет значения.

— Я пыталась убить человека.

— У тебя есть оправдание.

— Никакая причина не может быть достаточно веской, чтобы оправдать убийство.

— Да, если иметь возможность спокойно обдумать все. Но он пытался убить тебя. В такой момент твоя реакция была абсолютно нормальной.

— Я владею оружием как профессионал.

— Да, не хотел бы я встретиться, с тобой один на один в темной аллее. — Бертон протянул к ней руки. — Я люблю тебя, Мари. Я хочу тебя, кем бы ты ни была.

Мари рассмеялась, но голос ее предательски задрожал.

— Это может оказаться слишком опасным. — Она не хотела замечать его простертых к ней рук. — А что, если мы обнаружим, что я замужем или у меня есть любовник?

— Тогда и будем разбираться с этим, когда придет время. — Джизус потянулся к ней и обнял.

Девушка не могла поверить ему, хотя ей этого и хотелось. Он просто продолжал защищать ее и защищать себя.

— Я не нуждаюсь больше в твоем лечении, Джис.

Мари почувствовала, как напряглись его руки. Ничего более жестокого она не могла ему сказать. Она вовсе не стремилась к этому. Она просто сказала то, о чем давно думала.

— В лечении? — Его голос прозвучал хрипло.

— Я не хочу, чтобы ты любил меня из-за того, что это принесет мне пользу. — Она попыталась высвободиться из объятий. — Теперь я уже не та беспомощная девчонка, что когда-то лежала на больничной койке. Я женщина, которая желает, чтобы ее любили, чтобы ей доверяли. Ты ведь согласен мне все простить? Мне не нужно твоего прощения. Я хочу, чтобы ты доверял мне настолько, чтобы смог понять, что прощать-то нечего. И чтобы ты желал меня настолько сильно, чтобы бороться за меня вне зависимости от того, что мы обнаружим в моем прошлом.

— Я повторяю, что схожу с ума от тебя. Мари, дорогая, я готов отдать тебе свое сердце.

Она перестала сопротивляться и немного успокоилась. Слезы катились по ее щекам. Бертон предлагал ей свою любовь, но она не уверена в том, что, если всплывут новые отрицательные факты из ее жизни, он не отвернется от нее.

И все же это было гораздо большее, чем то, что он когда-либо предлагал какой-либо женщине. Мари инстинктивно чувствовала это.

Она приникла лицом к его груди, а Джизус прижал ее к себе так сильно, что она чуть было, не задохнулась.

Он поднял ее на руки и понес в спальню. В последний раз, когда они здесь были, она почти всю ночь провела в его объятиях. Сегодня, еще несколько минут назад, ни один из них даже не помышлял о том, чтобы отправиться в постель. Он опустил ее на пол перед двумя сдвинутыми вплотную кроватями.

— Знаешь ли ты, — спросил он хриплым шепотом, — что почти каждую ночь я просыпаюсь от того, что мне снится, как я люблю тебя. Я ощущаю под своими пальцами твою кожу, шелковистую, мягкую и такую же эфемерную, как сон. Потом ты ускользаешь, и я просыпаюсь. Знаешь ли ты, скольких усилий стоит мне не являться к тебе среди ночи?

— Знаешь ли ты, — отозвалась Мари, — что почти каждую ночь я просыпаюсь от того, что мне снится, как ты приходишь ко мне в комнату и говоришь мне, что любишь и страстно желаешь.

Он улыбнулся с теплотой и нежностью.

— А что ты отвечаешь мне?

— Я говорю — да. А потом ты подходишь ко мне, и я ощущаю прикосновение твоих пальцев. И ты медленно-медленно наклоняешься, чтобы поцеловать меня.

— Вот так? — Джис погладил ладонями ее загорелые руки.

— Да. — Мари закрыла глаза, наслаждаясь его колдовской нежностью.

Он гладил ей шею, плечи, искал ее губы.

— И вот так? — прошептал Джис перед тем, как прильнуть к ним поцелуем.

— Да.

После его поцелуев время остановилось для них, и они были способны хоть целую вечность наслаждаться друг другом. Он нежно пощипывал ее нижнюю губу, пробовал ее на вкус, пока она наконец не вздохнула и не раскрыла рот, впуская его.