Фраера - Валерий Горшков

И результат не замедлил сказаться.

Почувствовав себя уязвлённым, бык сначала несколько раз наотмашь ударил Хаммера по лицу, а потом снова пнул ногой, на сей раз попав в бедро.

Сергей не смог сдержаться, чтобы не застонать, так как именно с этой стороны у него, похоже, был серьёзный перелом.

– Нравится?! – оскалился едва стоящий на ногах Петруня, глядя на мучения связанного пленника. – Ещё хочешь, чмо поганое?

– Ты больше ни на что не способен, педик несчастный, – прохрипел Павлов, смерив бычка ненавидящим взглядом. – Только по туалетам общественным попу давать да пинать ногами связанных людей, которые тебе не могут ответить. Впрочем, ты же не мужик, а почти что баба… Юбки небось дома втихаря примеряешь, когда никто не видит?

– Да я… да ты… чего гонишь, зараза?! – В ярости Петруня запутался в словах. Его в первый раз в жизни обозвали педерастом, и он впал в состояние, близкое к истерике. Бес пьянства встал на дыбы и выпучил кривые облезлые рога. – Ладно, Шварц бухенвальдский, сейчас я тебе башку-то оторву! – С этими словами Петруня достал из заднего кармана нож и принялся судорожными неловкими движениями перерезать верёвки, которыми был связан Сергей.

Когда обрывки капрона упали на земляной пол, боевик отошёл на два шага назад, ещё раз приложился к бутылке, поставил её на одну из ступенек лестницы и, скривив пьяную рожу, скомандовал:

– А теперь вставай и молись, если умеешь, – сейчас ты сдохнешь, как последняя шалава!

Павлов, не говоря ни слова, попытался подняться, но подвела перебитая коленка на правой ноге – чуть привстав, он грузно повалился на бок, как раз на тот, где были сломаны ребра.

Сергей зажмурился от боли, а боевик зашёлся в истерическом смехе:

– Ой, держите меня, братва!.. Хромой Арнольд, мать его, решил со мной подраться!.. Ой, не могу!.. Бенни Хилл, в натуре!..

Но Хаммер все-таки поднялся и прислонился спиной к стене. Его взгляд упал на зажатый в руке бычка нож.

– Выброси железочку, – прохрипел он, с трудом удерживая равновесие. – А потом попробуй меня ударить. Если сможешь.

Павлов постарался мобилизовать остатки сил, ещё не истраченных им за последние десять часов. Хаммер прекрасно понимал, что стоящий перед ним бандит, остекленевший от выпитой водки, боец ни на что не годный, но и сам он, Сергей, мягко говоря, находился не в лучшей форме, так что шансы как бы уравнивались. Главное – это окончательно не сломаться, тогда – труба.

И Хаммер приготовился дать последний отпор.

– Все, барыга, твоя песенка спета!

Нож полетел в сторону и, ударившись о стену, упал возле лестницы, а сам Петруня бросился на Сергея с кулаками.

Первый удар прошёл мимо и сломал одну из досок, которыми была обшита стена погреба. Боевик заорал от боли, но тут же ткнул Хаммера левой. Сергей уклонился в сторону, но удар все-таки зацепил его, и он понял, что падает. Раненая нога совсем отказывалась слушаться.

Павлов схватился за рубашку Петруни и навалился на него всем своим весом, увлекая за собой.

Они тяжело обрушились на земляной пол, причём бычок оказался сверху и, не раздумывая, сразу же вцепился разбитыми пальцами в шею Сергея и стал душить.

Хаммер попытался освободиться от захвата, но дали о себе знать сломанные ребра, в глазах стало стремительно темнеть от боли и удушья.

Тогда, чисто машинально, Павлов дотянулся до подбородка бандита и сильно крутанул его вбок.

Раздался едва слышный хруст сломанных шейных позвонков, потом, на секунду, наседающий сверху Петруня словно замер, после чего рухнул на Сергея и стал всем телом вздрагивать от предсмертных конвульсий. Из его груди со свистом выходил воздух, а из открытого рта потекла тягучая липкая слюна. Наконец он в последний раз дёрнулся и затих.

А Хаммер, осознавший, что остался жив, в который раз за последние сутки провалился в бездонный колодец небытия. В его угасающем сознании успела промелькнуть последняя мысль: «Спасён!», а затем со всех сторон обступила темнота…

Когда Сергей очнулся, то первое, что он увидел, – это совершенно белое лицо мёртвого бандита с открытыми стеклянными глазами и навечно застывшим в них ужасом. Петруня по-прежнему лежал на нем сверху, и Хаммер не без труда смог сбросить его в сторону, а сам, придерживаясь за ступеньки лестницы, поднялся на ноги.

Он прислушался – вокруг была абсолютная тишина.

Тогда, подняв с пола нож, Сергей стал медленно, порой едва не отключаясь от пронизывающей все тело адской боли, вскарабкиваться к открытой двери погреба.

Нога и – почти полностью – одна рука отказывались подчиняться, сколько он ни старался. Поэтому неудивительно, что подняться наверх Павлову удалось лишь с шестой попытки.

Ползком он двинулся к входным дверям, ещё окончательно не решив, что будет делать. В мозгу стучала только одна мысль: «Дальше, дальше от этого гиблого места!»

Покинув дом, Сергей со скоростью улитки пополз в сторону леса, едва различимого сквозь опустившийся со всех сторон мрак ночи.

Шёл сильный дождь, холодная вода попадала на раны и заставляла стонать от нестерпимой, дьявольской боли. Порванная окровавленная одежда превратилась в скользкие лохмотья.

Наконец его руки почувствовали, что на смену асфальту пришла трава и сосновые иголки.

Хаммер прополз ещё несколько метров, натолкнулся сначала на одно, затем – на второе дерево, потом решил, что отдалился от дома на достаточное расстояние, и дал себе небольшой отдых.

И снова пополз, извиваясь всем телом и гортанно всхлипывая, когда поломанный и лежащий на земле сук или сосновая иголка впивалась в открытую рану.

С каждым разом преодолённые отрезки становились все короче, а периоды отдыха – длиннее.

Когда сквозь высокие кроны деревьев прорвались первые проблески начинающегося рассвета, Сергей уже окончательно выбился из сил и мог лишь в бессильной ярости царапать пальцами насквозь пропитанную водой землю и вздрагивать всем телом, не имея возможности пошевелиться.

Последнее, что он услышал, это рокот мотора проехавшей где-то совсем рядом машины, а спустя какое-то время – приглушённые расстоянием голоса, быстро сменившиеся треском ломаемых веток и уже совсем хорошо различаемым трехэтажным матом.

Тогда Хаммер сделал над собой последнее отчаянное усилие, и в его разодранной руке стальным лезвием сверкнул Петрунин нож-выкидуха…

Глава пятидесятая

На дно под конвоем

Катер отчалил от пристани, и мы направились в сторону устья.

Сандро и я уже успели переодеться в комбинезоны. Оставалось лишь накинуть баллоны на спину, надеть маски, привязаться к катеру страховочным концом и опуститься в глубину.

На наше счастье, течение сегодня было слабым, волны невысокими, так что мощный двухмоторный «тарнаир» летел по Неве как ласточка.

Я внимательно наблюдал, как катер стремительно приближается к месту, где, по моим расчётам, должен был находиться затонувший буксир. Наконец я сказал, что пора бросать якорь и вставать на рейд.

Герц выключил движок и, усевшись на корме, стал с любопытством наблюдать, как я и кавказец напяливаем на себя акваланги.

– Сандро, ты там осторожней с ним, – опасливо предупредил киднеппер, следя за моими уверенными действиями. – Что-то слишком уж он спокойный. Слышь, лосяра, ты что такой довольный, а?

Рыжий щелчком выбросил сигарету, которая, издав слабый шипящий звук, тут же была слизана волной.

– Тебе бы больше понравилось, если бы я плакал? – парировал я, натягивая маску. – Извини, не умею.

– Ладно, хорош базарить! – вмешался Сандро. Он уже привязался к страховочному концу и внимательно наблюдал, как я принялся делать то же самое. – Ты пойдёшь первым, я – сзади. И без фокусов.

– Какие уж тут фокусы, – печально выдохнул я, зацепил мешок за карабин на лямке акваланга и сообщил: – Готов.

– Тогда вперёд. – И мы, плотно укрепив маски, включили подачу кислорода из баллонов.

Сандро сел на борт катера, ещё раз посмотрел на меня и, перекувырнувшись через голову, погрузился в зелено-коричневую Неву. Но тотчас вынырнул и жестом приказал мне последовать его примеру.

Краем глаза я успел заметить, как Герц, впервые оказавшийся при таком мероприятии и понимающий в тонкостях подводных погружений не больше, чем свинья в апельсинах, зачем-то вытащил из кармана пистолет, оставленный ему Сандро, и положил его рядом с собой на скамейку. Рыжий явно волновался, но изо всех сил старался не подавать виду.

Я сел на борт, проверил прочность закрепления на катере страховочного конца и погрузился в пучину. Потом включил фонарь и уверенно поплыл по наклонной диагонали в расположенную от катера в пяти – восьми метрах точку.

Стая мелких рыб, выхваченная из подводного полумрака ярким лучом фонаря, испуганно бросилась врассыпную.

Скоро показалось песчаное дно реки.

Я опустился ниже и стал, освещая пространство вокруг себя, ориентироваться на местности. Выходило, что мы несколько перестарались и катер проплыл дальше, чем требовалось. Буксир лежал на дне чуть левее и ближе к правому берегу. Я знал это совершенно точно, так как обнаружил обрез брошенного нами с Хаммером стального лебёдочного троса. Теперь у меня уже не было сомнений, в какую сторону нам следует направляться.