Конец ночи - Франсуа Мориак

— Помните? После того как вы с ним виделись, с вами случился обморок. Он придет, когда вам станет лучше. Доктор запретил, чтобы вас посещали посторонние… Что?

И Тереза, не открывая глаз, произнесла:

— Но, дитя мое, мне совсем не хочется его видеть…

Бернар, которого она успела забыть, снова вошел в ее жизнь. Снова возле нее этот мужчина; в сравнении с прошлым он похудел и стал еще меньше обращать внимания на свою внешность: голова опущена, затылок облысел, всегда молчит, глаза налиты кровью, как у человека, злоупотребляющего спиртными напитками и перенесшего легкий удар. Она уже не спрашивает себя, как могла она совершить подобный поступок… Теперь, когда этот человек опять возле нее и угнетает ее всей своей тяжестью, желание его отстранить, выкинуть его навсегда из своей жизни кажется ей самым естественным… Она допустила промах, и вот он еще здесь… Умирала она, а он следил за тем, как она умирает, ожидая конца с тем же нетерпением, какое пятнадцать лет тому назад овладевало ею.

Он комкал газету, отхаркивался, чесал в ухе, неистово тряся мизинцем, а когда возвращался из кафе Лакост, где у него был постоянный столик, ему непрестанно приходилось подносить руку ко рту и извиняться. Тереза делала вид, что хочет спать. Тогда он проходил в соседнюю комнату, но дверь оставлял открытой, и она продолжала чувствовать, что он существует. «Нет, нет, — говорила она себе, — я не желаю его гибели…» Но, несмотря на все наслоения, какие жизнь постепенно наложила на нее, это желание никогда не покидало ее, оставалось в ней вечно юным.

Тереза никак не могла решиться умереть. В общем, она чувствовала себя лучше, отлично ела и покончила со всеми страхами. Конечно, сердце ее может «сдать» с минуты на минуту. «Отлично, доктор, — говорила ее свекровь, — тем не менее оно не «сдает»… Мари уже не могла дежурить, Бернар в хорошую погоду отправлялся охотиться: необходимо было кого-нибудь подыскать.

Как-то утром Мари спросила у матери, продолжает ли она по-прежнему не доверять Анне. Тереза пожала плечами, ответив: «Ты же знаешь, что я была не в своем уме… Бедняжка Анна!»

— Она приезжает сегодня вечером… Она привезет вам белье… Да, всего месяца на два: она помолвлена с каким-то шофером, который путешествует со своими хозяевами. Но через два месяца…

— Через два месяца?

Мари покраснела и сказала:

— Вы выздоровеете, мама.

Приезд Анны изменил жизнь Терезы. Мари и ее отец заглядывали к ней теперь всего на несколько минут, утром и вечером. Тереза снова стала тем ребенком, которого успокаивает присутствие нянюшки. Пока Анна с ней, ей нечего бояться. Самые неприятные обязанности Анна выполняла, казалось, с удовольствием. Она не скучала: «Подумайте только! Мне нужно сделать все приданое». Она похудела, но уверяла, что нисколько не страдает от разлуки с женихом. Однако ей скоро придется уехать. Шофер должен вернуться… Он ищет место… Он не цепляется за Париж… Слушая эту непритязательную болтовню, Тереза думает: «К тому времени я успею умереть». Она уже не представляет себе теперь, как она могла бы жить без Анны.

Из глубины дома внезапно раздается музыка: рояль, скрипка, виолончель наполняют звуками мрачные послеобеденные часы.

— Граммофон… — говорит Анна. — Они вернулись…

В хорошую погоду, по утрам, когда жених и невеста собирались на прогулку верхом, с мощеного двора доносился нетерпеливый стук копыт. И об их возвращении можно было узнать еще издали по стуку восьми копыт по обледенелой дороге. Но в туманные и дождливые дни один только граммофон выдавал присутствие Жоржа. Бывали минуты, когда Тереза воображала, что эта музыка может еще создать между юношей и Мари непереходимое море. Одна она, Тереза, могла бы идти по этому морю, приблизиться к погибшему ребенку… Необходимо, однако, добиться, чтобы он еще раз вошел в эту комнату… Ей нужно еще что-то сказать ему, что-то неотложное… Речь идет не о любви… Впрочем, кто знает, не о Терезе ли думает он, когда ставит пластинку из Trio а l'Archiduc, о которой, помнится, она говорила ему как-то вечером?

— Нет! — восклицает Тереза. — Нет!

— Кому кричите вы «нет»? Вы грезите, бедная мадам!

Служанка подошла. Тереза схватила ее большую руку и держала до тех пор, пока не почувствовала, что рука становится влажной.

— Анна, сколько времени остается еще до возвращения вашего жениха?

— Две недели, мадам.

— Две недели! Нет, на это вы и не рассчитывайте! Через две недели я еще буду жива!

