Пожарский - Дмитрий Володихин

Хорошие чувства. Правильные чувства.

Но реальность была суровее. Трубецкой и Пожарский едва не погибли в страшном многодневном сражении. Земское дело едва не рухнуло у стен Великого города. Все напряжение нравственных и физических сил понадобилось людям, прибывшим к Москве ради битвы с неприятелем. И победа, одержанная русским войском, выглядит как чудо. Несколько раз могла она обернуться поражением. Но, может быть, ратникам Пожарского Бог помог — за их чистосердечное самопожертвование.

Итак, прежде всего: в распоряжении историков нет точных данных о численности войск, находившихся под командой Пожарского и Трубецкого, а также под командой Ходкевича. Невозможно определить боевую силу их полков даже в грубом приближении. По данным историка Н. И. Костомарова, силы Ходкевича подходили к 12 000 человек, если не более того.[145] Историк Ю. В. Готье полагал, что Второе земское ополчение на выходе из Ярославля насчитывало более 20 000 человек. По подсчетам историка Г. Н. Бибикова, два земских ополчения совокупно располагали не более чем 8—10 000 бойцов, в то время как Ходкевич и Струсь (возглавлявший кремлевский гарнизон) в сумме имели под командой 12–15 000 ратников, в том числе 1500 пехоты (венгров и ливонских немцев). Из них кремлевский и китайгородский контингенты осажденных составляли 3000 человек. Польский специалист Т. Богун, опираясь на польские источники, предложил иные цифры: 5,5–6000 бойцов у Ходкевича, из них порядка 1200 пехоты и 1000–1500 тяжелой кавалерии; позднее он дал иной подсчет, подняв численность гетманской армии до 9—10 000 воинов, из них 1700–1800 пехотинцев. Численность Второго земского ополчения определена им в 10–11 000 дворян, стрельцов и казаков. Историк Ю. М. Эскин счел возможным увеличить цифры Т. Богуна не менее, чем на треть. «Оценивая численность противостоявших армий, — пишет Ю. М. Эскин, — надо не забывать о неточностях подсчетов всех историков, которые базируются на источниках, учитывавших только полноправных воинов (дворян, стрельцов и казаков, получавших оклады, или гусар, пехотинцев, гайдуков по спискам и мемуарам). Но у каждого мало-мальски состоятельного воина были слуги — боевые холопы у русских, пахолки у польско-литовских воинов». Любопытное замечание, однако при отсутствии финансовой документации по земским ополчениям остается только гадать, считали боевых холопов те, кто в самых приблизительных словах отзывался о его численности, или не считали. Историк Р. Г. Скрынников был уверен, что с Трубецким после ухода Заруцкого оставалось не более 3–4000 дворян и казаков, а в распоряжении Пожарского имелось не более 10 000 воинов; Ходкевич, по его мнению, мог выставить в поле 8000 запорожских казаков и 1500 пехоты — помимо традиционной для его армии польской кавалерии[146]. Но эти цифры имеют приблизительный, а иногда и просто гипотетический характер. Наиболее правдоподобны подсчеты численности гетманских войск, произведенные Т. Богуном. Реалистично смотрит на проблему и Г. Н. Бибиков.

Весьма возможно, силы обеих сторон были значительно скромнее даже минимальных цифр, названных в исторической литературе.

Источники, повествующие о великом московском противостоянии, постоянно упоминают маневры «сотнями», «ротами», а не какими-то значительными массами живой силы. Да и трудно было прокормить большое воинство в разоренной обезлюдевшей стране. К тому же — на развалинах Москвы, откуда разбежалось население.

Ход сражения за Москву приведет основные силы польской армии в начало улицы Ордынка, где им предстояло вести бой на протяжении многих часов. А там просто негде разместить не то что двенадцать, а даже и пять тысяч бойцов при огромном обозе.

Вот и приходится усомниться в том, что с обеих сторон противоборствовали армии по 10–15 000 бойцов. Думается, в литературе их численность завышена. Историк А. Л. Станиславский привел показания новгородского дворянина («сына боярского») И. Философова, захваченного поляками в бою под Москвой осенью 1612 года. По его словам, объединенное ополчение располагало силами в 7500 бойцов, из коих большую часть составляли казаки.[147] Конечно, многих людей Пожарский с Трубецким потеряли во время боевых действий, другие же просто разъехались из-под Москвы, не терпя бескормицы. Но ведь и пополнения приходили в русскую столицу! Как бы эта цифра не оказалась самой близкой к тем силам, которыми реально располагали земские воеводы в августе — ноябре 1612 года…

Легче разобраться не в количестве воинов у Ходкевича и Пожарского с Трубецким, а в их качестве.

В распоряжении Пожарского было совсем немного хорошо вооруженной, по-настоящему боеспособной дворянской кавалерии и служилой татарской конницы. К счастью, он получил под команду отряд смолян, дорогобужан и вязьмичей, выделявшийся на общем фоне большой воинской опытностью и превосходным снаряжением. Но значительную часть войска составляли пешцы, собранные с бору по сосенке и вооруженные пестро. Дмитрию Михайловичу подчинялось небольшое количество стрельцов, а также казачьи отряды, но их боевая ценность, как правило, оказывалась ниже, чем у дворянских полков. Надо учитывать, что лучшие силы России были к тому времени перемолоты в многочисленных битвах и еще того больше — в кровавой междоусобице. Прежде, в годы царствования государя Василия Ивановича или при Борисе Федоровиче, Москва могла выставить большую армию, и ядром ее становился «государев полк» или «государев двор». Туда входили богатейшие люди страны, отлично вооруженные и экипированные, на превосходных лошадях, с большим военным опытом. Искусные воеводы, поседевшие в сражениях и походах, вели русскую армию. Общая твердая дисциплина спаивала ее в единое целое. Контингент европейских наемников придавал ей дополнительную ударную силу. Такое воинство могло всерьез поспорить с вооруженными силами Речи Посполитой. И всё это погибло за несколько лет под действием ужасающей мясорубки… Не надо обманываться! Пожарскому досталось небогатое провинциальное дворянство, получившее возможность относительно прилично вооружиться и вдоволь покушать. Пожарскому достался «офицерский корпус», не блиставший великими способностями, но уж хотя бы верный общему делу. Пожарскому достался талантливый администратор Минин, наладивший бесперебойное снабжение с территорий, не до конца разоренных смутою. Но — и всё. Это далеко не та державная мощь, какую могли выставить в поле русские монархи прежних лет. Это ее огрызок.

Как выразился Р. Г. Скрынников, «в ополчении под Москвой… было много крестьян и горожан, никогда прежде не державших в руках оружия. По феодальным меркам, им не место было в армии. Но война в России приобрела народный характер. Ополченцев воодушевляло сознание высокой патриотической миссии. Они сражались за родную землю»[148]. Вот это-то святое воодушевление ополченцев, этот гнев на интервентов и желание восстановить порядок и составляли единственный большой козырь, который земское командование могло выставить против Ходкевича.