Достойны ли мы отцов и дедов - Станислав Сергеевич Сергеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А то, что вы меня так презираете и ненавидите. За что? За то, что я сотрудник НКВД? Думаете, не заметно, как вы с трудом сдерживаете желание воткнуть мне скальпель в глаз. И что еще от вас ожидать? Гранату в постель или, может быть, противотанковую мину вместо утки мне подсунете?
Ну, видимый эффект от моего наезда оказался меньше чем хотелось бы, но то, что девочку задело, это точно. Она сделала шаг назад и натолкнулась на пустующую койку, по инерции, не удержав равновесия, села на нее. Со стороны это выглядело несколько комично. Но тут главное додавить, поэтому продолжил:
— Вы еще расскажите про мою контузию и то, что я несу бред. Кто вам приказал меня убить? Кто вас настроил против сотрудника Главного управления государственной безопасности?
В обществе, где простая констатация обвинения из уст сотрудника органов является серьезной угрозой, да еще это происходит в военное время, такой наезд с моей стороны выглядел достаточно угрожающе, и докторшу пробрало не на шутку. В ее глазах я сейчас выглядел полным отморозком, по ней было видно, что она в уме лихорадочно перебирала различные варианты выхода из сложившейся ситуации. Но в мои планы не входило позволить ей перехватить инициативу разговора. Немного покривившись от боли, я поднялся с кровати и продолжил:
— А ну стоять.
На мой громкий голос резко открылась дверь, и в палату буквально влетел Санька с автоматом на изготовку, при этом очень убедительно лязгнув затвором.
"Ну прямо картина маслом. Если Санька сейчас что-нибудь не отчебучит, я в нем разочаруюсь".
— Командир, что случилось?
Но тут он заметил, как я ему подмигнул, кивнул головой и коротко спросил:
— Террористка?
— Есть такая версия, но будем разбираться. Посторожи пока дверь, хочу договорить.
— Без базара, босс.
Девушка была в шоке, поэтому почти не обратила внимания на такое необычное Санькино выражение, абсолютно не характерное для этого места и этого времени. А мне ее стало жалко и стыдно за свое поведение: по большому счету мы здесь всего лишь гости.
Я глубоко вздохнул и сразу изменил тон:
— Как вас зовут?
Она удивленно уставилась на меня, и было видно, что спокойствие и уверенность снова возвращаются к ней. Ну что можно сказать — сильная женщина, чем-то на мою Светку похожа. Наверно, такая же упертая и самоуверенная. Воронова не стала усугублять ситуацию, поэтому решила использовать неконфликтную тактику.
— Мария. Мария Владиславовна.
— Вот что, Маша, извините меня за срыв, сами понимаете, обстановка такая. Но только ответьте мне на вопрос, только честно. Даю слово, что ничего вам за это не будет.
Дождавшись ее молчаливого кивка, продолжил:
— Почему вы так меня ненавидите? Это что-то личное?
Все это время она стояла в метре от меня и смотрела в пол, но тут подняла голову и в первый раз взглянула мне в глаза.
— А за что мне вас любить-то? Что вы такого сделали?
Вопрос поставил меня в тупик. Оправдываться — значит в некоторой степени считать себя виноватым.
— Мы вроде как делаем одно дело, бьем врага, напавшего на нашу родину…
— Вы пока бьете своих, и достаточно успешно. Наверно, за это вам ордена дают.
— Это вы про ночной бой?
— И про это тоже. Насмотрелась я на вашего брата. На смерть отправлять — это вы можете, а вот самим под пули лезть, так у вас сразу дела находятся. Зачем с врагом воевать, проще же своих пострелять и отрапортовать, что паникеров расстреляли.
Да. Во многом тут девушка права. Было и такое.
— Маша, в общем вы правы. Во многом правы, но не в данном случае.
— Да мне ваши объяснения не нужны. Что, прямо сейчас арестуете?
— А смысл? Вы сказали, что думаете, тем более для этого, наверно, есть веские основания. Только есть маленький нюанс — мы, то есть я и моя группа, в основном работаем за линией фронта и к особым отделам и к следственным органам не имеем никакого отношения.
Тут впервые она посмотрела на меня с интересом, в котором презрение сменилось любопытством.
— А как же убитые красноармейцы?
— А как же убитые мои ребята? Как я понял, вы оказывали помощь пострадавшим в этом ночном бое?
Она кивнула.
— А вас ничего не удивило?
— Что именно?
— Ну, вам попадались раненые с сильными гематомами в районе груди, ну может, со сломанными ребрами, но при этом отсутствовали проникающие раны?
Тут в ее глазах зажегся свет познания, свойственный профессионалам, стремящимся совершенствоваться, и я мог с радостью констатировать, что первичная оборона недоверия пройдена.
— Скорее всего, у таких раненых вы доставали из-под кожи резиновые, неметаллические легкие шарики, зеленого или черного цвета, правильно?
— Да. Именно черные. Я хотела уточнить, что это такое, но мне запретили задавать любые вопросы.
— Это специальные, нелетальные боеприпасы. Они способны остановить, оглушить человека, при этом не убивая его. Вот вам первое доказательство, что мы не такие уж и скоты. Что там произошло в Инкермане, это, ну скажем так, вопрос не вашей компетенции, но тут можно говорить о спланированной провокации, повлекшей за собой гибель и бойцов Красной Армии, и сотрудников специальной группы ГУ НКВД. Мы оборонялись, при этом старались щадить людей. Уже когда не было возможности, просто стреляли по конечностям. Это, надеюсь, вы тоже заметили по характеру ранений?
Она задумчиво сжала кулачки, но быстро проанализировав ситуацию, сделав для себя определенные выводы, высказалась:
— Если честно, я как-то не задумывалась об этом. Но в том, что вы говорите, есть смысл.
— Маша, скажите, вы же здесь недавно, наверно, уже и повоевать пришлось?
Она отвернула голову, видимо, было что-то такое, что
