Я вернусь через тысячу лет. Книга 1 - Исай Давыдов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но на Землю наша ракета придёт лишь через полтора земных века после сегодняшнего дня. Если вообще придёт…
И всего за двенадцать лет до её прихода Земля может узнать об этом радиомаяке – из финишной ракеты «Рита-1». Но и те сведения могут быть неполными. Ведь маяк только нам сразу дал информацию! А с первыми двумя кораблями он пытался вести диалог.
Однако пока что и «Рита-1» ещё в пути, в чёрной Бесконечности. И Михаил Тушин, его жена Чанда, второй командир корабля Аркадий Резников, ещё лежат холодными ледышками в тёмных каютах и ничего не знают про маяк.
Ужасен и бездонен космос! И лучше не думать о его безграничности, потому что нет радости от этих мыслей.
А Майкл Доллинг довольно улыбается. Он, видимо, думает совсем не о безграничности космоса.
– У цивилизации Риты, – говорит Майкл, – уже появляются свои космические открытия. Даже свои тайны от Земли.
– Но чей же маяк? – тихо спрашивает Энн.
– Да ты проанализируй текст! – спокойно поясняет Ольга. – Звезду он называет «жизнью». Хозяин – возле «роя жизней». Значит, на окраине звёздного скопления. А до ближайшего – почти триста световых лет. Не на соседних же планетах его хозяин!
– А почему не на соседних? – так же тихо спрашивает Энн.
– Но ведь мы поставили на Плутоне маяк только для своих кораблей, а не для чужих! Для чужих будут ставить на окрестных звёздных системах.
– Не все должны мыслить, как мы!
– Да вспомни текст! – настаивает Ольга. – Он стоит на пятом шаре красной жизни. Значит, пятая планета красной звезды. А потом – рой жизней. То есть рой звёзд. Звёздное скопление!
– А если это всего лишь пятый спутник планеты? – по-прежнему тихо возражает Энн. – А хозяин – возле «роя» планет. То есть близко к звезде. Звезда-то прохладная! А «жизнью» можно назвать и звезду, и планету. Если эта цивилизация здесь, рядом с нами?
– Ты что же, предлагаешь развернуться и обследовать её? – спрашивает Марат. – Ты понимаешь, что это означает?
– Я ничего не предлагаю. – Энн отрицательно качает головой. – Я просто думаю.
– А если на самом деле эта жизнь рядом? – спрашивает Бирута. – И мы уже никогда не сможем вернуться к ней… Разве потом простишь себе?
– А если мы загубим корабль? – почти кричит Марат. – Это мы себе простим? Ты представляешь, что означает торможение, новый разгон и годичное путешествие к этой системе?
– Мара-ат! – протяжно говорит Ольга. – Мара-ат!
У неё пылают щёки. И уши. Наверно, ей стыдно за Марата.
– Если мы пройдём мимо цивилизации, мы потеряем больше, – негромко и чётко произносит Бруно. – Мы потеряем совесть!
– Тебе лишь бы рисковать! – бросает ему Марат. – Я против полёта к маяку!
– Подождите ссориться, ребята! – кричу я. – Давайте снова прогоним текст!
Бирута стоит возле красного щита. Рядом с ним анализатор. Она нажимает клавишу повтора, и по узкому экрану снова ползут знакомые слова.
– …Я стою на пятом шаре красной жизни восемьсот сорок девять, – громко читаю я и прошу: – Останови, Рута!
Слова застывают на экране.
– Что, по-вашему, означает эта цифра, ребята? Восемьсот сорок девять…
– Только номер звезды, – говорит Майкл. – Планеты с таким номером быть не может.
– А ведь верно! – подхватывает Изольда. – Где может быть столько планет?
– А почему не может? – всё так же тихо, тем же почти детским голоском упрямо спрашивает Энн. – Только потому, что мы не встречали?
– Сдаюсь, ребята! – Бруно громко вздыхает и растерянно улыбается. – Если бы было столько планет, мы летели бы сейчас между их орбитами. Но этой звезде не удержать столько – кишка тонка.
– Рута! – прошу я. – Прогони начало ещё раз!
Бирута снова нажимает клавиши, и я громко читаю первые же слова сообщения:
– Через полкруга ко мне придут ваши вопросы…
Слова застывают на экране. Энн закусывает губу.
– Кажется, и я сдаюсь, ребята! – виновато говорит она. – Полкруга равны нашему году. Ведь до звезды световой год?
– Да, – подтверждает Майкл.
– Значит, это орбита планеты, а не спутника. У спутников орбиты меньше.
– Кажется, снова можно идти в кают-компанию, – улыбаясь, произносит Майкл. – Там ещё кое-что осталось… А записи мы доверим Сандро. Тем более что он во всём и виноват.
Ребята шумно вываливаются в коридор. Марат выходит последним, низко опустив взлохмаченную черноволосую голову.
Я опять остаюсь один на один с Бесконечностью.
9. Марат
– Сандро…
Тихий, какой-то неожиданно робкий голос Марата в динамике.
– Что, Марат?
– Мы готовы, Сандро. Можно сейчас сделать всё по инструкции. Дать сон, потом холод…
– Ты так говоришь, словно можешь предложить что-то другое.
– Я хочу попросить, Сандро. Мы хотим попросить… Ещё сутки. Понимаешь?
Мы переглядываемся с Бирутой. Мы хорошо знаем, что это не положено. И он знает. Конечно, это не опасно. Никому ничем не грозит. Просто эти сутки отнимут у них с Ольгой неделю жизни на Рите. Как минимум.
Но ведь это их жизнь! Неужели они не вправе распорядиться чем-то в своей жизни?
– Что же ты молчишь, Сандро? Ты – против?
– Нет.
– Думаешь о запасах? Мы можем не есть эти сутки.
– Какая чепуха! Есть аварийные!
– Так то аварийные! А у нас каприз. Собственно, вообще-то не каприз. Когда-нибудь ты поймёшь. Это долго объяснять.
– И не нужно! Я всё понял. Валяйте!
– Спасибо, дружище! Счастливого тебе дежурства! Прощаться будем завтра в это же время.
В динамике щёлкнуло. Марат выключил микрофон. Тогда и я выключил свой. Чтобы разговаривать с Бирутой.
Она долго сидела молча, и я видел, как пылают её щёки. Потом она тихо сказала:
– Мы так не будем, Сашка! Ладно? Мы ничего не будем просить! Я понимаю их. Но мы не будем?
– Конечно, нет!
Я ещё подумал, что если бы мы вдруг и решились, нам пришлось бы просить у Женьки Верхова.
Меня передёрнуло от этой мысли.
Бирута вздохнула.
– Всё-таки ужасно, когда сдают нервы…
А Бруно Монтелло, принимая от нас дежурство, отнёсся к этому совершенно иначе.
Едва взглянув на приборы, он сразу сообразил.
– Амировы не спят? – спросил он.
– Нет.
– Это, конечно, их просьба?
– Да.
– Я ждал чего-нибудь в этом роде.
– Почему?
– Потому что они искреннее нас! И счастливее! Они молодцы!
– Объясни, пожалуйста! – попросила Бирута, и мне послышалась в её голосе плохо скрытая растерянность.
– Как тебе сказать, Рута… – Бруно наморщил лоб, а потом улыбнулся своей обычной лучезарной южной улыбкой. Однако большие карие глаза остались грустными. У него всегда были грустные глаза, даже когда он хохотал. – Мне кажется, – пояснил Бруно, – мы все слишком правильные. Чересчур. Мы всё делаем как надо. Это понятно: отбирали прежде всего таких. А Марат иногда позволяет себе делать как хочется. Поэтому он и попал в дублёры. Но ведь одно из непременных условий счастья – быть самим собой. Вот ему захотелось – и он попросил. А нам захочется – и мы не попросим. Или вчера, когда мы спорили об этом радиомаяке… Никому ведь из нас не хотелось ломать курс, обследовать эту звезду. Мы не пилоты и можем погубить корабль. Мы морально не готовы к таким исследованиям. Но мы говорили правильные вещи, а не то, что чувствовали. Марат же был честнее нас.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});