Царь Каменных Врат - Дэвид Геммел
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мне нужно много мертвых — и один живой, — сказал он. — Ты, Бопа, приведешь живого ко мне. Остальные — пусть умрут.
— Слушаем и повинуемся, Катаскисана, — вскричали воины, и он повел их через джунгли к заливу.
Словно черные призраки подобрались они к захватчикам, которые со смехом и песнями шли обратно к своим кораблям. Басурман и его шестьдесят воинов обрушились на них словно демоны ада — черные мстители рубили и кололи, а потом снова скрылись в джунглях.
Восемьдесят разбойников погибли и один пропал без вести. Три дня он горько сожалел о том, что не умер сразу.
Басурман увел его в разоренную деревню и испробовал на нем все варварское искусство своего народа, пока то, что прежде было человеком, не отдало свой дух бездне. Тогда Басурман сжег его труп.
Вернувшись в свой дворец, он призвал к себе советников и поведал им о происшедшем.
— Кровь моих родных взывает к отмщению, — сказал он, — но мы живем слишком далеко, чтобы воевать с ними. Эти убийцы пришли из страны, именуемой Дренай, — их послал за золотом тамошний король. Я тоже король и держу в своей руке сердце моего народа — поэтому на войну отправлюсь я один. Я разыщу их короля и убью его. Мой сын Катаси займет мой трон, пока я не вернусь. Если же меня не будет по прошествии трех лет... — Он обернулся к воину около себя. — Ты станешь правителем, Катаси. Я в твоем возрасте уже был королем.
— Позволь мне пойти вместо тебя, отец, — с мольбой сказал юноша.
— Нет. За тобой будущее. И если я не вернусь, пусть моих жен не сжигают. Одно дело — последовать за королем в день его смерти и в том же месте, где он скончался. Но я могу умереть вскоре и не хочу, чтобы мои жены ждали три года лишь для того, чтобы блуждать потом в туманах. Пусть они живут.
— Слушаю и повинуюсь.
— Хорошо! Я рад, что дал тебе хорошее образование, Катаси. В свое время ты возненавидел меня за то, что я послал тебя в Вентрию учиться — так же, как я возненавидел своего отца. Но теперь ты, думаю, поймешь, что эти годы пошли тебе на пользу.
— Да пребудет с твоим клинком всемогущий Шем, — сказал Катаси, обняв отца.
Больше года ушло у Басурмана на то, чтобы добраться до Дреная, и в дороге он истратил больше половины золота, которое взял с собой. Вскоре он осознал всю трудность задачи, которую себе поставил, — но теперь боги, судя по всему, дали ему случай.
Ключ к успеху — Тенака-хан.
Но сперва они должны побить Легион.
Последние сорок часов Тенака-хан провел в Улыбке Демона — он объехал и обошел пешком всю округу, изучил каждый бугорок и каждую ямку, запоминая возможные укрытия и углы атаки.
Теперь он сидел вместе с Райван и ее сыном Лукасом в самой высокой точке долины, глядя на равнину за горами.
— Ну, так что же? — в третий раз спросила Райван. — Придумал ты что-нибудь или нет?
Тенака потер усталые глаза, отложил карту, с которой сверялся, и с улыбкой обернулся к воительнице. Ее объемистый стан скрывался теперь под длинной кольчугой, а темные волосы, заплетенные в косы, — под круглым черным шлемом.
— Надеюсь, ты отказалась от намерения биться вместе со всеми, Райван.
— Не пытайся меня отговорить. Я решила твердо.
— Не спорь ты с ней, — посоветовал Лукас. — Это пустая трата времени.
— Я их в это втравила — и будь я проклята, если пошлю их умирать, а сама останусь в стороне.
— Не обманывай себя, Райван, умереть придется многим. Легкой победы нам не видать: счастье будет, если мы не лишимся двух третей нашего войска.
— Так много? — прошептала она.
— По меньшей мере. Здесь слишком открытое место.
— Может, нам просто поливать их стрелами с высоты, когда они войдут в долину? — предложил Лукас.
— Тогда они оставят здесь половину, чтобы связать нас, а другая половина двинется на город и близлежащие деревни и зальет их кровью.
— Что же ты предлагаешь? — спросила Райван.
Он объяснил ей, и она побледнела. Лукас не сказал ни слова. Тенака свернул пергаментные листы с пометками и чертежами, связав их кожаной тесемкой. Наступило молчание.
— Хоть в тебе и течет надирская кровь, — проговорила наконец Райван, — я доверяю тебе, Тенака. Скажи это другой, я сочла бы его безумцем. Даже и от тебя...
— Иного способа победить не существует. Но я согласен — это сопряжено с опасностью. Я разметил участок, где нужно произвести работы, и начертил карты с пометками для лучников. Но решать тебе, Райван. Командуешь здесь ты.
— Что скажешь, Лукас? — обратилась она к сыну.
— Меня не спрашивай! — замахал он руками. — Я не солдат.
— По-твоему, я солдат? — рявкнула мать. — Выскажи свое мнение.
— Мне это не нравится, но ничего другого я предложить не могу. Тенака верно говорит: прибегнув к способу наскока и отхода, мы откроем им путь в горы. И победы нам таким образом не одержать. Но две трети войска...
Райван встала, кряхтя от ревматической боли в колене, и пошла вниз, к ручью, на дне которого белые голыши мерцали словно жемчуг. Сев на берегу, она извлекла из-под кольчуги сухарь, который разломился натрое под железными звеньями.
Она чувствовала себя полной дурой.
Что она здесь делает? Что она смыслит в войне?
Она вырастила пятерых сыновей, и муж ее был редким мужчиной: сильным, но мягким, словно гусиный пух. Когда солдаты зарезали его, она не колебалась ни мгновения. Но с того момента она жила обманом, наслаждаясь своей новой ролью предводительницы воинов, принимая решения и командуя армией. Все это сплошное надувательство, как и ее заверения в том, что она происходит от Друсса. Она понурила голову и прикусила большой палец, сдерживая слезы.
«Кто ты такая есть, Райван? Толстая, немолодая уже баба в мужской кольчуге».
Завтра, самое позднее послезавтра, из-за нее погибнут четыреста молодых мужчин, и кровь их падет на ее голову. Среди них будут ее оставшиеся в живых сыновья.
Райван погрузила руки в ручей и умыла лицо.
— Ох, Друсс, что мне делать? Что сделал бы ты?
Ответа нет, да и быть не может. Мертвые мертвы, и их золотые тени не взирают с любовью из небесных чертогов на своих потомков. Никто не услышит ее крика о помощи. Разве что ручей с жемчужными камешками на дне, мягкая весенняя травка да пурпурный вереск. Она одинока.
В каком-то смысле она всегда была одинакова. Муж, Ласка, служил ей большим утешением, и она верно любила его — но не той всепоглощающей любовью, о которой мечтала. Он был как скала, как надежная опора, к которой она льнула, когда никто другой не видел. Он обладал большой внутренней силой и не возражал, когда она распоряжалась им на людях и решала — как думали окружающие — все семейные дела. В действительности она всегда спрашивала его мнения, когда они оставались наедине, и очень часто поступала согласно его советам.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});