— И не только будете живы, но сможете уже обойтись без меня.

Когда под вечер Бернар зашел к Терезе в комнату, она сказала:

— У меня есть к вам последняя просьба… Пожалуйста, не пугайтесь и не делайте такой физиономии: это вам не будет стоить очень дорого.

На лице его появилось беспокойство:

— Вы знаете, что смола… Дела идут все хуже и хуже. Вы видели сегодняшний курс?

— Это мой последний каприз… Да, мне хочется, чтобы на то время, пока я еще жива, вы наняли шофера… жениха Анны…

— Шофера? Да вы с ума сошли! Я рассчитал своего уже полтора года тому назад. Шофера! Когда смола…

— Ну да, но ведь это только для того, чтобы Анна могла остаться со мной. Во всяком случае, это не надолго…

— Разве можно что-нибудь знать наперед при сердечных заболеваниях? Ведь удалось же вам обмануть врача… Шофера! А что прикажете делать с ним в течение всего дня? Нет, как вам это понравится? Я не ожидал ничего подобного! Шофера! Подходящее время вы выбрали, нечего сказать!

Молчальник внезапно засыпал ее словами, негодование делало его красноречивым. У Терезы не было сил спорить с ним. Ничего не поделаешь! Она умирает, а он отказывает ей в том единственном, чем она дорожит еще на свете, — в присутствии Анны… из-за нескольких кредиток! Ей, которая добровольно отказывалась от всего своего состояния… Она поспешила сказать:

— Поскольку я отдаю все, что имею…

— О! Теперь…

Он спохватился, но слишком поздно… Тереза отлично поняла, что он хотел сказать: теперь, когда они и так это наследство получат… Она устремила на него взгляд, который он без труда узнал через пятнадцать лет.

— Говорите, дети мои. Я что-то вас больше не слышу.

— Но мы разговариваем, мама.

«Я думала, что она уже легла», — тихо сказала Мари, кладя голову на грудь Жоржа.

— Дорогой мой, когда у вас закрыты глаза, вы похожи на покойника… Знаете? Мама настаивает, чтобы вы еще раз зашли к ней. Ага! Я нашла способ вас разбудить… Она обещает, что на этот раз обморока у нее не будет… У нее как будто есть что-то важное, о чем она хочет вам сообщить!..

— Я пойду к ней завтра, если позволит доктор…

— О! Это ей уже разрешено… Интересно было бы знать, что именно хочет она вам сказать… Вы мне потом расскажете?

Он ничего не ответил. На башне мэрии долго били часы. Старая дама крикнула из гостиной:

— Одиннадцать часов! Жорж, я вас прогоняю.

Он не подозревал, что почти каждый вечер, уходя, он будил Терезу и она внимательно прислушивается к его шагам, пока они не стихают в заснувшей деревне, где затем вдруг начинают лаять собаки. За последние три дня выпало немного снега, который таял, как только касался земли. Лишь на черепицах кровель он еще слабо поблескивал. Завтра Жорж увидит Терезу. Она не покинет этот мир, прежде чем Жорж не доверит ей того, что уже столько дней он вынашивает в своем сердце: «Я ей скажу…». Он поднял глаза к зимнему небу, усеянному звездами. Что он ей скажет? Что она может заснуть, не беспокоясь за его судьбу, что она не причинила ему никакого зла, что ее предназначением было потрясать очерствевшие сердца, чтобы заставить их забиться вновь, что она проникала в святая святых человеческих душ, которые благодаря ей возрождались к жизни… Ах! Ему все равно, будет ли то Мари или другая женщина, Сен-Клер или Париж, отцовские дровяные склады и лесопильни или училище правоведения! Он будет черпать силы из того источника, который открыла в нем Тереза. Да, она причинила ему боль и прервала его полет к вечной любви. Уже никогда не будет он доволен собой, уже никогда не будет удовлетворен… Он научится определять границы, за пределами которых простирается бесконечное страдание… Отвратительные, ничтожные, темные деяния, которые мы совершаем наедине и безнаказанно, лучше характеризуют нас, чем великие преступления… Так мечтал Жорж в эту ночь, когда шаги его гулко раздавались в пустынных деревенских улицах.

— Я подожду на площадке, — язвительно сказала Мари. — Не больше пяти минут: приказ доктора! Через пять минут я вернусь.

Жорж почувствовал, что ненавидит голос этой женщины, возле которой ему предстоит жить и умереть. Он открыл дверь. Тереза сидела у пылающего камина. В первую минуту ему показалось, что она пополнела. Щеки ее округлились (если только это не было легким отеком), глаза казались меньше. Рядом с ней на этажерке стояли пузырьки, колокольчик и чашка, до половины наполненная какой-то жидкостью. Жалюзи не были еще закрыты, и оконные стекла казались черными.