Дочь Волдеморта - Ночная Всадница

— Телесные наказания в школах запрещены даже у магглов[151], – наставительно сказала Гермиона, заваривая ему чай.

Педсовет школы постановил довольно мягкое покарание для Роули, если его, конечно, вообще отыщут.

— И очень зря, – буркнул Виктор в ответ.

Они были в учительской одни, Гермиона недавно вернулась из лаборатории, где всю ночь работала над формулой антидота с пошедшей бледными пятнами Дэрдрой и безголовым Снейпом, смешно ходившем на одной видимой, а другой невидимой, обутой в шлепанец и измазанной десятком не сработавших пока составов, ноге.

Теперь Гермиона пришла за справочником по зельеварению и как раз столкнулась с Крамом.

— Эта выборочная гуманность выводит меня из себя! – досадливо буркнул преподаватель летного мастерства, принимая у нее дымящуюся чашку.

— В каком смысле?

— Только не рассказывай мне о том, что Волдеморт не отыграется за всё это на папаше Роули! – скривился болгарин.

— Зато тот потом накажет Гэдзерта как раз так, как ты хочешь, – не стала отрицать возможность подобного исхода Гермиона.

— Ну, здорово! – совсем обозлился Крам.

— Ты только что ратовал за наказание плетьми, – напомнила леди Малфой, хмыкнув.

— Да ну тебя! – с раздражением отвернулся Виктор. – Одно дело всыпать мальчонке за буянства, и совсем другое – то, что творят прихлебатели Волдеморта!

— Опять начинается, – мгновенно скисла уставшая ведьма.

— Считаешь, Роули–старший отделается плетьми или чем‑то похожим? – не отставал вновь закусивший удила собеседник.

— Нет, что ты! Его сожгут живьем на медленном огне вместе со всеми родственниками и соседями, пока сынишка будет в гимназии начищать карнизы и драить котелки!

— А я не удивился бы.

— О, Виктор, хватит делать из mon Pére кровожадное чудовище! – с ноткой отчаяния попросила ведьма. Очень хотелось спать, а следовало возвращаться в лабораторию. Сейчас ей было не до демагогии.

— Зачем делать, всё давно готово, – не отставал упрямый Крам.

— Всякая жестокость моего отца имеет определенные основания, оправданна и для чего‑то необходима, – резко отрезала Гермиона. Бессмысленные дебаты с преподавателями полетов, видимо, стали ее кармой.

— Для чего это, скажи‑ка дурню–мне, необходимо, чтобы ваши Прекрасные Принцы обращали в пепел маггловские поселения, а Черные Вдовы рвали когтями чиновничьих любовниц?! – вспылил Крам.

— Альфред Тейлор сам виноват: о чем нужно было думать, решаясь угрожать Темному Лорду, да еще и прилюдно?! А магглов оставь в покое: их давно уже никто не трогает, кому они вообще тут нужны? Виктор, mon Pére занимается только тем, что сейчас имеет значение.

— Не трогают, как же! Испепеляют и золу уж не трогают!

— О Моргана, ну что ты несешь?! – досадливо спросила ведьма, уже собираясь уходить. Даже справочник по зельеварению подхватила.

— Года два назад ваш Прекрасный Принц похвалялся Габриэль, что сжег дотла маггловский монастырь и целую деревню в придачу! – не остался в долгу Крам. – А потом принес ей серьги, трансфигурированные из вырванных печени и сердца маггла – это у него такое понятие о юморе, знаешь ли! И ей пришлось носить их, чтобы… Эй, Гермиона, что это с тобой?!

— Ка… какую маггловскую деревню сжег дотла Прекрасный Принц? – помертвевшими вдруг губами спросила леди Малфой, замерев в самых дверях и снова повернувшись лицом в учительскую.

— О том леший ведает! – хмуро ответил ей Крам. – Спроси у вашего Принца! Габриэль узнавала подробности только о тех, кого можно было спасти. А вместо ответов получала зачастую кровавые сережки! – едко закончил он.

— Виктор… Когда это было?

— Да позапрошлым летом, – поднял брови Крам. – Припомнила что‑то? – добавил он ехидно.

— Б–быть того не может, – сама себе с ужасом прошептала Гермиона, которая уже не слушала. – На, отнеси в лабораторию Северусу!

Она сунула Краму справочник, за которым приходила, и на немеющих ногах опрометью выскочила из учительской.

* * *

Уже влетев в свой кабинет, Гермиона поняла, что не может вот так просто взять и проверить страшную мысль, взорвавшуюся у нее в голове от слов Виктора Крама.

Она опустилась на стул и с животным ужасом уставилась на трансгрессионный круг.

Этого просто не может быть. Но если…

Гермиона осознала, что у нее дрожат руки. Она обхватила себя за плечи и закусила губу.

Бессмысленно. Не может такого быть. Совпадение. Мало ли маггловских деревень с монастырями неподалеку? Пусть хоть все их сровняют с землей!

А зачем?

Она вскочила на ноги и подошла к окну. В сером утреннем тумане по окраине леса за оградой скакал призрак князя Кэллена на своей Аурэлии. Вот он пронесся по опушке и скрылся из виду.

Не может быть. Не может быть.

Гермиона сглотнула и медленно, будто поднимаясь на эшафот, вошла в трансгрессионный круг, сняла блокирующее заклинание.

Она стояла, не двигаясь и закрыв глаза, еще минут пять или семь. Потом зажмурилась так сильно, что в темноте поплыли разноцветные разводы.

И трансгрессировала в сад васильковского помощника участкового Лёшки, под сень низеньких кривых вишен, растущих за покосившимся сараем.

Свежий прохладный ветер обдал ее леденящей волной, развивая преподавательскую мантию и ярко–фиолетовый шарф, похожий на столу священника. Гермиона продолжала стоять, затаив дыхание и сомкнув веки.

Здесь было слишком тихо. Только птицы щебетали где‑то вдали.

Трансгрессировать обратно в гимназию, прямо сейчас! Не смотреть, ни в коем случае не открывать глаза. Уйти прочь и забыть–забыть–забыть. Она не хочет видеть того, что сейчас ее окружает. Она должна поступить правильно – трансгрессировать в Даркпаверхаус и поспешить на помощь Дэрдре и безголовому Снейпу. Потому что надо расколдовать Огненных Энтузиастов, найти Роули и жить, жить дальше!

Только не открывать здесь глаза.

Ни в коем случае.

Гермиона глубоко вдохнула. И сделала то, чего делать не следовало, ни за что было нельзя – она это прекрасно и четко понимала.

Хотя бы потому, что здесь было слишком тихо.

Яркий дневной свет на секунду ослепил молодую женщину. Но только на несколько коротких мгновений.

Не было сарая и кривых вишен, не было дома Лёшки Платонова.

Не было больше маггловской деревни Васильковка – только остатки выжженного пепелища, густо поросшие высокой молодой травой. Темно–зеленой и сочной.

Какая‑то удушающая волна нахлынула на Гермиону, мешая вдохнуть. Она почти отрешенно почувствовала, как медленно поползли по щекам крупные слезы и, задерживаясь на подбородке, стали падать на грудь, оставляя на сиреневом шарфе мокрые пятна.

В ушах гудело.