СЕКСУАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА В РОССИИ Клубничка на березке - Игорь Кон

Стремление замаскировать, скрыть, по возможности элиминировать тело проявлялось и в одежде. В 1920-х гг. официальным партийно-комсомольским стилем одежды был типичный "унисекс", одинаково унылая казенного вида одежда для мужчин и для женщин. По мере того, как общество становилось богаче и разнообразнее, эта, по язвительному выражению Марка Поповского, государственная антипатия к женственности, смягчилась. Но антипатия к индивидуальности осталась неизменной.

На первый взгляд кажется, что контролировалась и преследовалась преимущественно нагота. В конце 1950-х гг. в СССР впервые появились шорты, но чтобы носить их даже на курортах Крыма и Кавказа, требовалось мужество. По распоряжению местных властей мужчин в шортах не обслуживали ни в магазинах, ни в столовых, ни в парикмахерских. Увидев за рулем автомобиля водителя в шортах, милиция могла остановить машину и потребовать, чтобы человек тут же переоделся. Местные жители говорили, что шорты оскорбляют их нравственные чувства. В Москве и в Ленинграде шорты постепенно стали привилегией иностранцев, советские граждане завоевали это право только в последние годы, да и то не везде: на улице милиция не обратит на вас внимание, но студент, который придет в шортах в университет, может быть с позором отправлен домой.

Столь же энергично преследовались декольтированные платья и традиционные сарафаны. Вспоминаю комичный случай в Гурзуфе в 1970 г. Немолодая интеллигентная дама, кандидат искусствоведения из Ленинграда, отдыхавшая в Доме творчества художников, вышла на набережную во вполне приличном сарафане в тот день, когда местная милиция проводила очередную компанию за чистоту нравов. Даму задержали и оштрафовали на 1 рубль, а когда она потребовала указать в квитанции, за что, милиционер наивно написал: "За оголение". Когда эту бумажку увидели обитатели Дома творчества, они кинулись на набережную скопом, снимая с себя не только все, что можно, но и то, что нельзя. Но милиционеры, видимо, уже поняли свою ошибку и стыдливо отворачивались, а когда дамы нагло к ним приставали, демонстрируя полуобнаженные телеса, в квитанциях о штрафе писали: "За нарушение общественного порядка". Штраф "за оголение" так и остался единственным.

Гонениям подвергалось не только "оголение". В 1970-х гг. во многих городах административно преследовали юношей и молодых мужчин с длинными волосами и женщин в джинсах или брючных костюмах. В Ленинграде милиционеры и народные дружинники прямо на улице хватали длинноволосых юношей, всячески оскорбляли их, насильственно стригли, а затем фотографировали и снимки выставляли на уличных стендах, с указанием фамилий и места работы или учебы, под лозунгом: "Будем стричь, не спрашивая вашего согласия".

Увидев такой стенд в своем родном районе, я позвонил первому секретарю райкома партии, и у нас произошел такой разговор.

- Галина Ивановна, то, что вы делаете, - уголовное преступление. Дружинники, насильственно стригущие юношей, ничем не отличаются от хулиганов, обстригающих косы девушке. Это грубое насилие. - Длинные волосы - некрасиво, мы получаем благодарственные письма от учителей и родителей. - Если бы вы устраивали публичные порки, благодарностей было бы еще больше. Между прочим, длинные волосы носили Маркс, Эйнштейн и Гоголь. Их вы тоже обстригли бы? - Они сейчас стриглись бы иначе. Кроме того, дружинники стригут только подростков. - А у подростков что, нет чувства собственного достоинства, и с ними можно делать, что угодно? Вы же бывший комсомольский работник, как вам не стыдно?!

Так мы и не договорились. Скандальная практика прекратилась лишь после того, как "Литературная газета" опубликовала письмо молодой женщины, которая ждала своего возлюбленного, а он появился с опозданием, обстриженный, и у него еще отобрали авоську, которая, по мнению дружинников, была женской и мужчине не пристала. Заместитель Генерального прокурора СССР разъяснил, что налицо состав уголовного преступления, после чего эту компанию тихо свернули. Однако на местах произвол продолжался.

