Оно - Стивен Кинг

Он изо всех сил пытался сохранить равновесие, но не сложилось, и он свалился на пол. И хотя пол устилал ковер, боль пронзила ушибленное колено, и ему пришлось глушить крик, вжавшись ртом в предплечье.

«Где я? Куда меня, на хрен, занесло?»

Он увидел слабый, но чисто белый свет, и на мгновение, успев, правда, испугаться, подумал, что вновь вернулся в сон, и это светится один из тех бредовых шаров. Потом вспомнил, что оставил дверь ванны приоткрытой и не выключил флуоресцентную лампу. Он всегда оставлял свет включенным, если останавливался на ночь в незнакомом месте; гарантировал тем самым, что не стукнется обо что-нибудь голенью, если ночью встанет отлить.

Мысль эта позволила полностью восстановить контакт с реальностью. Ему приснился сон, безумный сон. Он в Дерри, штат Мэн. Приехал сюда следом за женой и, когда ему снился жуткий кошмар, свалился с кровати. Это все; ничего больше.

«Это не просто кошмар».

Он подскочил, словно слова эти прозвучали рядом с его ухом, а не в голове. Но произнес их не его внутренний голос, а совершенно другой — холодный, чужой… но при этом гипнотизирующий и заслуживающий доверия.

Том медленно поднялся, нашарил стакан с водой на прикроватном столике, выпил. Дрожащей рукой прошелся по волосам. Глянул на часы, лежащие на столике. Десять минут четвертого.

Спать. Ждать до утра.

Чужой голос ответил: «Но утром вокруг будут люди… слишком много людей. А кроме того, на этот раз ты сможешь опередить их там, внизу. На этот раз ты сможешь быть первым».

Там, внизу? Том подумал о своем сне: вода, капающие в темноте капли.

Свет вдруг стал ярче. Он повернул голову: не хотел, но ничего не мог с собой поделать. С губ сорвался стон. К ручке двери в ванную привязали шарик. Он парил на конце нити длиной в три фута, наполненный призрачным белым светом; выглядел совсем как блуждающий огонек на болоте, лениво дрейфующий между обросшими мхом деревьями. На раздутой оболочке шара нарисовали стрелу, кроваво-красную стрелу.

Она указывала на дверь в коридор.

«Не имеет значения, кто я, — вновь заговорил успокаивающий голос, Том осознал, что звучит он не в его голове и не под ухом, а доносится из воздушного шарика, из сердцевины этого странного, прекрасного, белого света. — Важно другое: я стараюсь сделать так, чтобы все сложилось, как тебе того хочется, Том. Я хочу увидеть, как ты ее выпорешь: я хочу увидеть, как ты выпорешь их всех. Когда-то они слишком часто переходили мне дорогу… а сейчас у них для этого кишка тонка. Поэтому слушай, Том. Слушай очень внимательно. Сейчас они все вместе… следуй за прыгающим шаром…»

Том слушал. Голос из воздушного шара объяснял.

Объяснил все.

Когда закончил, лопнул вспышкой света, и Том начал одеваться.

Одре тоже снились кошмары.

Она проснулась, как от толчка, сидя в кровати, простыня сползла до пояса, ее маленькие груди поднимались и опускались в такт быстрому, возбужденному дыханию.

Как и Тому, ей снилось что-то путаное и горестное. Как и Тому, ей казалось, что она стала кем-то еще — точнее, ее сознание перенесли в другое тело и другой разум (и частично слили с ним). Она находилась в темноте, ее окружали другие люди, и она ощущала гнетущее чувство опасности — они сознательно шли навстречу этой опасности, и она хотела закричать, потребовать, чтобы они остановились, объяснили ей, что происходит… но личность, с которой она слилась, вроде бы все знала и верила, что это необходимо.

Она также отдавала себе отчет в том, что их преследуют, и расстояние до преследователей сокращается, мало-помалу.

В этом сне был Билл, и, должно быть, она помнила его слова о том, что он полностью забыл свое детство, раз уж в своем сне видела его десяти- или двенадцатилетним мальчишкой — когда все волосы еще были при нем! Она держала Билла за руку, смутно осознавая, что очень его любит, и ее готовность идти основывалась на непоколебимой вере, что Билл защитит ее и всех остальных, что Билл, Большой Билл, каким-то образом проведет их через всю эту тьму и они вновь увидят дневной свет.

Но в каком же она пребывала ужасе.

Они подошли к разветвлению нескольких тоннелей. Билл остановился, переводя взгляд с одного тоннеля на другой, и один из детей — мальчик с гипсовой повязкой на руке, которая светилась в темноте призрачно-белым, — заговорил:

— Туда, Билл. В нижний.

— Т-т-ты у-у-уверен?

— Да.

И они полезли в нижний тоннель, и наткнулись на дверь, маленькую деревянную дверь, высотой не больше трех футов, дверь, какую можно увидеть в книге сказок, а на двери — какой-то знак. Одра не могла вспомнить, что это за знак, какая странная руна или символ, потому что от одного его вида весь ее ужас сконцентрировался в одной точке, и она вырвала себя из другого тела, из тела девочки, кем бы

(Беверли — Беверли)

та ни была. Одра проснулась, сидя на незнакомой кровати, вся в поту, с широко раскрытыми глазами, учащенно дыша, словно только что бежала. Ее руки метнулись к стопам, наполовину ожидая, что она найдет их мокрыми и холодными от воды, по которой она шла во сне. Но нет, обнаружила, что ноги сухие.

И все равно Одра не могла понять, где она — определенно, что не в их доме в каньоне Топанга и не в арендованном доме во Флите. Это место она ни с чем не могла связать — непонятная комната, обставленная кроватью, комодом, двумя стульями и телевизором.

«Господи. Приди в себя, Одра…»

Она энергично потерла лицо руками, и тошнотворное чувство ментального головокружения начало уходить. Она в городе Дерри. Дерри, штат Мэн, где ее муж провел детство, которое, по его словам, больше не помнил. Незнакомый ей город, судя по ощущениям, не очень хорошее место для жизни, но вполне определенное, отмеченное на карте. Она здесь, потому что здесь Билл, и завтра она его увидит, в «Дерри таун-хаусе». И независимо от того, что здесь не так, независимо от причины, по которой у него на руках появились эти шрамы, этой напасти они будут противостоять вместе. Она позвонит ему, скажет, что она здесь, потом присоединится к нему. А потом… что ж…

Если на то пошло, Одра понятия не имела, что будет потом. Головокружение, ощущение, что она находится в неком несуществующем месте, грозило вернуться. В девятнадцать лет она отправилась в турне по захолустью в составе никому не известной маленькой труппы: сорок не-самых-лучших представлений пьесы «Мышьяк и старые кружева» в сорока не-самых-лучших городках и городишках. И все за сорок семь не-самых-лучших дней. Начали они в театре «Пибоди Диннер» в Массачусетсе, а закончили в «Сыграй это снова, Сэм» в Саусалито.[326] И где-то по пути, в каком-то городке Среднего Запада, в Эймсе, штат Айова, или в Гранд-Айле, штат Небраска, или, возможно, в Джубилее, штат Северная Дакота, она точно так же проснулась глубокой ночью и запаниковала, не зная, в каком она городе, какой сейчас день, почему она здесь и кто она. Даже собственное имя казалось ей нереальным.