Рывок на волю - Б. Седов

– Вот ч-ч-черт!!!

– Миленький, не поминай нечистого.

– Да пошла ты!

– Любушка мой, да ты только скажи, куда надо идти, так ради тебя хоть…

– Дура!!! Иди занимайся костром. И набери в речке воды. Котелок там, возле палатки.

Я решительно развернулся и отправился упаковывать обратно ПНВ. Тихо кипя от злости и шепотом матерясь сквозь зубы. И больше всего в этот момент я был зол даже не на Настасью, а на себя-дурака. На себя-кобеля! Ведь предупреждал же Комяк, что любовной интрижкой с сумасшедшей спасовкой могу легко разрушить добрые отношения с ее общиной. И лишиться лошадей. А то и нажить еще больших головняков. Я же…

Да не послушал я его! Не послушал! Наплевал на мудрый совет!..

Во всем виноват только я! И если бы при этом подставил только себя! Так нет же! Почему из-за моей дурости должен страдать такой правильный мужик Тихон?! При чем он-то здесь?..

Комяка я обнаружил возле палатки. Вытащив наружу, он аккуратно сворачивал свой спальный мешок.

– Упаковывай вещи, Коста, – произнес он, услышав, как я подошел к нему сзади.

– Что будем делать?

– С рассветом поедем.

– Назад к спасовцам? – В этом я был просто уверен, но самоед неожиданно вселил в меня каплю надежды.

– А пес его знает. Щас сварим чай, сядем у костерка и все перетрем. Может, отправим девку обратно – нашла дорогу сюда, найдет и обратно. А может, потащим ее с собой. Тайги она не боится, в седле держится получше тебя. Помехой не будет.

– И третье, – продолжил я за него. – Трофим забирает завтра всех лошадей, говорит нам: «Гладкой дорожки», и конвоирует Настасью обратно домой.

– И такое может случиться. – Комяк вставил спальник в чехол и закрепил его у себя на рюкзаке. – Тока уж больно он повелся на «Тигра». А если возвернется обратно, то шиш ему, а не винтарь. Он в это четко въезжает… Короче, хорош языком молотить. Собирай барахло. А будет утро, будет базар. Сядем вокруг костерка и перетрем непонятку с девкой твоей…

Но все оказалось гораздо проще, чем предполагал Комяк. Пока мы с ним в темноте, при тусклых сполохах костра, возились с палаткой и рюкзаками, Трофим и Настасья о чем-то пошептались, сотворили пару коротких молитв, еще пошептались, а в результате с рассветом спасовец обрадовал нас неожиданным сообщением.

– Сестрицу Настасью придется нам брать с собой. Одну назад отпускать ее боязно. А так, сподобит Бог, путь, куда направляемся, у нас будет нетрудный. А обратно сестрица подмогнет мне лошадей довести… Конечно, коли есть на то позволение ваше.

Последнюю фразу Трофим произнес скорее с вопросительным выражением и бросил при этом взгляд на Комяка. Меня он просто проигнорировал, словно давая понять, что мое мнение знает и так.

– Пускай девка едет, коль хочет. – Самоед с трудом удержал усмешку. – Нам она не помеха. Вот тока лошадь у ей отдохнуть не успела.

– Лошадка божьей милостью молодая, сильная. – Трофим улыбнулся в окладистую бороду. – Да и груз у ей невелик… Так тогда сотворим на дорогу молитву и в путь. И да поможет нам Бог.

Дабы Бог нам и правда помог, молитва в дорогу сотворялась на протяжении минут сорока, и за это время Комяк, отойдя подальше в кусты, успел выкурить несколько «беломорин». А я в последний момент вспомнил о пойманной накануне рыбе. Как-никак первый в моей жизни такой крупный улов. Жалко бросать. Но оказалось, что рыбу уже кто-то прибрал.

– Ты хариуса с ельцами куда положил? – поинтересовался я у Комяка, когда мы по окончании спасовской молитвы седлали лошадей.

– Какого хариуса? – удивленно уставился на меня глазками-щелочками Тихон. – Не видел я ничего.

Я вспомнил, что самоед, когда я отправился на рыбалку, уже сладко спал и про мой богатый улов ничего знать не может. Тогда я бросил вопросительный взгляд на Трофима.

– Рыбешку-то, что на уду вечор взял? – переспросил он и, не сдержавшись, расхохотался. – Дык туюсь рыбешку еще ночью Секач себе в нутро и прибрал. Весь день не емши, прибег, а тута глядит…

Сейчас Секач глядел на меня. Притом таким виноватым взором, словно понимал, что обсуждают его маленькое воровство. Я даже немного расчувствовался. И смущенно пробормотал:

– Ништяк, Секач, лапушка. Сожрал, ну и Бог с ней, с этой рыбой. Не протухать же ей здесь. Поехали что ли?

– Поехали, с Богом.

Я вскочил в седло. Но перед этим внимательно прочитал на нем «…ая шко… вой езды. Инв. № 1275». Еще вчера я решил взять за правило каждый раз, садясь на кобылу, прочитывать эту надпись. Почти у каждого есть амулет или какое-то заклинание, помогающее бороться с превратностями судьбы. Так пусть будет такое заклинание и у меня. Хотя бы «…ая шко… вой езды»…

К третьему схрону мы не пошли. Оставили его в стороне, решив не соваться в места, где хозяйничали военные. Плюс мусора, до сих пор надеявшиеся отыскать четверых беглых урок, которые, наверное, давным-давно уже свалили из этих мест.

То ли дивизия, то ли полк ракетчиков оседлал Тиманский кряж у самых истоков Выми. Где-то в этих краях когда-то была отгорожена зона, которую за вредительство довелось потоптать старцу Савелию. А теперь там отстроили большой посад, который поровну делили между собой семьи военных и местные коми. Первые стояли у щита Родины, вторые разводили коров и свиней, выращивали на супесях скороспелую непривередливую картошку и чахлый лен. А кроме того, что те, что другие с аппетитом хлебали самогонку и шило и браконьерствовали в окрестных лесах. Так что перспектива сдуру нарваться на кого-нибудь в радиусе полусотни верст от ракетных шахт была весьма реальной. И весьма нежелательной.

Черт с ними, с местными. Случайно встретив нас в парме, они не стали бы направо-налево трепать об этом языком. Не в привычках местных подобное. «Меньше знаешь – крепче спишь», – основной принцип их жизни.

А вот как посмотрел бы какой-нибудь армейский дозор на странный квартет: спасовец-скрытник с густой бородой, старой двустволкой и без охотничьего билета; молодая девица, судя по всему, тоже из староверов; ненец, вооруженный дорогим карабином с оптическим ПСО; и, наконец, некий подозрительный небритый тип с – подумать только! – неведомым боевым дробовиком и, кстати, тоже без документов? Пожалуй, неприятности были бы нам обеспечены.

Кроме ракетчиков вторым геморроем в этих местах была небольшая зона, отгороженная верстах в тридцати от посада вниз по течению Выми. Зона, мусора которой, наверное, до сих пор находились на шугняках после месячной давности побега. Плюс после вчерашней потери дозора – сразу троих человек. И какого же черта Комяк замутил эту бодягу?!

Короче, оставить в стороне эти два источника геморроев – посад ракетчиков и зону, – было совершенно не лишним, и самоед, наутро посовещавшись с Трофимом, решил лишний раз не искушать судьбу, резко изменил курс и тут же завел нас в бескрайнее болото.

– Ништяк, я его знаю, – виновато оправдывался он. – Тут нигде и не топко, мусором буду. Да лошадь в трясину и не пойдет.

В трясину они и правда не шли, но могли переломать ноги на высоком кочкарнике, поэтому нам пришлось спешиться и, ведя лошадей в поводу, целый день плестись через густые заросли высокой осоки-резуньи или по толстой мягкой перине из мха, в которую ноги погружались чуть ли не до колена. От подобного упражнения на выносливость натужно гудели все мышцы, а мы продвигались вперед со скоростью беременных женщин, у которых давно начались предродовые схватки. И все это время, несмотря на непрекращающийся моросящий дождь, над нами вились четыре черные тучи ненасытной мошки. Если бы где-нибудь рядом пролетел вертолет, то нас легко обнаружили бы только по этой примете.

На наше счастье, погода была нелетной, и вертолетчики взяли себе выходной. Зато целый день был напрочь потерян. Мы продвинулись вперед с гулькин нос. Вернее, даже не вперед, а вбок, ибо почти все время направлялись не на юго-запад, а на север. И, голодные, измученные донельзя, устроились на ночлег уже в сумерках, выбрав для лагеря сырую узкую гриву, поросшую темным неприветливым ельником.

На этот раз Комяк не пылал таким энтузиазмом, что накануне. Пробурчал, раскладывая костер:

– Ладно, денек загубили. Зато болото прошли. Подтверди, Троша.

– Миновали почти, с божьей помощью, – подал голос возившийся у своего костерка спасовец. – Версты две-три и на подъем парма пойдет, на Кряж. Боры там, еще наверстаем.

Я облегченно вздохнул и начал возиться с палатками – одной для нас с Комяком, второй для Настасьи, – не уверенный в том, что самоед и на этот раз не раскритикует мою работу.

Но у него на это не осталось сил. Он даже не стал варить свой вечный суп из тушенки, а ограничился тем, что вскрыл две банки и поставил их на угли. А чифир и вовсе кипятил в кружке на таблетке сухого спирта. И, хлебнув горяченького, тут же скрылся в палатке. А у меня, семижильного, еще хватило силенок на то, чтобы, предварительно обрызгав задницу репеллентом, сходить в дальние кустики.