Корабль дураков - Грегори Нормингтон

При одной только мысли об этом мне стало дурно. Я оттолкнул свою миску на середину стола. Братья замерли в ожидании. Я взмахнул ложкой, и липкие комья овсянки распластались по циновке на полу.

– Это помои, а не еда, – объявил я, пытаясь унять дрожь. – От нее пахнет. Этой гадостью только свиней кормить. – Я швырнул ложку в стену. Она со звоном упала на пол. Но братья были глухи, как камни. Я чувствовал запах интриг и страха, накопившийся здесь за долгие годы, – невыносимое зловоние их преступлений.

Я больше не мог там оставаться. В этой душной, давящей атмосфере, пропитанной неприязнью и подозрительностью.

Я поднялся из-за стола и вышел из трапезной, пробормотав извинения. Едва выйдя за дверь, я побежал. Никто меня не преследовал. Никто и не стал бы меня преследовать: погрязшие в своей ежедневной рутине, после завтрака они разойдутся, сердитые и раздраженные, по своим мастерским, и каждый из них будет уверен, что я сейчас с кем-то из его соперников.

Из мастерской Нестора я украл долото и деревянный молоток.

Терзаясь сомнениями, я поднялся на пятый этаж, ориентируясь по своим меловым отметкам. Я прекрасно осознавал опасность этого предприятия, и поэтому старался ни о чем не думать: чтобы не остановиться на полпути. Я добрался до конца самого дальнего коридора на пятом этаже и остановился, тяжело дыша, перед дверью с черепом.

Замочная скважина напоминала разверстый рот, а внутри, надо думать, был сложный запирающий механизм. Сама защелка, металлический язычок толщиной в один дюйм, казалась совершенно неодолимой. Я приставил к ней долото и со всей силы ударил молотком. Защелка устояла, но замок вылетел из рамы. Дверь распахнулась. Петли выгнулись от натяжения. На мгновение дверь замерла, словно в раздумьях. А потом петли не выдержали и – бабах! – дверь упала, словно костяшка домино. Пыль поднялась, как дым. Обожгла мне горло. Я снял факел с ржавой подставки на стене и вошел в Девятый Склеп.

Склеп напоминал пещеру. Уже потом мне довелось побывать в пещерах, в Альпах, на входе в подземный лабиринт, где с невидимого потолка свисали сталактиты, тонкие, как соломка; и их там было больше, чем щетинок у кита в пищеводе. В этой природной пещере свет от факела у меня в руках доходил до скошенной дальней стены, и таким образом, ощущение конечного, замкнутого пространства все же присутствовало. Но там, в Башне, в Девятом Склепе, свет от факела как бы тонул в бесконечной тьме. Я стоял в окружении каменных саркофагов. Многие камни давно поистерлись от времени. Надгробия были разные: и совсем простые – как ванны, накрытые ровными плитами, – и украшенные скульптурными изображениями. Стопа одного мудреца, который в своем вечном сне прижимал к груди компас и скипетр, рассыпалась в пыль, когда я дотронулся до нее рукой. Я смотрел на этого деревянного мага, изъеденного червями, и дивился тому, с каким мастерством скульптор изобразил морщинки у него на лбу, опущенные уголки губ, закрытые веки в прожилках вен, пышные локоны, что стекали подобно двум симметричным ручьям в кудрявую реку его бороды. Я посветил факелом на бока саркофага в надежде найти там табличку. Но когда я ее нашел, моя радость тут же сменилась немым потрясением – холодным ознобом пророческого открытия.

Я придвинулся ближе к табличке с эпитафией Мастера. Из-под каменной дощечки, подобно ножкам раздавленного насекомого, торчали обрывки другой, более древней надписи: изгибы и петли неведомого алфавита. Я провел пальцами вдоль крышки и нащупал свежие сколы. То есть крышку недавно вскрывали. Скульптуру древнего мудреца прикрепили на место известковым раствором. Я закрепил факел на полу и попробовал сдвинуть крышку саркофага, преодолевая страх, как школьник, который сам себя берет на «слабо». Крышка сдвинулась, но буквально на волосок. Я поднялся на ноги и подналег посильнее – крышка сдвинулась еще чуть-чуть, ломая скрепляющий раствор. Самые упрямые блямбы затвердевшей известки пришлось отбивать долотом. Используя долото как рычаг, я расширил зазор между деревом и камнем. Поскольку мой факел стоял на полу, я не видел, что там внутри, в саркофаге. Да, я не видел, но зато чувствовал запах. Я оторвал кусок ткани от рукава и соорудил импровизированную маску на нос и рот. Я весь дрожал, кожу щипало от пыли. Я толкнул крышку так сильно, что не устоял на ногах: хорошо, я успел ухватиться за край саркофага, иначе бы точно попал рукой в раздутый живот мертвого Мастера.

