Дело незалежных дервишей - Хольм Ван Зайчик

– Здоровеньки салям, – негромко сказал он.

– Ассалям здоровеньки, – ответил за всех Абдулла. – Это наш доктор, лучший врач уезда… Как состояние потерпевшей?

– Четверть часа назад она пришла в себя, – ответил врач. – К сожалению, она ничего не может сказать об обстоятельствах аварии. Ретроградная амнезия, извиняюсь.

– Я могу ее видеть? – спросил в наступившей скорбной тишине Богдан. Абдулла вопросительно глянул на врача.

– Пять минут, – поколебавшись, сказал тот.

Богдан, а за ним и бек двинулись к двери палаты.

– Только ближайшие родственники, – предупредительно сказал врач. Прежде чем Богдан успел ответить, бек твердо заявил:

– Ближе нас у нее никого нет.

Врач после ощутимой заминки распахнул перед ними дверь палаты.

«Девочка», – снова подумал Богдан. Та, что лежала теперь на бесприютно стоящей посреди палаты кровати, и впрямь напоминала подростка после трагически завершившейся веселой игры. Забинтованная голова, перекошенное сизой опухолью кровоподтеков лицо; одеяло, натянутое почти до шеи – а под ним долгий, узенький и немощный холмик беспомощного тела… И провода, воздуховод под нос, капельница… Богдан сглотнул. Поправил очки. «Нет, я не запла:чу», – подумал он и сделал шаг вперед.

Жанна открыла глаза.

Несколько мгновений она смотрел на Богдана, явно не узнавая. Из открытого окна пахло теплым вечером, близким проспектом и цветами больничного сада; шумели фонтаны в больничном саду; где-то вдали нестройно, но весело и от души детские голоса чеканили под барабанный бой: «Эй, не спи, эй, проснись! Ступай на раскоп скорей!»

– Богдан… – тихонько сказала Жанна.

Минфа не помнил, как оказался на коленях у ее кровати.

– Я здесь, любимая. Я здесь. Слышишь?

Ее глаза вдруг расширились, словно от внезапного приступа боли. Губы дрогнули в кривой усмешке.

– Значит, тот человек не зря говорил, что профессору грозит опасность. Это твои драг ечи постарались, Богдан?

Богдану показалось, она бредит.

– Что?

Бек, словно статуя командора, неподвижный и тяжелый стоял у него за спиной – и все замечал. От него не укрылось, как вздрогнул замерший за полуприкрытой дверью ибн Зозуля.

– В тоталитарных империях столько разных служб безопасности, что ты и впрямь можешь не знать… Ты и такие, как ты, здесь – для вывески. Для отвода глаз. Все ложь, – Жанна облизнула распухшие губы. Чувствовалось, что каждое слово дается ей с трудом. – Но тот человек знал… У меня как сейчас в ушах его голос. Он был уверен, что вы не допустите Кова-Леви общаться с меджлисом Асланiва. Человек из свободного мира и народ, жаждущий свободы… вы не могли позволить им найти друг друга. Я не верила, смеялась… – Она перевела дыхание. Хотела еще что-то сказать – но не сказала.

Пока она произносила все это, Богдан успел совладать с собой. И спросил мягко и спокойно:

– Какой человек, Жанна? Какой это был человек?

Несколько мгновений несчастная молчала. Потом бессильно и совсем тихонько пролепетала:

– Я не помню… Богдан, я ничего не помню.

– Что было в лесу – тоже не помнишь?

– В лесу? – удивленно переспросила Жанна. – Почему в лесу? Не помню… – она перевела дыхание. – Какие-то обрывки, и не знаю, было это, или нет… В лесу… нет. Но те слова – я поручусь. И вот видишь, глупый идеалист – все оправдалось.

Она закрыла глаза. Через мгновение Богдан увидел, как из-под ее закрытых век начали медленно сочиться слезы.

Он поднялся. Огляделся. Бек стоял на шаг позади него, желваки грозного воина, казалось, сейчас пропорют его коричневую кожу над кромкой жесткой седой бороды. Ибн Зозуля напряженно замер на пороге палаты. За его спиной виднелись Абдулла и врач.

– Она перепутала! – отчаянным шепотом выкрикнул ибн Зозуля. – Я не хотел говорить вам об этом – но сам профессор все время боялся того, что имперские органы будут препятствовать…

– Тише, – сказал бек. В его суровом голосе прозвучала неподдельная нежность. – Кажется, девочка задремала. Да.

«Девочка… – опять отметил Богдан. – Пресвятая Богородица, как по-разному можно произносить одно и то же слово!»

Прошло несколько минут. Все сохраняли неподвижность. От растерянности, наверное.

Жанна застонала.

– Извиняюсь, время вводить обезболивающее, – державшийся позади всех врач наконец подал голос. – Сестра. Сестра!

