Барбаросса - Валентин Пикуль

Ответом была длинная очередь из черного «шмайссера».

Такова сила и мощь великой «пролетарской солидарности», о которой так много у нас болтали… Вот и доболтались!

………………………………………………………………………………………

Ровно в 11 часов дня 22 июля Гальдер записал в дневнике: «Паулюс сообщил мне о заявлении статс-секретаря Вейцзеккера. Англия, узнав о нашем нападении на Россию, сначала почувствует облегчение и будет радоваться распылению наших сил. Однако при быстром продвижении германской армии ее настроение быстро омрачится, так как в случае разгрома России наши позиции в Европе крайне усилятся».

Он отложил перо:

– Итак, кости брошены на стол, начинаем игру. 

– Большую игру, – подчеркнул Паулюс. 

– Да, какой еще никогда не вела Германия, но еще никогда Германия и не была сильна так, как сейчас.

Упругие танковые колонны (Манштейна, Гудериана, Клейста, Гота и Гёпнера) железными «метелками» гусениц расчищали дорогу армиям Лееба, Бока и Рундштедта. Против этой быстро несущейся лавины Москва определила три главных направления обороны, которые доверила прославленным маршалам – Ворошилову (против Лееба), Тимошенко (против Бока) и Буденному (против Рундштедта). В ставке Гитлера понимали, что Сталин желает использовать высокий авторитет героев гражданской войны…

В состоянии эйфории Гитлер объявил, что теперь Красная Армия – это чья-то нелепая шутка!

– Сталин, очевидно, решил, что ему предстоит новая «оборона Царицына», как в девятнадцатом году, поэтому он и пугает меня своими кавалеристами… Но где же их танки?

Кейтель с Йодлем – неразлучны. Но Кейтель побаивался авторитета Йодля, уже готовя ему всякие пакости, хотя внешне они казались большими друзьями, и оба с одинаковым неудовольствием видели, что их иногда опережает Хойзингер.

Вот и сейчас он торопливо выступил с готовым ответом:

– Мой фюрер, наши Т-IV протыкают русские танки снарядами насквозь, словно это коробки для обуви. Их броня всего пятнадцать миллиметров; они ходят на легком бензине, и потому от первого попадания вспыхивают, как шведские спички.

(Хойзингер имел в виду наши старые БТ-7, Т-26 и Т-28, известные по парадам на Красной площади.) Гитлер спросил: 

– А где же их новейшие на тяжелом топливе? Не меня ли вы пугали танками заводов Сталинграда и Челябинска?

– Кёстринг, сидя в Москве, что-то напутал. 

– Гальдер, дайте ему как следует по мозгам. 

– С удовольствием это сделаю, – обещал Гальдер, не простивший Кёстрингу «контору по скупке мебели…».

…Прощай, милый Цоссен, где по вечерам так сладко пахло резедой и левкоями! В канун войны ОКВ отыскало глухое урочище в дремучем прусском лесу. Сюда согнали пленных офицеров-поляков, началось строительство ставки Гитлера, которую он пожелал назвать «Вольфшанце» (что значит «Убежище волка»). Бетон и колючая проволока, минные заграждения и сигнализация обеспечивали Гитлеру непроницаемость тайны, в которой он собирался выиграть войну. Поляки закончили работу, их отвели в лес и уничтожили, чтобы сохранить тайну. Над личным бункером Гитлера была уложена такая броневая плита, которую не расколет никакая сатанинская сила. На поверхности земли в «Вольфшанце» остались блоки штабов и казино, казармы охраны и служебные постройки, крыши которых маскировали кусты и даже деревья. Все остальное упряталось в глубину. Подземные помещения напоминали железнодорожные вагоны класса «люкс», с коридорами и дверями, ведущими в отдельные кабинет-купе. Всюду сверкали кафель и никель, каждому генеральштеблеру – ванна с душем и собственным унитазом. Паулюс теперь общался с Берлином по телефону, жена порадовала его благополучной беременностью дочери.

– Поцелуй за меня нашу баронессу Кутченбах! – отвечал Паулюс; перед Гальдером он уже не скрывал своей тоски и тревоги: – Когда же выберемся из этого бурелома?

– После седьмого ноября, когда доставим удовольствие Сталину, устроив парад вермахта на его Красной площади…

Успех вермахта обозначился сразу и очень решительно. На шестой день войны немцы уже вошли в Минск, одиннадцать советских дивизий оказались в тылу противника, сражаясь с «перевернутым» фронтом. В наружном блоке № 18, где царствовали Кейтель с Йодлем (и где фюрер с Геббельсом спасались от духоты подземного бункера), Паулюс обратил внимание Гитлера на всевозрастающее сопротивление Красной Армии, а широкоротый Геббельс откровенно смеялся:

– Что вы, Паулюс? Они же бегут… 

– Да. Но, отступая, они дерутся не за свои жизни, а лишь за выигрыш времени. Наконец, есть такие участки фронта, где наши войска топчутся на месте, их продвижение начинается лишь тогда, когда русские сами оставляют позиции…

Гитлер выслушал молча. Подумал и ответил: 

– Ах, Паулюс! Что в этом удивительного? Бродячий и ободранный кот, который питается на помойках, всегда более стоек в жизни, нежели благовоспитанная овчарка. Но разве же кот может быть ценнее породистой собаки?

Свои требования к генералам вермахта Гитлер уже оформил тезисом: «Для нас более важно уничтожить живую силу противника, нежели продвинуться на восток». Исходя из этого, он и рассуждал – как всегда напористо:

– Я все время пытаюсь поставить себя на место этих русских дикарей, попавших под жидовское ярмо марксизма. О чем они там думают? Практически они войну проиграли, а я выиграл ее – за четырнадцать дней. Вот Прибалтика – острый шип, который Сталин вогнал в мое сердце. Она уже почти вся моя, и острие шипа направлено против Сталина. Но одно лишь фронтальное отталкивание русских к востоку ничего нам не даст, кроме неприятностей в будущем. Внезапность нападения обеспечила нам оперативный результат, и сейчас русские готовы бежать хоть до Урала, а потом, оправясь от шока, они снова полезут в Европу, как тараканы на радиатор парового отопления… Таким образом, только полное уничтожение примитивных масс противника может принести нам окончательный и решительный успех. Не отталкивайте русских – уничтожайте!

4 июля Гальдер начал проявлять беспокойство: 

– Не слишком ли увлеклись Гудериан с Готом? Их ролики взяли такой разбег, что мотопехота отстала. Это грозит и Манштейну, который вляпался у Пскова в кровавую лужу. Котлы же с попавшими в них русскими начинают опасное блуждание по нашим тылам. Выбивают гарнизоны. Жгут базы снабжения. Кстати, Гудериан уже просит подкреплений. Кажется, в биографии «быстроходного Гейнца» наступил самый комический момент, как в забавной оперетте Легара. Гудериан оборону советских войск принял за их наступление…

Такой факт был! Под Слонимом русские, рванувшись из окружения, перебили офицеров его штаба, Гудериана спасло мужество шофера, давшего полный газ. Красноармейцы захватили автобус картографического отдела – с грудою карт и планов, разрисованных стрелами прорывов и охватов, столь любезных сердцам обитателей Цоссена и «Вольфшанце». Известие об этом приключении вызвало бурные дебаты в кабинетах и бункерах ОКХ. Гальдер сказал:

– Если бы русские решили распять Гудериана, они бы избрали для эшафота кафедру своей Военной академии. Но перед казнью заставили бы его прочесть лекцию о блицкригах!

Стратегическая «воронка», о которой Паулюс предупреждал еще раньше, расширялась: вторгшись в СССР по фронту в 15 000 километров, вермахт по мере его продвижения получал фронт в 25 000 километров. Между прорывами танковых клиньев образовались глубокие разрывы от 130 до 500 километров и если не практически, то в теории русские уже могли начинать избиение вермахта по обнаженным флангам.

То, что еще не понимали другие, все это отлично понимал Паулюс.

– Выигрывая лишь в оперативном отношении, – говорил он, – мы уже начинаем что-то проигрывать в планах большой стратегии. Мы, кажется, теряем реальное представление обстановки.

– И все-таки, – отвечал ему Гальдер, – я согласен с нашим фюрером: война выиграна нами за четырнадцать дней…

Бывали случаи, когда на один наш батальон выпадал рубеж обороны в десять и более километров – врастяжку. Много ли тут навоюешь? Потому иногда гитлеровцы шли походной колонной, пустив впереди себя группы мотоциклистов, сами шагали налегке, засучив рукава мундиров и сунув пилотки за пояс, а впереди были развернуты знамена полков и дивизий, как на параде, и даже играли оркестры, – вот она, наглядная картина блицкрига! Окружая наши войска, немцы кольцом лесных пожаров и горящих деревень обозначали для своей авиации главные контуры котлов окружения, чтобы окруженных бомбили наверняка.

Вскоре пунктуальный Паулюс обратил внимание на то, что котлы с окруженными в них русскими не имеют округлой формы – они напоминают узкие параболы, вытянутые с запада на восток: в этой геометрии фигур сказывалось стремление советских войск прорвать кольца окружений.

– Симптом очень выразительный, – заключил Паулюс.