Представьте себе мое ликование: я нашел подтверждение своим догадкам. Невзирая на страх и на позывы на рвоту, я все же пролил свет на Правду. В буквальном смысле. Скрюченные пальцы трупа напоминали сухие веточки, ногти отрасли длинные-длинные. Большие пальцы на босых ногах, что торчали из-под белого савана, загибались вперед и вверх, как носки туфель турецких султанов. В отличие от своего предшественника, чье скульптурное изображение было на крышке, Гербош фон Окба был чисто выбрит – то есть он был чисто выбрит, когда его клали в гроб. Сейчас его крапчатый череп украшали сухие пучки трупных волос, похожих на птичий пух. Лицо кривилось, как будто он был не в духе.

Я сидел в пыли под выбитой дверной перемычкой и прислушивался к шагам братьев. Я смотрел на вершину лестницы, освещенной тусклыми факелами на стенах. И вот они появились. С такого расстояния было трудно понять, где кто; отличить одну тонзуру от другой. Когда они подошли ближе, неразличимая масса распалась на отдельные составляющие, и я увидел, что первым идет брат Кай. Эридус и Нестор пихались локтями, стараясь обогнать друг друга хоть на шаг, а брат Людвиг (чудесным образом излечившийся от подагры) пинался ногами так, будто хотел сбросить с себя сандалии вместе со стопами. Греда и Эп замыкали шествие, наступая всем на пятки.

Мне было совсем не страшно. Я поднялся им навстречу, и они резко остановились – их импульс к движению разбился о мою неподвижность.

– Что ты наделал? – выдохнул Эридус, хватаясь за бок.

– Свы-свы-святотатство!

– Наказать его! – прокашлял Нестор. – Содрать кожу с подмышек!

Вход в Склеп у меня за спиной зиял, словно черная пасть. Братья сгрудились у проема, стараясь заглянуть внутрь. Я скрестил свои инструменты, прикрывая живот.

– И что ты скажешь в свою защиту? – спросил брат Кай, спокойно выдержав мой обвиняющий взгляд. – Осквернение могилы – самое тяжкое преступление против Закона.

– Понятно, – ответил я, – а перерезать Мастеру горло – просто мелкий проступок?

Брат Кай слегка приоткрыл сжатые губы.

– Злобная клевета! – взвился Эридус. – Пусть он замолчит!

– Я не понимаю, – растерянно пробормотал Эп. – Он о чем говорит?

– Вздор он несет! – сказал Людвиг.

Я указал на него долотом:

– Брат Людвиг, напомните мне: от чего умер Гербош фон Окба?

– Я же тебе говорил: непроходимость жул-жул…

– Желудка, да. Брат Эридус, вы говорили, что Мастер сломал себе шею, правильно? Когда упал, потянувшись за книгой?

Эридус моргнул.

– Э… да. За «Псевдоэпиграфой».

– Брат Нестор, как вы считаете, стоит ли брать с собой в ванну древние манускрипты? Всякое может случиться. И не обязательно – сердечный приступ.

Нестор даже бровью не повел, но его лоб покрылся испариной.

– И насколько я знаю, – обратился я к братьям Эпу и. Греде, – еще никто не доперделся до смерти.

Братья принялись бурно возмущаться, выгораживая себя и обдавая меня дурным запахом изо рта. Только брат Кай сохранял спокойствие.

– Если ты собираешься обвинить нас в злодеянии похуже, чем украшательство правды вымыслом, – сказал он, – тебе вряд ли представится более подходящий случай.

Я смотрел на их лица, мрачные и угрюмые, и чувствовал силу их ненависти.

– Мне бы хотелось, чтобы вы прежде всего задались вопросом: почему я на это пошел? – сказал я. – Почему открыл усыпальницу Мастера и подверг себя опасности? Я мог бы забыть о своих подозрениях. Так мне было бы спокойнее. В конце концов я ведь добился, чего хотел. Сбылась мечта детства: я здесь, в Башне, меня приняли в круг Избранных.

– Еще нет, – вставил Эридус. – Ты пока что не Избранный.

– Любопытство, – продолжил я. – Мною двигало любопытство, без которого нет познания. От брата Нестора я узнал, что Мастер умер. Рассказы других оказались настолько противоречивы, что тут хочешь не хочешь, а заподозришь неладное. В течение многих недель вы держали меня в неведении. Никто из вас не потрудился перевести мне Книгу Наставлений, а теперь вы меня обвиняете в том, что я нарушил закон. И что мне еще оставалось?! Только вскрыть эту могилу в поисках Правды. Это должно было произойти, рано или поздно… Сперва мне было непонятно, как убийца Мастера сумел избежать разоблачения. Вы все присутствовали на похоронах. Вы не могли не заметить глубокую рану на шее – она и сейчас еще различима, хотя прошло уже столько недель. То есть вы все ее видели.