Ночная смена - Dok

— Фигня, Терминатор — плагиат и фантастика. Ты там патронов не оставил?

— Вот ведь! Разгрузку забыл забрать… Два рожка, ИПП, фальшфайер, еще по мелочам…

— Цельный гусь, четверть белого вина — в тон поддразнивает раненый — гранат у тебя там не было?

— Нет, не было.

— И правильно. Таким только гранаты дай! Что с Молчуном?

— Это твоего дружка прозвище?

— Не поверишь — фамилия. Что с ним?

С Молчуном — плохо. Я стянул с него его разгрузку — странно легкую, как мог убрал куртку, потом поменял перчатки на чистые — и тут же измазал их в крови. Влетело в человека густо — точно не разберешь при таком свете, да он еще и одетый — но пробита рука минимум в двух местах, плечо — и по крепитации — похрустыванию отломанных косточек при движении — разбито плечо. Но это-то не страшно, страшно то, что и в живот ему прилетело, точно могу сказать, что два ранения в брюшную полость есть. А может и больше — сидящего в маленькой ванне при полудохлом свете севшего фонарика осматривать непросто. С другой стороны, хоть и случайно, но такая поза ему при ранениях в живот как раз самое то.

Перевязываю раны, вешаю ему на лицо маску, невзначай как бы туром бинта приматываю челюсть. Молчун дышит, но что-то сомневаюсь я в хорошем исходе. Хотел бы ошибаться, но дыхание у него агональное… В сумке у меня одна лягушка с кровезаменителем. Решаю ее поставить под раненого в бедро.

— Земляк, раз ты такой опытный — сколько эта дверь гореть будет?

— Полчаса, не меньше. Квартира богатая? Хлама много? — задает странные вопросы раненый.

— Нет, скорее нищая. По опыту — алкоголики тут жили. И запах характерный.

— Это здорово — откровенно радуется боец.

— С чего это?

— Слышь, ты сам подумай — нищая квартира — гореть нечему. Богатая — хороший погребальный костер. Чем богаче — тем погребальный костер круче. Понимэ?

— Ну. Будем надеяться на вашего командира.

— А ваш хитрован куда делся?

— Я не знаю. Надеюсь, что жив.

Говорить не тянет. Во рту щиплет после того, как я его спиртом полоскал. Поневоле вспоминается, как Портенко вляпался.

Был у нас как раз цикл занятий по венерическим болезням. Разумеется — в КВД. Мы страшно завидовали параллельной группе — наш препод был нудным, академичным и даже такие пикантные темы, как гонорея и сифилис, разбирал сухо и дотошно, что у нас вызывало дремоту и зевоту. А вот у наших соседей преподаватель — плотный, пожилой, с щетинистой башкой, подвижный и крепкий, как лесной кабан, своим грубоватым чувством юмора делал из занятий запоминающиеся представления. Не говорю уж о том, что и больных им показано было втрое больше, чем нам.

Видно ему стало нас жаль, и он ворвался в нашу учебную комнату, где уже все мухи передохли, и чуть не силком выволок нашего зануду и нас тоже на «свежайший классический сифилис». Мы с радостью проскочили до смотровой, где как раз снимала с себя весьма элегантную одежду очень красивая молодая женщина. Мы чуток опоздали на стриптиз, она как раз сматывала чулки-сетки, а пояс и прочее уже висели на стуле.

Тут почему-то заахали наши девчонки — оказалось, что студент Портенко из моей группы вылупил глаза по девять копеек, остолбенел и побелел лицом, как бледная поганка. Когда к нему подступились и стали трясти, щипать и тереть уши — он вынырнул из глубин своего ужаса и возопил нечленораздельное.

Выяснилось в итоге, что на перерыве, будучи заядлым курякой, бедным студентом и редкой скаредой одновременно, Портенко выскочил на лестницу, заметил там роскошную фемину и попросил докурить окурок опять же какой-то офигительной сигареты. С наслаждением употребил дармовщину — и вот наблюдает щедрую даму в дезабилье, да еще и с диагнозом первичного сифилиса на устах. У красавицы и впрямь был маленький типовой твердый шанкр на губе, точнее — на красной кайме губы, неплохо замаскированный косметикой.

Некоторое время Портенко суматошно дезинфицировали всем, чем можно и кабан-преподаватель в этом принял деятельнейшее участие. В том числе Портенко полоскал пасть спиртом, причем так рьяно, что неделю потом обожженная слизистая отваливалась у него лоскутами. Он страдал, а все потешались. Теперь уверен, что со стороны кабана имело место одновременно и успешное вколачивание в наши головы постулата — не тяни все что попало в рот, тем более в больнице.

С удивлением обнаруживаю, что не слышу стрельбы. Шумит огонь за дверью, потрескивает что-то, мелодично сыплются стекла (наверное и на втором этаже полопались) — но стрельбы нет. Вообще.

— Слышь, медицина, я оглох или пальбы нет? — доносится с пола.

— Я тоже не слышу — отзывается Тимур.

— Молодой! Помоги достать отсюда… Да осторожнее, зараза! И давай за водой лезь!

— Готт — Копылу. Готт — Копылу…

Снизу доносится искаженный рацией голос — по-моему, узнаю Ремера.

— Уф! Обстановка?

— Сносная. Что снаружи?

— Порядок. Вы где?

— В заднице. Жилуха горит.

— Понял. Будем думать.

— Понял. Ждем.

Каюсь, связал я Молчуну ноги и руки. Лягушку пристроил другому. От промедола раненый не отказался, но колоть мне не дал, ампулу прибрал себе в карман. Интересное кино.

— Я себе уже вколол. Было у нас с собой.

— Неплохо живете, однако.

Рация опять оживает.

— Копыл — Готту.

— Слушаю.

— Этот хитрый — не могу его понять вообще. Он по-русски говорит или на своем толкует?

Раненый, не отрываясь от рации, спрашивает: «Твоего приятеля не понять. Он вроде ж по-русски говорил?»

— Ну, говорил. Но он вообще полиглот.

— Давай, связывайся с ним.

Наверное, от испуга — но мне удается вызвать Ильяса сразу.

И он сразу отзывается, злым неприятным голосом:

— Ёёхахые ухахи! Э хохихаюх!

— Друг, что с тобой? Ты по-каковски говоришь?

— Хха-хухххи! Хухы хыхыххо! Хехеххнихе!

Убедительно говорит, знакомо так выходит. Я ж не буду толковать ребятам, что после очередной идиотской рекламы убогого пива «Блинское» — там где мудила на танцполе с размаху засаживает себе бутылку с «Блинским» в пасть и изображает, пия из нее, трубача-пионера сразу же по городу прокатилась волна одинаковых травм — подражатели ессно засаживали спьяну себе бутылкой в зубы и передние зубы ломались и вылетали. Вот именно как Ильяс они и говорили при осмотре. Ну и педиатрическая практика конечно тут в помощь, наслушался фефектов фикции от фефочек.

— Я тебе сочувствую. Все понял. Говоришь по-русски, выбило передние зубы, эти оханные чудаки тебя не понимают. Я тебя понимаю.

Совершенно предсказуемо присутствующие хренеют. Так рождаются легенды.