Совьетика - Ирина Маленко

– А затем, что вашей экономике требуются такие люди, как я!- отчехвостила я его. И только потом поняла: он даже не посмотрел на мои документы в деле, просто автоматически решил, что «начинается восточноевропейская интервенция»…

Не знаю, что бы я и делала, если бы не все та же добрая Нора. Она посоветовала мне ехать в Ирландию одной с Лизой и там искать помощи у моего знакомого парламентария. «Наши политики все знают друг друга, у него могут там, в министерстве быть свои люди».

А как же я буду на работу ходить?

Нора тут же дала мне телефон своей подруги Джозефины, которая, по ее словам, прекрасно ухаживала за детьми и часто этим подрабатывала, а кроме того, говорила немного по-русски: когда-то они учились русскому вместе, а потом Джозефина побывала у нас, в «перестроенной» России, и увиденное ей до того не понравилось, что учебу она забросила. Теперь она жила вместе со свом другом-компьютерщиком, бралась то за одно дело, то за другое, работала некоторое время где-то в прачечной, но душа у нее больше лежала к детям и к искусству: она прекрасно рисовала и делала аппликации и букеты из цветов. Одним словом, не нашла еще пока своего места в жизни. И подработать ей в ее ситуации не мешало бы. Я еще раз посмотрела на саму Нору – милую, простую, славную светловолосую девушку и подумала, что если ее подруга хоть немного на нее похожа, то ей, пожалуй, можно доверять. Звонок секретарю парламентария подтвердил, что дело не безнадежно: ему, в отличие от меня, в министерстве причину выдали – у мамы скоро кончался срок годности паспорта, где-то через полгода. Почему об этом нельзя было сказать нам самим, и какая в этом такая государственная тайна, осталось на совести мистера Кейси. Мама срочно подала документы на новый загранпаспорт, а я решила последовать совету Норы – как будто решилась на прыжок в бассейн с холодной водой. Но возвращаться надо было: ведь отпуск у меня был не навечно.

Что меня всегда по-хорошему поражало в ирландцах – так это именно их отзывчивость на человеческом уровне, выплескивающаяся за рамки их официальных должностей. Не могу себе представить, чтобы хоть еще в одной стране государственный служащий вот так проявил к тебе человеческое сочувствие и участие в твоей судьбе. В России – мог бы, но за соответствующую мзду, а не просто так. В Голландии – вообще не мог бы ни за какие коврижки: там мыслят по прямой линии и только с инструкцией в руках. А ирландцы, казалось, живут под девизом Филеаса Фогга «Из любого положения всегда есть выход». Иногда даже более категорично – «если нельзя, но очень хочется, то можно.»

Для моих дублинских домохозяев мое появление с ребенком на коляске (который к тому же явно эту коляску перерос) стало неприятным сюрпризом. Хотя казалось бы, мы им не мешали, и я старалась изо всех сил, чтобы Лиза ничего в доме не сломала и не разорвала. Просто у хозяина стало меньше одной иллюзией: что я- young, free single professional , которая когда-нибудь может захотеть позагорать во дворе, а хозяйскому сыну, здоровенному переростку-тинэйджеру по имени Билл, который и не работал, и не то, чтобы учился, зато в отсутствии родителей резво гонялся по всему дому за визжащей домработницей, было неприятно, что надо считаться со спящим по ночам ребенком, когда он так привык как раз в это время испытывать у меня над головой свою новую ударную установку. Заслышав его упражнения на барабане, Лиза просыпалась и начинала подпевать. Поскольку петь она теперь не могла, она выводила только один звук, похожий на чатлано-пацакское творчество: “Ы-ы-ы-ы…» Билл начинал ее передразнивать через стенку, как детсадовец (интересно, чем болен был он сам, потому что нормальные люди так себя не ведут?). Пожалела нас, как женщина, только хозяйка. Но в конечном итоге она не была полной хозяйкой даже в собственном доме. Я поняла, что на следующий год мне просто не продлят контракт (контракт на съем квартиры у меня был на год, после этого его надо было продлевать каждый месяц).

Положение становилось все более и более отчаянным. Каждое утро я просыпалась вместе с Лизой в половине шестого утра (дольше спать она не могла даже если хотела: повреждение мозга сделало ее гиперактивной, и она вскакивала с постели в одно и то же время каждый день, как стойкий оловянный солдатик), сажала ее на коляску и увозила гулять – в любую погоду, чтобы, боже упаси, не разбудить Билла ее «Ы-ы-ы-ы…».

