Лишь разумные свободны - Песах Амнуэль

Он хотел сказать не «другое время», но «другое место». А занят он был всегда.

— Экселенц, — продолжал я, поняв уже, что разговор, какого я ожидал, скорее всего, не получится, — у меня есть соображения по поводу происходящего. Не буду терять время на изложение, я отослал материал по нуль-И. Сейчас необходимо принять решение…

— Материал я получил, — прервал меня Экселенц. — Максим, я повторяю, у меня нет сейчас времени. Я свяжусь с тобой позже. Извини. Ты слишком внушаем, сынок.

Щелчок, и мы остались одни. Ощущение было именно таким: мы с Вандой и Татьяной остались одни во всей Вселенной. Экселенц получил мой материал, но даже не стал с ним знакомиться — у него на это не было времени. Возможно, он видел проблему шире, чем я. Возможно, он обладал большей информацией, нежели я. Но пророком он не был. Он не был пророком, когда убивал Абалкина. И не был пророком, когда именно меня посылал на Альцину разбираться с делом Грапетти. Возможно, я действительно слишком внушаем. Абалкин в свое время внушил мне, что жизнь человека дороже благополучия человечества. А еще раньше некий Странник на планете Саракш внушил мне, что блага можно достичь только терпением. Ангельским терпением. Вселенским терпением. Даже если стоишь под дулом скорчера. Сейчас у Экселенца не было ни терпения, ни желания вспоминать свои же уроки.

И что же я мог сделать в этой ситуации?

— Наверное, Максим, — сказала Ландовска, — мы вам помешали. Он не захотел вас слушать в нашем присутствии.

— Наверное, — неохотно признался я.

— Вы пойдете к себе, — продолжала Ландовска, — или уйти нам?

Похоже, она передавала инициативу в мои руки. Наверняка я мог сейчас воспользоваться кабинкой нуль-т без опасения оказаться внутри замкнутой клетки для размышлений. Но и я должен был продемонстрировать, что у меня больше нет секретов.

— Один звонок сначала, если позволите, — пробормотал я.

Только бы застать на месте… В Ясиновской сейчас, кажется, раннее утро. Может, даже еще ночь. Я задал нулевой приоритет и принялся ждать. Недолго, впрочем. И в Ясиновской действительно было раннее утро — камера стояла перед входом в дом, и я увидел замечательный пейзаж: восходящее из-за холмов солнце, вымытые росой березки, а на переднем плане гамак, в котором лежала женщина. Женщина только что проснулась, а может, ее разбудил звонок, я заметил на ее лице тоненькую сеть морщин, которых не было прежде, но я ведь и не видел эту женщину долгих два года. Лицо Майи Глумовой окаменело, едва она узнала Максима Каммерера.

— Вы… — вздохнула она разочарованно.

— Майя Тойвовна, — сказал я с нажимом. — Майя Тойвовна, чрезвычайные обстоятельства вынуждают меня… Вам известно имя Лучано Грапетти?

Естественно, оно было ей известно. Не хуже, чем имя Льва Абалкина.

— Это его жена, — я ткнул пальцем в пространство через правое плечо, надеясь, что там стоит именно Татьяна, а не Ванда. — Лучано грозит смертельная опасность.

Майя Тойвовна слушала молча, я ничего не мог прочитать в ее глазах.

— Вопрос, который я хочу вам задать, имеет прямое отношение к жизни и смерти Лучано. Вам покажется, что это не так, но, поверьте мне, что…

— Спрашивайте, — коротко сказала Майя Тойвовна. — Я сама решу, захочу ли отвечать вам.

— Кто и когда предложил вам работу в Музее внеземных культур?

Майя Тойвовна ждала продолжения, а я ждал ответа.

— Это все? — удивленно спросила она. — А что, в моем досье этих данных нет?

— Насколько я помню, — сказал я, — вы работали в Экзобиологической экспедиции, а потом в Музее открылась вакансия старшего научного сотрудника, и ее предложили вам. Почему — вам? И почему вы согласились?

— Каммерер, — вздохнула Майя Тойвовна, — у вас всегда была привычка задавать не те вопросы. Даже когда вы перестали изображать мз себя дурачка-журналиста. Вы же хотите спросить, не повлиял ли на мое решение Лева…

Я хотел спросить вовсе не это, но и такая интерпретация вопроса меня вполне устраивала.

— Это была длинная цепочка… Я разобралась только потом, когда Левы уже… Меня пригласил директор Музея, потому что открылась вакансия, и ему меня рекомендовал Николай Стечкин.

Стечкин… Этнолог, специалист по негуманоидным культурам, член Всемирного совета с сорокового по пятьдесят третий годы. Звено номер один. Дальше…

— Со Стечкиным я никогда не была знакома, знала по работам и очень удивилась, когда… В свое время Николай Андреевич сказал мне, что имя мое услышал от Кима Бата…

Ким Бат, член Совета до пятидесятого года, ксенобиолог, много лет работал на Саракше. Уже теплее. Звено номер два.

— И только потом, когда… В общем, я встретилась с Кимом на конгрессе в Руанде и узнала, что его очень просил Лева. Даже не просил, а, можно сказать, требовал. Буквально, как выразился Ким, с ножом к горлу. Или Ким сделает все, чтобы некая Глумова начала работать в Музее внеземных культур, или он, Лев Абалкин, потребует, чтобы его перевели с Саракша. Куда угодно, хоть на край Вселенной.

— И Бат поддался такому откровенному давлению? — удивился я.

— Поддался… Похоже, Лева безумствовал. Эту у него получалось, вы знаете… Если нужно было кого-то убедить, а аргументов недоставало… Он безумствовал. Он добивался своего не логикой, а энергией. Штурм унд дранг… Знаете, Каммерер, мой Тойво объявил, что, когда вырастет, станет прогрессором.

Переход был совершенно неожиданным, и я не сразу сообразил, какого еще Тойво она имела в виду. Ну, конечно, своего сына. Прогрессором? Я произвел быстрый расчет. Два года назад Тойво было лет шесть или семь. Значит, сейчас около девяти. Самое время принимать решения.

— Он еще передумает, — уверенно сказал я. — А хотите, я его отговорю?

— Вы? Да он именно из-за вас и решил… Каммерер на Саракше. Вы для него — герой революции… Нет, с этим я справлюсь сама. Как и со всем остальным. Я сказала вам, чтобы… Видите ли, я всю жизнь была для Левы вещью. Он распоряжался моей судьбой, как хотел. Я не понимала. Мне не хотелось этой работы. Я упиралась. Но что-то внутри говорило мне, что нужно соглашаться. Внутри, понимаете? Что-то, чему нет объяснения, никакой логики, будто команда… Я поняла, в конце концов, что это он… Что это Леве нужно… Впрочем, это я поняла уже после… Ему нужно было, чтобы я находилась при этих проклятых детонаторах. Присматривала. Я — за ними, а он — за мной. Он меня чувствовал всегда, понимаете? За световые годы… Вы скажете, что это невозможно, а он чувствовал. Мы не виделись, я не хотела его видеть, а он чувствовал все равно. Я потом поняла… Это они.

— Они — кто?

— Детонаторы, кто еще? Вы что, не понимаете, Каммерер? И Тойво тоже… В его возрасте дети хотят стать дрессировщиками. Или космонавтами. Вы понимаете? Но его будто гонит… Ему будто приказывает кто-то. Как когда-то Лева приказывал мне.