Из этих примеров (длинные волосы у мужчин, брюки у женщин) можно подумать, что партия боролась против нарушения полоролевых стереотипов. Но одновременно с длинными волосами, которые можно было трактовать как признак женственности, советские моподые люди стали увлекаться ношением усов и бороды - явные признаки мужественности, да еще можно было сослаться на основоположников марксизма-ленинизма и героического Фиделя Кастро! Тем не менее с бородами боролись так же сурово. Когда Брежнев назначил на пост главы советского телевидения своего любимца В. Г. Лапина, тот первым делом упразднил центр социологических исследований и запретил появление на голубом экране "волосатиков" и бородатых. А в Сочи арестовывали, показывали по телевизору и затем административно высылали как "стиляг" только за то, что молодые люди щеголяли в пестрых рубашках. То есть преследовали не столько тело или пол, сколько все нестандартное, индивидуальное.

Командно-административные методы управления, наложившись на старые традиции общинной жизни, главным правилом которой было - не выделяться, глубоко пропитали общественное сознание, включая и его представления о моде. Для западного человека, за исключением подростков, мода - лишь ориентир, который не только не исключает индивидуальных вариаций, но даже требует их. Никто не хочет быть похожим на других. Для совка мода - своего рода обязательная униформа: надо одеваться, говорить и действовать, "как все".

Кстати сказать, вопреки либеральным стереотипам, униформа не всегда плоха. Иногда она не деиндивидуализирует человека, а наоборот, выявляет его индивидуальность. В "Артеке" и "Орленке", все дети, и мальчики, и девочки, ходили в одинаковой форме: короткие шорты, рубашка и галстук. Это было очень красиво. Пока дети были в домашней одежде, на первый план выступали их социальные и материальные различия, один одет хорошо, другой плохо. В форме они сразу же исчезали. Кроме того, одинаковость одежды высвечивала индивидуальность лиц. Пока дети не переоделись, вы запоминали мальчика в красной рубашке или девочку в пестрой юбке. Теперь вы видели и запоминали имена, лица и фигуры. Очень жаль, что сейчас, под флагом борьбы за индивидуальность (и еще по причине бедности), от формы отказались.

Однако в ситуации неопределенности и выбора, когда нет "правильных" и "неправильных" ответов, человек, ориентированный на единообразие, теряется. Вспоминаю свою первую поездку во Францию в 1966 г. Мы зашли на небольшую студенческую танцульку на улице Юшетт и с удивлением увидели молодого человека в костюме с галстуком-бабочкой и девушку с ним, одетую так же элегантно, а рядом другую пару - в нарочито дырявых джинсах. Причем они нисколько не стесняют друг друга. У нас это было бы невозможно: если двое одеты по-разному, значит кто-то из них одет неправильно, и нужен если не милиционер, то какой-то третейский судья. А французам все равно, они не раздражают друг друга...

Второе впечатление были мини-юбки. Разглядывая хорошенькие ножки, - мне объяснили, что во Франции это не считается дурным тоном, - я все время ждал, когда увижу нечто отталкивающее, чтобы можно было дома со спокойной совестью сказать, что не так уж эта мода хороша. Не увидев, я стал смотреть выше колен, и обнаружил, что самые минимальные юбки носят преимущественно молоденькие девушки, которым есть, что показать, а женщины постарше и те, у кого ноги не столь хороши, несмотря на моду, носят юбки подлиннее. Когда вскоре мини появились в СССР, их стали носить все подряд, в том числе те, кому свои ноги лучше было бы прикрыть.

Эта ориентация на единообразие распространялась не только на одежду. Люди привыкли, что все регулируется путем запретов. Если запрет снят - значит можно, а если можно - то и должно. В результате люди начинают делать многое такое, что им не идет, не нужно и даже не нравится. Конечно, со временем этот конформизм проходит, но сколько с ним сопряжено эстетических, моральных и даже политических издержек!

В повседневной жизни русские не особенно стыдливы и не склонны к ханжеству. На любом общественном пляже, если нет кабинок для переодевания или туда стоит очередь, мужчина может переодеть плавки под полотенцем, и никто не сочтет это неприличным. На

Кубе это абсолютно невозможно, да и в США рискованно. Зато в изобразительном искусстве...

Марк Поповский рассказывает, как в 1960-х гг. один московский писатель пригласил к себе в гости мезенского мужика, страшного похабника и бабника, и повел его в музей. У картины Карла Брюллова деревенский гость остолбенел. "Остановившись перед картиной, изображающей нагую женскую фигуру, Василий Федорович вдруг густо покраснел, закрыл лицо согнутым локтем и отвернулся. У него от волнения даже голос пропал. "Вот уж не ожидал... - просипел он. - Такое уважаемое учреждение и такой стыд показывают.[95]