К 8 утра приходила Джозефина – здоровая, кровь с молоком, с нежным розовощеким лицом кудрявая деревенская девушка, как ни странно, очень даже женственная. Она действительно была просто рождена для работы с детьми. Каждый день я мысленно благодарила Нору и провидение за то, что они послали мне Джозефину. Не знаю, что бы я делала без нее. У нее не было ни малейшей брезгливости к больной девочке, она пела ей, меняла ей памперсы и разговаривала с ней так, словно Лиза ее понимала. Даже вытащила откуда-то свои старые университетские книжки и пыталась говорить с Лизой по-русски. Джозефина гуляла с ней, водила ее на качели и развлекала как могла. Я оставляла ей ключи и со спокойным сердцем уходила на работу. Единственное, что меня беспокоило – это финансовая сторона вопроса. Было очевидно, что долго я так не протяну. Услуги няни стоили в неделю чуть больше, чем моя недельная квартплата. Конечно, Джозефинин труд того стоил – не всякий и справился бы с Лизой в ее состоянии, не говоря уже о том, чтобы с таким безграничным терпением! Но по моему бюджету был нанесен сокрушительный удар. Я почти перестала есть и считала дни до приезда мамы.

В довершение ко всему, пару раз пытался приходить к моей двери Куивин и трезвонил в нее как сумасшедший – а дверной звонок у меня не отключался…. В конце концов я просто вынуждена была обратиться в полицию. Краснея, я поведала пожилому гарду , что один человек не дает мне покоя, хотя я давно уже сказала ему, что не желаю иметь с ним ничего общего. О том, что случилось на самом деле, мне было слишком стыдно говорить. Сержант выслушал меня с таким же, как Нора,человеческим сочувствием и пообещал позвонить домой этому типу и поговорить с ним, чтобы тот прекратил свои преследования. Не знаю, сделал он это или нет, но с тех пор Куивин больше не появлялся.

Через месяц – который показался мне бесконечным – приехала мама, и первое, что она сказала, увидев мое жилье, которым я так гордилась, было уже упоминавшееся мною: «Боже мой, ты живешь в чужом подвале!». Мама просто не имела ни малейшего представления, что такое начинать жизнь в новой, чужой стране, где не на кого опереться. Социализм настолько «избаловал» ее, что она, видимо, всерьез ожидала, что я уже через полгода здесь обзаведусь собственным домом и начну преподавать где-нибудь в университете. Ведь нашим принципом было «от каждого по труду, каждому – по способностям». У нее в голове не укладывалось, что может быть так, что способности твои просто никому не нужны. Ее комментарии нанесли чувствительный удар по моей и без того еще до сих пор хрупкой уверенности в своих силах. Я считала, что мне все-таки есть, чем гордиться: за полгода я смогла найти в новой стране относительно приличную работу, хорошее по меркам моей зарплаты отдельное (а это здесь такая редкость!) жилье, освоить совершенно новую для меня специальность, адаптироваться к местной жизни, в конце концов, несмотря на все препятствия, привезти сюда их …. Я только еще осваивалась в роли семейного кормильца – провайдера – в роли, которую обычно в западной семье берет на себя муж/ отец, и привыкала к новым связанным с этим обязанностям. Мамины ремарки перечеркивали все мои скромные достижения на этом поприще и заставляли меня ощущать себя маленькой и никчемной.

А ведь я так старалась! Одновременно, не сходя с рабочего места, я пыталась с помощью интернета и телефона найти, где же в Дублине лечить Лизу, где она сможет пройти реабилитацию. Знакомые ирландцы очень хвалили мне свою систему здравоохранения. Я снова обратилась за советом к знакомым уже женщинам из Citizens Information Centre. Так в нашей жизни появился социальный работник Патрик Дойл.

Он возник на пороге неожиданно – пожилой человек с седыми волосами и с резкими чертами лица (потом он рассказывал, что его предки были бежавшими в Ирландию французскими гугенотами).. Выглядел он очень серьезно, и мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что он в то же время любитель пошутить: шутил Патрик тоже с каменным выражением лица. Именно с таким лицом он рассказывал о том, как когда он молодым жил в Англии и ухаживал за своей будущей женой, то очень старался произвести на нее впечатление своей игрой во время футбольного матча. Окрыленный победой, разгоряченный, подошел он к ней после финального свистка судьи, а она только и спросила, почему зрители на трибуне кричали ему «Давай, Клевер (Shamrock)!» и почему это у него на ногах носки разного цвета…

До встречи с Патриком я вообще имела весьма слабое представление, кто такие социальные работники, и с чем их едят. Он всерьез, от души занялся нашим случаем. Он возил нас в клинику в Дан Лири – лучшую якобы реабилитационную клинику в Ирландии, где нам сказали, что такими случаями, как у Лизы, они не занимаются. «Вот если бы она не могла ходить!» – сказал врач почти мечтательно. (Господи ты боже мой, ну и пожеланьица, спасибо хотя бы за то, что она ходит!) Но и после этого Патрик не сдавался и повез нас в детскую больницу в Кромлине – самую большую в Дублине. Увиденная там разруха поразила меня. Обшарпанные стены, промокшие потолки, свисающая со стен пластами штукатурка… Даже в ельцинской России медицинские учреждения еще не выглядели настолько плачевно. Врачи тоже были совершенно ко всему безразличные. Даже компьютерную томограмму, которую в Голландии Лизе быстро сделали (хотя, по словам врачей, аппарата для этого там было два на всю 15-миллионную страну!), ирландцы делать отказались: это слишком дорого стоит, пользы от этого нет, да и в списке на очередь придется ждать пару лет. Замечательное, что и говорить, здравоохранение!