Адская ширма - И Паркер

— Их уже вынесли оттуда, — поспешил сообщить Сэймэй и отправился дальше по коридору. — В обществе пойдут всякие разговоры, если вы не займете в доме место своего отца. Мужчина не должен забывать о своем долге перед семьей, перед своим домом и перед самим собой.

Так мудрый старик увещевал своего хозяина, пока тот, озадаченный, тащил за ним коробку. Перед самой дверью в кабинет отца Акитада сделал последнюю попытку воспротивиться:

— Мой отец сделал все возможное, чтобы не дать мне занять его место. Не удивлюсь, если он начнет наведываться в эту комнату, когда я поселюсь в ней.

Тут уж Сэймэй не сдержал усмешки.

— Ну, вы сейчас говорите прямо как Тора. Не верю я вам. И в любом случае следует помнить старую мудрость: «Горько терпение, да сладки плоды его». Вы представить не можете, как мечтал я все эти долгие годы об этом дне. Надеялся, что доживу все-таки и увижу своими глазами, как вы займете место вашего отца.

Акитада был потрясен этими словами. Старик был его спутником в течение всей жизни, он делал все, чтобы оградить его в детские и отроческие годы от гнева отца и равнодушия матушки, но никогда при этом не позволял себе какой-либо критики в их адрес. Его верность семье Сугавара была незыблемой, и превосходило ее только одно чувство — любовь к юному Акитаде. Сейчас Акитада был так глубоко тронут, что, как ни старался, не смог скрыть этого.

— Ну что ж, будь по-твоему, — сказал он и втащил коробку в кабинет.

Там он первым делом огляделся по сторонам. Двери на веранду были закрыты, поэтому в комнате было темновато и пахло затхлостью и плесенью.

Хорошо знакомые ему стеллажи вдоль одной стены пустовали. Исчезли также настенные свитки с изречениями китайских мудрецов и страшная картина с изображением Эммы, властителя подземного мира, карающего праведным судом души падших грешников. Эта картина всегда нагоняла особенный ужас на юного Акитаду, когда он являлся в кабинет отца в ожидании наказания. Сходство между отцом и мрачным карающим судией было до того разительным, что у Акитады никогда не оставалось сомнений, почему эта картина занимала самое видное место в комнате.

Широкий лакированный стол черного дерева был тоже расчищен от отцовских вещей — не осталось здесь ни его писчих принадлежностей, ни лампы, ни его личной маленькой жаровенки. Царил здесь только дух сурового осуждения, которому неведомо прощение. Акитада с содроганием подумал о том, следует ли ему впускать сюда собственного сына.

Сэймэй распахнул двери на веранду. Холодный, свежий воздух ворвался в комнату. Узкая тропинка в маленьком садике вела к пруду, засоренному опавшей листвой. В детстве Акитаде не разрешали играть здесь. Сэймэй запричитал при виде такого запустения, но Акитада поспешил выйти наружу — прочь из ненавистной комнаты. Он подошел к пруду и заглянул в его черные воды. В глубине под их холодной толщей он различил какое-то поблескивающее движение. Подобрав с земли обломок крошечного прутика, он бросил его в воду, и тут же одна за одной на поверхность поднялись разноцветные рыбки. Красные, золотистые, серебристые, пятнистые и однотонные, они жадно открывали рты в ожидании угощения. Этих милых рыбок обязательно полюбит Ёри.

— Ну что ж, — сказал Акитада, — если кое-что здесь изменить, то комната может стать пригодной.

Сэймэй, озабоченно наблюдавший за хозяином с веранды, вздохнул с облегчением.

— Госпожа уже выбрала ширмы, подушки и занавеси для этой комнаты. Ну и конечно же, сюда принесут ваши книги, кисти, памятные вещицы с севера, ваши чайные принадлежности, зеркало, платяной сундук и ваш меч.

— Понятно. И не забудь еще поставить свой стол рядом с моим, — с улыбкой сказал Акитада. — Потому что я не собираюсь работать тут один.

Сэймэй поклонился:

— Все будет выполнено. — Глаза старика увлажнились, когда он ступил обратно в комнату.

Акитада вошел за ним следом и, придав голосу строгости, сказал:

— Пойду позабочусь о лошадях и пришлю тебе Тору. А тебя я попрошу отправить моему зятю Тосикагэ весточку — сообщи ему, что моя семья прибыла.

— Я взял на себя смелость и уже сделал это, господин.

— Я так и знал. — Акитада с сыновней нежностью коснулся плеча старика, с горечью отметив про себя, каким щуплым и дряхлым тот стал. — Я всегда буду считать тебя своим настоящим отцом, Сэймэй, — сказал он, чувствуя слезы теперь уже и в собственных глазах.

Сэймэй только посмотрел на него и зашевелил губами, но так ничего и не сказал — просто накрыл руку Акитады своей старческой корявой ладонью.

Только к середине дня Акитада закончил дела в конюшне. Большая часть строения была разрушена много лет назад, когда он был еще ребенком. Финансовое положение семьи Сугавара не позволяло содержать ни лошадей, ни быков, ни обслугу для них. Потом у оставшейся части развалилась крыша, вороха мокрых листьев покрывали теперь гниющие доски там, где некогда стояли лошади.

Акитада застал Тору и Гэнбу за работой — они воздвигали грубую, нетесаную стену, отделявшую крытую часть конюшни от пустующих стойл, предоставленных всем природным стихиям. Оставлять животных без крова в такой холод не отважился бы никто. Четыре лошади Акитады и пара быков, тащивших повозки через всю страну, топтались сейчас вместе в наиболее пригодной части конюшен, где у них под ногами имелся сухой пол и свежая солома.

Крупный серый жеребец, полученный Акитадой в подарок от благодарного князя, повернул к хозяину свою красивую морду и приветствовал его тихим ржанием. Акитада подошел к животному и погладил его, а потом и трех других — гнедую кобылку и двух меринов темной масти. Они проделали немалый путь, сумев остаться в рабочей форме. Принадлежавшая Тамако кобылка была мельче других лошадей, зато прекрасно сложена. Теперь они смогут выезжать верхом на прогулки за город. А вскоре он, видимо, сможет приобрести лошадку еще и для сына.

Позаботиться о лошадях было сейчас для Акитады важнее, чем разбирать книги, поэтому он трудился не покладая рук наравне со своими самураями. Гэнба, настоящий здоровяк, широкоплечий и мускулистый, в прошлом был борцом. В борьбе он упражнялся в свободное время и сейчас только порядком растерял свой привычный вес и вечно ходил голодным, в мыслях представляя себе всякую разную еду.

Тора же, большой охотник до юных красоток, сейчас, за неимением оных, с удовольствием занимался плотницкой работой. Очень давно, еще расследуя свое первое дело, Акитада случайно спас этого бывшего воина от обвинения в убийстве, и с тех пор Тора верно и исправно служил ему.

К вечеру морозец стал крепчать, но физический труд согревал их, а за разговором время проходило незаметно.

Гэнба с Торой с интересом слушали рассказ хозяина о событиях в горном монастыре. Но когда Акитада поведал об адской ширме и о мастерской художника близ храма Безграничного милосердия, Тора прекратил заколачивать гвозди и в ужасе уставился на хозяина.

— Там живут духи! — заявил он. — Голодные и жирные, как мухи. И каждое утро местные служки выгребают оттуда недоеденные части человеческих тел.

Суеверное воображение Торы зашло так далеко, что Акитада с Гэнбой не могли удержаться от смеха. Описанные в столь ярких красках подробности показались им уморительными.

— Ну что ж, неплохо сработано, — заметил Гэнба, когда они закончили стену. — По-моему, я заслужил дополнительную мисочку риса. Кстати, хозяин, я все хотел спросить у вас про повариху. Сдается мне, жалеет она кинуть лишний кусок рыбки в свою стряпню. Вам так не показалось?

— Она родом из деревни и готовит с душой. Только вас тут не ждали, вот, похоже, и не запаслись провизией.

Гэнба сначала приуныл, потом снова повеселел.

— Ну что ж, я мог бы сгонять куда-нибудь за лепешками да еще лапши купить. Ёри ее очень любит.

— Вот и хорошо, — с улыбкой сказал Акитада, надевая кимоно. — Только не покупай больше, чем нам под силу съесть.

Тора расхохотался.

— Все равно что попросить кошку не есть рыбу, — сказал он и, когда Гэнба, усмехаясь, ушел, сообщил хозяину: — Завтра я готов заняться этим убийством в монастыре.

Акитада планировал поговорить с Кобэ как можно скорее, но теперь у него образовались неотложные дела, поэтому он сказал Торе:

— Сначала мы должны как подобает разместить семью.

Тора только махнул рукой.

— Ну, это мы быстро!

Темнело. Акитада окинул взглядом утонувший в сумерках двор и дом на его противоположной стороне, выступавший из полумрака, и сердце его в очередной раз сжалось, когда он с горечью подумал о том, как мало тот видел заботы в его отсутствие.

— Надо бы еще привести в порядок дом и сад. Тора удивленно вытаращил глаза.

— Хозяин, но ведь зима на носу! Не лучше ли подождать до весны?

Они пошли к колодцу помыть руки. Вода в бадье была ледяная — прямо обжигала.