Проза о войне (сборник) - Борис Львович Васильев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А жену зачем привезли? У меня — три сотни бойцов, общая казарма, общая баня.
— Но, товарищ командир…
— Никаких «но». Дам сопровождающих, три дня отпуска. Отвезете в город. Все!
Резко повернувшись, он уходит в канцелярию. И почти сразу оттуда же выбегает молодой командир в казачьем бешмете с газырями, шашкой и кинжалом на узком наборном ремешке и лихим чубом из-под кубанки:
— Господи, неужто и вправду из самой Москвы? С прибытием! Командир первого взвода Иван Варавва.
— Трофимов, — Алексей делает неуверенный жест. — А это — Люба. Жена моя.
— Ваня, — Варавва звонко щелкает шпорами. — Извините, что встречаю без цветов. Клянусь, это в последний раз.
Любочка видит перед собою веселого, ловкого, подтянутого командира, в котором все — от сапог до кубанки — граничит со щегольством, и впервые несмело улыбается:
— Лю…
И замолкает, глядя мимо Вараввы. И улыбка постепенно сходит с ее лица.
Во двор на полном скаку влетел всадник. Это — старший дозора. Осадив коня, крикнул сорванным голосом:
— Курбаши у Чертовой щели!..
И упал на песок, подставив солнцу окровавленную спину.
Варавва срывается с места:
— По коням!..
С разбега прыгнул в седло, бросил лошадь в галоп, тут же скрывшись за воротами. А за ним уже скачут бойцы. Скачут вразброд, полуодетыми, на скаку хватая оружие, на неоседланных лошадях, порою прыгая из окон казармы на конские спины.
Вмиг пустеет двор. Остались только растерянный старшина, местный боец-переводчик, чумазый кузнец да Алексей с Любочкой.
Чуть позже — разгневанный комэск на крыльце канцелярии.
— Куда?.. Стой!..
Но исполнять команду уже некому…
А убитый все еще лежит посреди двора. И пока старшина с переводчиком уносят его, командир эскадрона в упор смотрит на Алексея Трофимова.
И Алексей виновато опускает глаза.
— В прошлый четверг комиссара моего зарубили, — тихо говорит комэск. — За букварями для бойцов ездил… — и вдруг сухо и требовательно:
— Пулеметом владеете?
— Владею… — Алексей теряется: он не привык к таким стремительным переходам. — Награжден красными революционными шароварами…
— Возьмете пулемет, установите на вышке.
— Есть!
Алексей убегает. Комэск поворачивается к Любочке:
— А вы…
Командир вдруг замолк на полуслове, и Любочка со страхом ждала, что он еще скажет. А комэск молча взял чемодан, обе корзины и перенес их в тень.
— Пожалуйста, старайтесь как можно меньше бывать на солнце. Здесь оно беспощадно, мадам.
Щелкнул шпорами, резко, по-офицерски, кивнул, точно говоря непрозвучавшее, но такое для нее знакомое «Честь имею», и ушел.
На вышке Алексей уже установил пулемет, когда туда поднялся комэск. Молча проверил прицел, просмотрел пулеметные ленты. Поймав веселый взгляд Алексея, усмехнулся:
— Какого года?
— Второго, товарищ командир.
— Значит, сразу — на курсы?
— Так комсомол приказал.
— А жениться вам тоже комсомол приказал?
— Это мой личный вопрос, — нахмурился Алексей.
— Ваш личный? Ошибаетесь, взводный. Женитьба — дело чести вашей, а не вопроса.
Алексей растерялся настолько, что, поморгав, совсем не по-уставному протянул:
— Чего-о?..
— Когда вы просите женщину вручить вам руку и сердце, вы внутренне даете самому себе слово чести, что всю жизнь будете служить ей щитом и опорой. Что в любых несчастьях, болезнях, горестях вы не покинете ее и никогда не предадите. Никогда.
— Ну это — само собой, — рассудительно сказал Алексей.
— На всю жизнь — слово чести, взводный. А жизнь может оказаться длинной. Даже при нашей с вами профессии.
— Какая же это профессия? — с ноткой превосходства удивился Алексей. — Военный — это никакая не профессия. Это просто служба такая.
— И долго же вы просто служить собираетесь?
— До победы мировой революции, — чуть запнувшись, но твердо сказал взводный.
— А потом?
— Когда — потом?
— После победы мировой революции?
— После победы? — Алексей смущенно улыбнулся. — После победы я учительствовать пойду. Вот учитель — это настоящая профессия, товарищ командир эскадрона.
— А я, представьте себе, всю жизнь гордился своим делом, — комэск вздохнул. — И отец мой им гордился, и дед. Другие знатностью гордились или богатством, а мы — профессией.
— Что же это за профессия такая?
— Родину защищать. Есть такая профессия, взводный: защищать свою родину.
И застеснявшись патетики, поднял к глазам бинокль.
Вечерело. Любочка сидела на ступеньках крыльца, а за ее спиной, в казарме, бойко стучал молоток. Двое бойцов пронесли мимо нее щиты от мишеней, густо пробитые пулями.
— Едут! — закричал дежурный. — Наши возвращаются! Дневальные распахнули тяжелые створки ворот, и во двор въехал Варавва. За ним в окружении бойцов следовал верхом на лошади тяжеловесный угрюмый туркмен в дорогом халате со связанными руками.
— Курбаши взяли! — восторженно закричал старшина. — Варавва самого Моггабит-хана повязал!
Кричали «Ура!», салютовали клинками, подбрасывали фуражки. Переводчик, потрясая кулаками, кричал что-то, приплясывая перед белой лошадью, на которой сидел пленный курбаши, чумазый кузнец почему-то бил железным шкворнем по вагонному буферу, подвешенному у кузницы.
Комвзвода Варавва, спешившись, подошел к крыльцу и протянул Любочке букет диких тюльпанов.
— Еще раз — с приездом.
— Спасибо, — Любочка во все глаза смотрела на Варавву.
— Кто это на лошади, Ваня?
— Это? Бандит, Любочка. Командир басмачей, — он прислушался к гортанным крикам переводчика, нахмурился. — Странно. Керим неточно переводит.
— А вы знаете местный язык?
— Поживете здесь, не то еще узнаете.
И тут вдруг весь многоголосый двор примолк, замер: на крыльцо канцелярии в полной форме и при оружии вышел командир
