В тебе моя жизнь... - Марина Струк

Ему понадобилось немало времени, чтобы выходить вот так вечером в непроглядную тьму, окружающую ныне все, что находилось в зоне его видимости. Да что там говорить — ему понадобилось немало душевных сил, чтобы унять эту предательскую дрожь в душе, когда он снова увидел эти горы, услышал речь черкесов. Тонкой змейкой заполз в первые же дни страх, напоминающий о том, что ему довелось пережить тут, на этой земле, такой прекрасной, но в то же время такой пугающе опасной. Когда не знаешь, кто тебе враг здесь, а кто друг.

С того времени, что прошло с момента возвращения Сергея с Кавказа после плена, русские войска потеряли многое.

Шамиль постоянно тревожил русские войска набегами больших и малых партий, которые с такой быстротой переносились с места на место, избегая открытого боя с русскими войсками, что последние совершенно измучились, гоняясь за ними, а имам, пользуясь этим, нападал на оставшиеся без защиты покорные России общества, подчинял их своей власти и переселял в горы. И даже сражение на речке Валерик не смогло склонить чашу весов в сторону русских войск. Разбитый Шамиль бежал от них, чтобы снова набрать войска для войны, но теперь уже чтобы причинять беспокойство в Дагестане, уклоняясь от прямого боя и распуская слухи о том, будто русские заберут конных горцев и отошлют на службу в Варшаву. 14 сентября генералу Клюки фон Клюгенау удалось вызвать Шамиля на бой под Гимрами: он был разбит на голову и бежал, Авария и Койсубу были спасены от разграбления и опустошения.

Несмотря на это поражение, власть Шамиль не была поколеблена в Чечне; ему подчинились все племена между Сунжей и Аварским Койсу, поклявшись не вступать ни в какие сношения с русскими. В ноябре 1840 года русским изменил Хаджи-Мурат и перешел на сторону Шамиля, взволновав против русских всю Аварию.

Именно поэтому к концу 1840 г. Шамиль был так силен, что командующий кавказским корпусом генерал Головин счел нужным вступить с ним в сношения, вызывая его на примирение с русскими. Это еще больше подняло значение имама среди горцев. В течение всей зимы 1840 — 1841 годов шайки черкес и чеченцев прорывались за Сулак и проникали даже до Тарков, угоняя скот и грабя под самой Термит-Хан-Шурой, сообщение которой с линией стало возможно только при сильном конвое. Шамиль разорял аулы, пытавшиеся противиться его власти, уводил с собой в горы жен и детей и заставлял чеченцев выдавать своих дочерей замуж за лезгин, и наоборот, чтобы родством связать эти племена между собой.

На Сунженской линии, где сейчас проходил службу Загорский, было неспокойнее всего. Войска Шамиля почти каждую неделю беспокоили русских, стремясь принести противнику максимально возможный вред, запугивая местное население, которое по-прежнему находясь неподвластными Шамилю, оказывали содействие императорским войскам.

За те более чем полгода, что Сергей провел здесь, в крепости Внезапная, к которой он был приписан по прибытию на Кавказ, он уже столько раз бывал в бою, что и пересчитать уже не мог. Сколько раз он уже глядел в лицо смерти, когда пуля проносилась буквально в нескольких вершках от головы! Сколько раз над его ухом раздавался свист лезвия сабли горца! Нельзя было сказать, что к смерти можно было привыкнуть, но Загорский к этому времени уже не испытывал никаких эмоций, когда по знаку глядящего поднимались снова и снова к бою.

Сначала Сергей долго не мог раздавить ту змейку страха, что свернулась в его душе, и едва не растерялся в первом нападении на укрепления спустя неделю после его прибытия. Но тут же рефлексы побывавшего и не в таких сечах воина взяли вверх над растерянностью, что овладела им, и он уже спустя несколько минут поднимал солдат, чтобы дать достойный отпор горцам, налетевших на его отряд возвращающийся с разведки в крепость под прикрытием сумерек. Зато это первое крещение боем, что настигло Сергея так внезапно для него, поспособствовало его победе над своим липким страхом, в котором он никогда бы и никому не признался, и сны, что мучили его несколько ночей подряд о том времени, что он провел в плену, наконец-то отпустили его.

Сергей поднялся на вал и знаком показал солдату, что тут же выпрямился во фрунт, что тот может расслабиться и продолжить наблюдение за округой.

— Тихо?

— Тихо, ваше высокоблагородие, — отрапортовал солдат и погладил седые пышные усы. — Затихли, черти. Уж более седмицы тишина. Не к добру то ж.

Вот и Сергей придерживался того же мнения. Установившаяся передышка после напряженных последних двух недель действовала на нервы, заставляла постоянно думать о том, где выстрелит в следующий раз — нападут ли на разъезд или на крепость, а может, налетят на аул, что виднелся в отдалении. Вот и думай тут…

Сергей плотнее запахнул шинель, невольно радуясь, что нет метели, которая мела несколько дней подряд. Было холодно, но не ветрено, потому этот легкий морозец лишь ласково покусывал щеки. Весна задержалась в этом году, предоставив полное право властвовать в марте холодной зиме.

Завтра надо будет посылать разъезд, чтобы встретить очередной обоз, привозящий в крепость припасы и почту, а уже послезавтра он узнает, есть ли для него то самое письмо, что он ждет безрезультатно уже несколько месяцев или нет.

Она не писала ему, как обещала. Ни единой строчки. Впрочем, разве она не сказала ему тогда, что не ответит ни одно его письмо? Несмотря на ее слова, Сергей продолжал надеяться на то, что когда-нибудь ему вручат письмо, написанное не рукой его деда или Арсеньева, а именно ее ровным и аккуратным почерком. Но время шло, а письма все не было. Быть может, она испугалась скандала, который разразился сразу же после его отъезда на Кавказ?

Слухи доходят сюда спустя время, но и тут Сергея настигла та волна сплетен, что поднялась в столице после того фортеля, что выкинула его маленькая жена. Подумать только! Он даже не знал о том, что произошло, пока перед Покровом не прибыл в крепость под усиленной охраной человек, которому было поручено разобраться в этом непростом деле — разводе в одной из самых именитых семей Российской империи. Сергей прекрасно помнил этот день. Он только вернулся с разъезда, как ему сообщили, что его ожидают в кабинете у коменданта крепости. Он помнил, как полковник отвел глаза в сторону, представив прибывшего Сергею, еще недоумевающему, что именно понадобилось этому чиновнику тут, на самой бурлящей ныне волнениями кавказской земле, а после вышел, предоставив тому наедине переговорить с Загорским.

Как же выбила из колеи Сергея эта весть, что жена за его спиной, пользуясь тем, что он находится за столько верст от нее, подала на расторжение их брака! Ему не были важны причины, по которым она так поступила. Сам факт этого нелепого развода, по его мнению, заставил его кровь бешено забурлить от гнева. Как сие возможно?! Как?!