Граф Монте-Кристо - Александр Дюма

— Но ведь вы сами сказали, что дедушка приучил меня к яду.

— Да, к одному яду, и притом в малой дозе; но яд переменят или усилят дозу.

Он взял стакан и омочил губы.

— Так и есть! — сказал он. — Вас хотят отравить уже не бруцином, а простым наркотиком. Я узнаю вкус спирта, в котором его растворили. Если бы вы выпили то, что госпожа де Вильфор налила сейчас в этот стакан, Валентина, вы бы погибли!

— Господи! — воскликнула девушка. — Но за что она меня преследует?

— Неужели вы так чисты сердцем, так далеки от всякого зла, что еще не поняли?

— Нет, — сказала Валентина, — я ей ничего не сделала.

— Да ведь вы богаты, Валентина, у вас двести тысяч ливров годового дохода, и эти двести тысяч вы отнимаете у ее сына.

— Но как же это? Ведь это не ее деньги, они достались мне от моих родных.

— Разумеется. Вот почему и умерли маркиз и маркиза де Сен-Меран: нужно было, чтобы вы получили после них наследство; вот почему, в тот день, когда господин Нуартье сделал вас своей наследницей, он был приговорен; вот почему и вы в свою очередь должны умереть, Валентина; тогда ваш отец наследует после вас, а ваш брат, став единственным сыном, наследует после отца.

— Эдуард, бедный мальчик! И все эти преступления совершаются из-за него!

— Наконец вы поняли!

— Боже, только бы все это не пало на него!

— Вы ангел, Валентина.

— А дедушку, значит, пощадили?

— Решили, что после вашей смерти его имущество все равно перейдет к вашему брату, если только дед не лишит его наследства, и что в конце концов преступление это было бы бесполезно, а потому особенно опасно.

— И в уме женщины мог зародиться такой план! Боже, боже мой!

— Вспомните Перуджу, виноградную беседку в Почтовой гостинице и человека в коричневом плаще, которого ваша мачеха расспрашивала об аква-тофана. Уже тогда этот адский замысел зрел в ее мозгу.

— Ах, граф, — воскликнула девушка, заливаясь слезами, — если так, я обречена!

— Нет, Валентина, нет. Я все предвидел, и ваш враг побежден, ибо он разгадан; нет, вы будете жить. Валентина, жить — чтобы любить и быть любимой; чтобы стать счастливой и дать счастье благородному сердцу, но для этого вы должны всецело довериться мне.

— Приказывайте, граф, что мне делать?

— Принять то, что я вам дам.

— Видит бог, — воскликнула Валентина, — будь я одинока, я предпочла бы умереть.

— Вы не скажете никому ни слова, даже вашему отцу.

— Но мой отец непричастен к этому злодеянию, правда, граф? — сказала Валентина, умоляюще сложив руки.

— Нет; но ваш отец, человек, искушенный в изобличении преступников, должен был предполагать, что все эти смерти у вас в доме неестественны.

Ваш отец сам должен бы вас охранять, он должен был быть в этот час на моем месте; он сам должен был выплеснуть эту жидкость; сам должен был уже подняться против убийцы. Призрак против призрака, — прошептал он, заканчивая свою мысль.

— Я сделаю все, чтобы жить, граф, — сказала Валентина, — потому что есть два человека на свете, которые так меня любят, что умрут, если я умру: дедушка и Максимилиан.

— Я буду их охранять, как охранял вас.

— Скажите, что я должна делать, — спросила Валентина. — Господи, что со мной будет? — шепотом прибавила она.

— Что бы с вами ни произошло, Валентина, не пугайтесь; если вы будете страдать, если вы потеряете зрение, слух, осязание, не страшитесь ничего; если вы очнетесь и не будете знать, где вы, не бойтесь, хотя бы вы проснулись в могильном склепе, в гробу; соберитесь с мыслями и скажите себе: в эту минуту меня охраняет друг, отец, человек, который хочет счастья мне и Максимилиану.

— Боже, неужели так нужно?

— Может быть, вы предпочитаете выдать вашу мачеху?

— Нет, нет, лучше умереть!

— Вы не умрете, Валентина. Что бы с вами ни произошло, обещайте мне не роптать и надеяться!

— Я буду думать о Максимилиане.

— Я люблю вас, как родную дочь, Валентина; я один могу вас спасти, и я вас спасу.

Валентина молитвенно сложила руки, — она чувствовала, что только бог может поддержать ее в этот страшный час. Она шептала бессвязные слова, забыв о том, что ее плечи прикрыты только длинными волосами и что сквозь тонкое кружево пеньюара видно, как бьется ее сердце.

Граф осторожно дотронулся до ее руки, натянул ей на плечи бархатное одеяло и сказал с отеческой улыбкой:

— Дитя мое, верьте моей преданности, как вы верите в милость божью и в любовь Максимилиана.

Валентина взглянула на него благодарно и кротко, словно послушный ребенок.

Тогда граф вынул из жилетного кармана изумрудную бонбоньерку, открыл золотую крышечку и положил на ладонь Валентины пилюлю величиною с горошину.

Валентина взяла ее и внимательно посмотрела на графа, на лице ее неустрашимого защитника сиял отблеск божественного могущества и величия.

Взгляд Валентины вопрошал.

— Да, — сказал Монте-Кристо.

Валентина поднесла пилюлю к губам и проглотила ее.

— До свидания, дитя мое, — сказал он — Теперь я попытаюсь уснуть, ибо вы спасены.

— Идите, — сказала Валентина, — я вам обещаю не бояться, что бы со мной ни случилось.

Монте-Кристо долго смотрел на девушку, которая понемногу засыпала, побежденная действием наркотика.

Затем он взял стакан, отлил три четверти в камин, чтобы можно было подумать, что Валентина пила из него, поставил его опять на ночной столик, потом подошел к книжному шкафу и исчез, бросив последний взгляд на Валентину; она засыпала безмятежно, как ангел, покоящийся у ног создателя.

Глава 5

ВАЛЕНТИНА

Ночник продолжал гореть на камине, поглощая последние капли масла, еще плававшие на поверхности воды, уже краснеющий круг окрашивал алебастровый колпачок, уже потрескивающий огонек вспыхивал последними искрами, ибо и у неживых предметов бывают предсмертные судороги, которые можно сравнить с человеческой агонией, тусклый, зловещий свет бросал опаловые отблески на белый полог постели Валентины.

Уличный шум затих и воцарилось жуткое безмолвие.

И вот дверь из комнаты Эдуарда отворилась, и лицо, которое мы уже видели, отразилось в зеркале, висевшем напротив, то была г-жа де Вильфор, пришедшая посмотреть на действие напитка.

Она остановилась на пороге, прислушалась к треску ночника, единственному звуку в этой комнате, которая казалась необитаемой, и затем тихо подошла к ночному столу, чтобы взглянуть, пуст ли стакан.

Он был еще на четверть полон, как мы уже сказали.

Госпожа де Вильфор взяла его, вылила остатки в камин и помешала золу, чтобы жидкость лучше впиталась; затем старательно выполоскала стакан, вытерла своим платком и поставила не прежнее место.