Вся мировая философия за 90 минут (в одной книге) - Шопперт

России. В эти минуты Сорокин особенно остро ощущал, что и он виновен в этой трагедии под названием русская революция.

В апреле 1922 года Сорокин в публичном шестичасовом диспуте блестяще защитил докторскую диссертацию по двухтомнику «Система социологии». Кстати, он был первым в истории русской науки, кого признали достойным звания «доктора социологии» (вторым был К. Тахтарев).

После выхода в свет «Системы социологии» нападки в коммунистической прессе на Сорокина усилились. Теперь его прямо называли «идеологом контрреволюции». Отказавшись от политической борьбы, Сорокин не смог отречься от своих научных взглядов на развитие человеческого общества, которые противоречили материалистическому марксистко-ленинскому учению. Не вдаваясь в подробности этих противоречий, в печати раздавались провокационные вопросы:

«Как долго Чека будет терпеть деятельность этого человека?», «Настало время уничтожить таких людей раз и навсегда!»

И снова Сорокин почувствовал, что «лед под его ногами стал слишком тонким». Он срочно принял несколько предупредительных мер. Во-первых, не стал регистрироваться по новому месту жительства и практически не появлялся по старому адресу. Во-вторых, после публичных лекций, речей или же публикации статей «идеолог контрреволюции» никогда не ночевал дома. Такая предосторожность несколько раз спасала его от ареста.

Но, как говорится, нет худа без добра. Именно на почве критики коммунизма Сорокин сошелся и крепко сдружился с академиком И. Павловым. Совместно они организовали «Общество объективного изучения человеческого поведения», в котором Павлов был почетным руководителем, а Сорокин — действующим. Однако научные работы Павлова казались коммунистическому начальству более далекими от политики и идеологии, чем социологические труды Сорокина. Поэтому власти терпели «чудачества» Павлова, издавали его труды и стремились всячески помочь академику материально. А вот новую книгу Сорокина «Влияние голода на человеческое поведение, социальную жизнь и социальную организацию», законченную им в мае 1922 года и подготовленную к печати в кооперативном издательстве «Колос», цензура сначала безжалостно искромсала, а затем и вовсе запретила. И не удивительно: в этой книге Сорокин проводит мысль о том, что тоталитарная идеология и голод — близнецы, что грубо сколоченному недемократическому режиму, построенному на принципе материального распределения не по заслугам перед страной и обществом, а перед руководящей партией, не выгодно изобилие, и продовольственная проблема тут будет решаться вечно, а голод будет выступать политическим орудием. Большинство революций, делал вывод Сорокин, в конечном счете разбивается при неверной деревенской политике. Политика большевиков в отношении деревни чревата голодом».

В книге приводились ужасающие статистические данные, которые Сорокин собрал во время двухнедельной экспедиции по охваченным голодом районам Самары и Саратова осенью 1921 года.

«Ранее я изучал голод в городе, используя себя как объект наблюдения, а сейчас у меня была лаборатория необъятных размеров — голодающие деревни и села России, — вспоминал Сорокин свое впечатление о картинах массового голода. — То, что я узнал там, в этих страшных губерниях, превосходило любой научный опыт. Моя нервная система, привыкшая ко многим ужасам в годы революции, не выдержала зрелища настоящего голода миллионов людей в моей опустошенной стране. И хотя я оказался не способен проводить там исследования в полном объеме, я многое приобрел просто как человек и еще более укрепился во враждебном отношении к тем, кто принес такие страдания людям».

Ежедневные наблюдения сцен человеческого страдания, вызванных насилием и лишениями, обращают Сорокина к авторитету Федора Достоевского. Именно в этот период он пишет статьи и читает лекции «Достоевский как социолог» и «Нравственные заветы Достоевского». Бывшему революционеру, которого товарищи по борьбе называли «неистовый Питирим», становится понятна и близка позиция писателя, который заявлял, что ему не нужна «вообще гармония», если за ней стоит хоть «одна слезинка ребенка». Перед взором Сорокина вопил и корчился от боли целый народ, и он подвел окончательную черту под своим революционным прошлым: тотальный утопизм всеобщего счастья через насилие — роковое заблуждение нашего века.

Противоречия между убеждениями Сорокина и деятельностью коммунистических властей постепенно перерастали в открытое противостояние. После подавления кронштадтского мятежа в Петроградском университете среди студентов и профессорского состава прошли массовые аресты. Чекистами было сфабриковано дело о так называемой «Петроградской боевой организации», на роль руководителя которого выбрали профессора В. Н. Таганцева. В общей сложности было расстреляно около 60 человек. Сорокин чудом избе жал репрессий, его всего лишь уволили из университета.

В начале 1922 года началась открытая травля Сорокина в печати, его критиковали Ленин, Троцкий, Зиновьев и многие другие представители власти. Вождь пролетарской революции не простил Сорокину того, что тот не принял протянутой ему в 1918 году руки дружбы и сотрудничества. А после показательного процесса против правых эсеров Сорокин окончательно утвердился в мысли, что если он не покинет страну Советов, то вопрос о его ликвидации — лишь вопрос времени.

К счастью, Ленин сам решил избавиться от своих непримиримых идеологических врагов, выслав всю верхушку общественно активной интеллигенции, голос которой становился все слышнее и слышнее по мере оживления страны в годы НЭПа. 10 августа 1922 года Сорокин выезжает в Москву по служебным делам. Как всегда, он останавливается у своего давнишнего друга профессора Кондратьева, но на следующий день того арестовывают. Сорокин направился к другому товарищу, но его тоже увезли чекисты. В течение одного дня в Москве было арестовано более 150 человек — ученых, профессоров, писателей и наиболее активных студентов.

В Петрограде происходило то же самое, Сорокин понял это, получив от жены телеграмму: «Задержите моего сына в Москве. Дома скарлатина».

Сорокин остался в Москве, где его мало кто знал в лицо, и где он мог находиться в относительной безопасности.

Вскоре в «Правде» появилась статья Троцкого, в которой объявлялось, что арестованных ученых и профессоров не казнят, а вышлют за пределы страны.

И действительно, через некоторое время арестованных начали выпускать, взяв с них две расписки. Первая — о том, что в течение 10 дней человек покинет страну. Вторая — если вернется в Россию без разрешения Советского правительства, будет казнен.

Сорокина такие условия полностью устраивали. И он решается повторить свой уже апробированный прием — явку с повинной.

Жена и друзья уговорили его не делать этого в Петрограде, так как здесь его, если не расстреляют, то уж точно сошлют в Сибирь, а не за границу.

Сорокин согласился с доводами близких и, съездив домой за вещами, вернулся в Москву прямиком в центральное ОГПУ.

«Моя фамилия Сорокин, — заявил он чиновнику, ведающему делами высылаемых ученых и преподавателей. — Ваши товарищи в Петрограде собираются арестовать меня, но я был в это время в Москве. Я пришел к вам, чтобы выяснить, что вы хотите сделать со мной».

После короткого