– Погодите, – Богдан, не оборачиваясь к ним, поднял руку. Лицо Жанны мучительно перекосилось, и, не открывая глаз, она пробормотала, теперь уже наверняка в бреду или в горячечном забытьи:

– Одна фраза. Только одна фраза там была, говорю вам… Они спали, когда мы заставляли их ворочаться на правый бок и на левый бок, а пес их протягивал обе лапы свои на пороге… И все. Все! Все!!

– Сестра! – снова крикнул врач, уже громче и решительней, но та уже и так, торопливо цокая каблуками по кафелю пола, бежала из процедурной.

Богдан медленно, ни на кого не глядя, вышел в холл.

Некоторое время все молчали. Потом Абдулла произнес:

– Еч Богдан, мне искренне жаль. Ваша юная супруга сама не знает, что говорит, у нее и впрямь все перепуталось.

– Ну да! – с горячностью подхватил ибн Зозуля. – Я же сказал! Да отсохнет мой язык, бородой Пророка клянусь! Профессор, сам профессор все время бравировал тем, что он наверняка у имперской безопасности – как кость в горле. И сделать, мол, они ничего с ним не могут, потому что он с официальной научной целью приехал, это же эпохальное открытие может быть – подлинник трактата Кумгана, с которого Коперник списал весь свой прославленный в веках труд! И сказать приветственное слово избранникам народа, первым пытающегося сбросить ордусские цепи и пролагающего светлую дорогу всем остальным – они тоже не вправе помешать!

– Странно западные варвары интерпретируют наше естественное стремление развивать родную культуру, – уронил Абдулла.

– Странно, – согласился Богдан.

Бек молчал. Только борода его задумчиво шевелилась.

– Что за фразу произнесла Жанна? – спросил Богдан.

– Понятия не имею, – быстро ответил Абдулла. Богдан повернулся к ибн Зозуле. – Профессор Кова-Леви не упоминал ее при вас?

– Н-нет… – ответил цзюйжэнь. – Нет! Я ее в первый раз слышу!

– И вы, как историк и культуролог, не имеете представления, что это такое? – спросил Богдан. – Ведь это явно какая-то цитата. Причем, знаете, что-то смутно знакомое. Пес на пороге…

– Никаких ассоциаций, – решительно сказал ибн Зозуля.

– Ты плохой мусульманин, – вдруг подал голос бек. Ибн Зозуля, как ужаленный, обернулся к нему. – Ты не знаешь Коран. Да.

Пауза длилась, наверное, с полминуты.

– Коран? – медленно повторил Абдулла и бросил на ибн Зозулю короткий и равнодушный, ничего не говорящий взгляд. У цзюйжэня отвалилась челюсть.

– Сура «Пещера», – сказал бек.

– Пещера? – каким-то странным голосом переспросил Абдулла.

– Единочаятель Нечипорук, – проговорил Богдан. – Я, разумеется, не собираюсь вмешиваться в ведение следствия, и даже если меня уполномочат это сделать, никоим образом не стану посягать на ваши прерогативы… но. Но. Я хотел бы посетить немедленно место происшествия. Вы не смогли бы проводить нас с беком? Это ведь не так далеко.

– Чуть более тридцати ли, – медленно сказал Абдулла. – Однако… простите, преждерожденный единочаятель Оуянцев-Сю… зачем это вам?

Богдан помолчал, собираясь с мыслями.

– Я должен найти то место, где одиноко страдала моя жена, и взять с собою горсть земли, обагренной ее кровью, – твердо проговорил он.

– Молодец! – одобрительно каркнул Кормибарсов.

Абдулла вздохнул.

– Конечно, мы сейчас же отправимся туда.

Скорбное шествие двинулось обратно – по коридору к лестнице, потом по лестнице вниз. Служитель на проходной вскочил, оправляя халат. На него никто даже не взглянул.

Вечерело, и дневная жара начала спадать. Прокаленный южным солнцем камень стен больницы дышал жаром, как доменная печь – но из больничного сада уже веяло прохладой. Шумели фонтаны.

Мужчины вышли за врата.

– Мне, наверное, незачем ехать… – дрожащим голосом произнес ибн Зозуля.

– Думаю, вам лучше поехать, – возразил Абдулла.

– Свою повозку я оставлю здесь, – сказал Богдан.

– Да, разумеется. Вчетвером мы поместимся в моем «мерседесе», он достаточно удобен. Почтенный бек, вероятно, сядет на заднее сиденье? – Абдулла впервые с того момента, как бек сказал: «Пещера», глянул ему в лицо. Их глаза встретились.

– Да, – обронил бек.

– Почтенный бек хорошо помнит слова Пророка, – с неподдельным уважением произнес Абдулла.

– Я чту Аллаха, – сказал бек, – и стараюсь каждый свой шаг соразмерять с тем, что он заповедал правоверным.

– Например? – спросил Абдулла.

То был странный диалог. Словно двое этих сильных, незаурядных мужчин беседовали о чем-то своем, непонятном для окружающих. А потому могли говорить совершенно открыто, будто кругом не было ни души.