Весло невесты - Лина Дорош

— Понимаешь, Слава, у меня рухнула мечта. Развалилась на кусочки — не склеить.

— Какая мечта?

— Водить трамваи.

— Гонишь?

— Серьезно. С детства мечтала.

— И что?

— По состоянию здоровья завернули. Поняла, что в городе, где трамваи постоянно фактом своего существования наносят мне психологическую травму, жить не смогу. Стала искать город, где смогу зализать раны. И вот — Шмелев.

— Город без трамваев.

— Ага. Мне, Слава, пора.

— А что, чтобы трамваем управлять, надо иметь какое-то особенное здоровье?

— Эксклюзивное.

— Понял — опять пошутила.

— Ты извини, такое настроение.

— Бывает, могу проводить.

— Давай завтра?

— Поздно уже, а меня воспитывали, что можно и вежливо провожать девушку. Когда еще рано. А когда поздно, то провожать нужно обязательно.

— Тебя хорошо воспитывали, но в Шмелеве как в деревне — провожания приравниваются к ухаживанию.

— И что?

— И ничего. Приемлемого для себя варианта расставания у моего подъезда я не вижу.

— Пригласи на чай.

— Выпили уже мы чаю.

— Понятно. Не понравился.

— Почему? Чай был очень вкусный, а проводы перенесем на завтра. Сегодня у меня не было настроя с кем-то знакомиться, а завтра — очень даже может возникнуть.

На завтра договорились встретиться ближе к вечеру и пойти гулять по городу. Я ощутила себя старожилом, а питерец — туристом. Сильно экскурсия по Шмелеву его не увлекла. Как-то быстро он начал меня провожать и намекать, что ему гораздо интереснее была бы экскурсия по моей квартире. Поэтому когда мы оказались возле моего дома, то предлогов не пригласить его на кофе не оставалось.

Слава снял и аккуратно поставил ботинки у входа. Молча заглянул на кухню, потом зашел в комнату, постоял минуту и вышел на балкон. Молчал. Я принесла кофе. Молча стали его пить.

— Странно у тебя как-то.

— Не нравится?

— Не понял еще. Сейчас посижу, потом пойду еще раз всё посмотрю.

— Посмотри.

— Я сейчас пойду посмотрю, не возражаешь?

— Если любишь холодный кофе, то не вижу препятствий.

Слава зашел в комнату. Я не мешала ему осваивать пространство. Он вернулся минут через пятнадцать со свежесваренным кофе и бутербродами с сыром.

— Я похозяйничал немного в холодильнике — извини.

— Мысль про бутерброды — очень удачная, — я взяла бутерброд.

— Так странно у тебя, я даже проголодался, — Слава уплетал бутерброд за бутербродом.

— Что именно странно?

— Книги везде, и пол странный, и лестница.

— Так тебе нравится или нет?

— Мне нравится только то, что я знаю и понимаю. Мне моя комната в Питере нравится, потому что мне там удобно и всё знакомо. А здесь даже не знаю, как жить. Вот балкон мне нравится — кофе с бутербродами здесь очень вкусно есть.

Было, правда, вкусно. И Слава как-то органично смотрелся на балконе. Я стала думать дальше — как он будет смотреться в комнате. В комнате для него места не просматривалось. Чего-то не хватало, чтобы он вписался в мою комнату. Слава в это время не думал, а мыл на кухне посуду. Вернулся на балкон с яблоком, очистил от кожуры, нарезал на кусочки и разложил на блюдечке.

— Мне уже и кухня нравится.

— Комната тебе не понравится: нет ни дивана, ни кровати.

— Можно купить.

— В мою комнату нельзя.

— Почему? Диван — это красиво.

— И чем диван удобнее, тем для тебя он красивее — так?

— Точно.

— А у меня лестница вместо дивана.

— Это странно, а не красиво. Ты надолго здесь?

— Возможно, пока не пустят трамвай.

— Я думаю здесь задержаться. Работу хорошую предлагают и квартиру.

— Потом женишься, дети пойдут. Ты кашу умеешь варить?

— Умею. Хочешь каши?

— Спасибо, сейчас не хочу. Видишь, ты готов воспитывать детей.

— И город хороший, только маленький. С Питером, конечно, лучше не сравнивать. Но вот пожил здесь три дня и уже про Питер реже вспоминаю.

— Неужели не будешь скучать?

— Не сильно.

— А как же друзья, девушка?

— У меня нет друзей. И девушки уже нет.

— С девушкой можно и помириться. А разве так бывает, что нет друзей?

— Очень даже запросто.

— Ни одного?

— Нет, мне некогда было: то спорт, то учеба, а еще мы много переезжали, — он говорил очень спокойно и убежденно, будто бы ничего странного в этом нет.

Я не знала, что сказать. А как же абсолютная ценность мужской дружбы? А как же святость понятия «мужики» и их мнения? И потом, душа, не воспитанная дружбой, и к любви мало пригодна. Бутерброды и порезанное яблоко — это хорошо, а где же цветы?

— Слав, удивительный город. Я нигде столько не говорила по душам. И никогда, наверное. Уехать в глушь, чтобы «выговариваться на Луну».

— Я не в счет?

— Ты — случайный попутчик, а с Луной нам еще жить и жить.

— А если не случайный?

Чтобы переменить тему, я включила телевизор. Показывали «Москва слезам не верит» и там пели «Бесаме мучо». Чтобы Слава окончательно не размечтался, я вопреки телевизору спросила:

— Значит, ты занимался спортом?

— Занимался.

— Надеюсь, не боксом?

— Как обычно бывает у девушек, надежды не оправдались.

— Жаль.

— Что ты лично имеешь против бокса? — он несколько «завелся». Впервые.

— Когда бьют по голове — такое бесследно не проходит.

— Ну, не такими уж дураками становятся после бокса.

— Оскар де ла Хойя.

— Супер. Его считают «одноруким» боксером: левой он не бьет, а убивает. Жаль, что рано ушел, еще мог бы побиться.

— Да-да, очень жаль.

— А почему ты о нем заговорила?

— Просто это всё, что я знаю о боксе.

— Неплохая осведомленность.

— Случайная. Просто имя похоже на Оскара де ла Рента.

— Боксер?

— Модельер.

— Мейуэзер Флойд.

— Мы уже говорим о машинах?

— Нет, всё еще про бокс.

— А что ты сказал?

— Мейуэзер Флойд — боксер. Сейчас бьется младший. Говорят, что собирается биться с де ла Хойя. Это тебе для обогащения словарного запаса.

— Спасибо, похоже на маузер Фрейд. Я запомню. Еще кофе на дорожку?

Ботинки он надевал, конечно, с ложкой. Дверь в подъезде хлопнула не скоро. На балкон я решилась выйти только через час, надеясь, что за это время он точно уйдет. Стало совсем темно и свежо. Без пледа и горячего чая долго в такую ночь на балконе не продержаться. А подумать было о чем.

Бывают такие встречи, когда не понятно: то ли будет роман, то ли не будет. Причем не только есть-пить. Каждую минуту ощущения меняются: то роман возможен, то невозможен. Всё на грани! Всё! И интуиция тоже. В смысле, на грани. Она тебе, эта интуиция, в такие встречи хуже врага: говорит то «да», то «нет». Тут же! И «да», и «нет». Потом опять «да» и «нет»! И потом с психом: «Ну, не знаю! Не-зна-ю!» Ты ей: