Время для жизни - 2 - taramans

по сторонам. Косов остановился в центральном зале, пытаясь понять — где камера хранения багажа? Должна же быть, он точно помнил!

— Товарищ курсант! Предъявите ваши документы!

«Ну да, как же без вас-то? Без вас — никуда!».

Патруль в лице старшего лейтенант со знаками артиллериста, и двух сержантов, проверил документы:

— Откуда и куда следуете? — поднял на него взгляд старлей.

«Твою мать… там же написано!».

Но пришлось отвечать:

— Следую в отпуск, сюда, в город Красно-Сибирск. Из города Омска, где прохожу обучение в Омском пехотном училище.

Старлей хмыкнул:

— Ну — прибыл. А чего здесь толчешься?

Косов кивнул головой на темноту за окнами вокзала:

— Ночь! Не будить же людей. Чуть рассветет — пойду.

— Не забудь отпускное в комендатуре отметить! — подал ему документы в стопке старший патруля.

— Есть! — лениво козырнул в ответ Иван.

Сдав чемодан в камеру хранения, Косов, никуда не торопясь, прошелся в буфет, взял пару пирожков с ливером и два стакана чая, встал за стоячий столик в углу помещения.

«Встретят меня как? Рады будут или нет… На сытое брюхо все это будет переживаться спокойнее!».

На Косова напало настроение… Не то, что минорное, но — этакое желание порефлексировать.

«Два года ты уже здесь. Два года. Срок небольшой, но и немалый! И чего ты добился за это время? Череда трупов за спиной, песен наворовал изрядно. Даже известным стал… в какой-то мере. Баб у тебя — в избытке! И все — красавицы. Вот тоже мне — достижение! Где командирские башенки? Где патроны и новое оружие для Красной Армии? Нету? Нет — как нет. Да и не помню я ни «тэтэха» всего этого, ни конструктивных особенностей, ни марок стали. Вот какой, к примеру, порох использовался в промежуточном патроне? Да — «хэзэ»! Я и сейчас-то не помню какой порох в патронах! Понятно, что бездымный, а — какой? Да и не упирали у нас в учебе на все это. Зачем это «лейтехе» Ваньке-взводному? Правильно — незачем! Не множь сущего сверх необходимого!».

«И даже ни одной высокой двери ты не научился пинком открывать! Невежда и неумеха! Ладно уж — двери Сталина. Там, полагаю, за такой пинок и без ноги остаться можно! И без головы! Но двери пониже — где их уверенное пинание? Нету? Ну вот, что и требовалось доказать — балбес! Балбес, озабоченный гамадрил и песенный воришка!».

«Даже друзьями ты не обзавелся! Кого можно считать другом? Ильичева? Спорно! Очень спорно! Приятель — да. По бабам побегушник. Калошин? Тоже — нет. А больше и вспоминать некого. Однокашники, знакомые, пусть и хорошие. Но — не более того!».

«И при всем богатстве выбора женщин… Хоть с одной ты завел что-то серьезное? Опять нет? Все «кобелируешь», «икру мечешь», похоть услаждаешь? А — всерьез? Нет…».

Но в процессе самокопания стала возникать и обратная волна эмоций. Сначала совсем слабенькая, чуть живая, но она нарастала и набирала силу:

«А вот это мне надо? Друзей нет? А терять их — слабо? А ведь это — будет, точно будет! Подруги серьезной нет? Ага… детей еще заведи! Придурок! А вдовой женщину оставить, с детьми на руках? Каково? Или ты думаешь прибиться на склад и мирно, и в довольстве провести следующие пять-шесть лет? Нет? Противно так, говоришь? Ну да, противно! А значит — сиди и не чирикай! Друзей не потеряешь, вдовы и детей за плечами не будет! «Если у вас нету дома…». А — пусть и так! Эгоизм? Х-м-м… пусть! Трусость? Какая это трусость? Ты же не собираешься отсиживаться в стороне. Значит — что? Ах, вон оно чего — гражданская трусость? Не стал полноценным членом общества? Ну-у-у… брат, тут дело такое… не известно, что лучше — стать членом общества, но ненадолго… А потом — пиф-паф, и нет Ваньки Косова! Или вот так — промелькнуть искоркой и погаснуть. И не будет безутешных друзей, не будет почерневшей от горя вдовы, и голодных детей за спиной не будет!»

«Есть только миг, за него и держись! М-да… за него и держись… Так легче, наверное. «Только белых мокрых комьев быстрый промельк маховой…». М-да… прошлогоднее унынье и дела зимы иной… и дела зимы иной!».

«Ну а чего? Что-то же сделал, да? Вон… песни люди поют. Да, не мои песни. Но… а были ли бы они тут, без меня если? Кто знает… Может и нет. И женщины. Красивые женщины. У них же были моменты… х-м-м… очень приятные и радостные? Были же? А без меня этих моментов может быть и не было. Вот не было бы и все! Молодец я? Да вот… хрен его знает, молодец или нет! Вроде бы и да, а вроде бы… Как-то язык не поворачивается уверенно сказать, что — молодец!».

Косов подумал, потом достал из ранца свою заветную фляжку и сделал пару хороших таких, емких глотков. Хорош коньячок! Тепло разлилось по телу, начав с живота. Проходило это тупое нежелание ничего делать. Иван вышел на крыльцо вокзала, у главного входа, закурил. Темнота постепенно уходила, на востоке уже небо становилось светлее.

Вздохнул.

«Да и хрен с ним! Однова живем! Значит так — сначала к Елене, посижу, посмотрю со стороны — одна ли она выйдет из подъезда. Отсюда и пляшем! Мне и надо-то пару дней у нее перекантоваться — отметиться в комендатуре; в филармонию сходить, с документами все порешать; потом… Потом — в клуб съездить. Оборудовать запасной аэродром! Потом… потом — деньги с книжки снять. А вот потом… Кира? Да, Кира. Хоть и… как-то боязно, и уверенности совсем нет. Но — надо! Да и признайся честно, мудак, ты же уже с неделю гонишь от себя мысли, что вот-вот и сможешь ее увидеть? Так же, да? Да — так-так! Сыкло ты, мля, противное, Ваня! Сыкло и… мудак! Тьфу ты! Противно с тобой разговаривать! Хочешь девушку увидеть — увидь! Поговори, выясни все… а не вот это вот все — ах, Кирочка! Ах, как она меня встретит? А что она скажет? Увидишь, встретит, скажет! От этого и плясать будем! Ну-ка, взбодрись, тряпка! Плечи назад, голову выше, шаг тверже.