Истмат и проблема Восток-Запад - Сергей Кара-Мурза

Здесь для нас принципиально важны два положения. Во-первых, Маркс, когда не ограничивался политическими задачами западного пролетариата и не говорил именно о Западной Европе, не принимал идеи о наличии некой «столбовой дороги цивилизации», по которой якобы должны пройти все народы. Утверждение о неизбежности капитализма западного типа в России — изобретение русских эпигонов марксизма, а вовсе не самого Маркса. Во-вторых, уже на ранних стадиях развития общества от первобытнообщинного строя Марксом выделяется, хотя и вскользь, особый славянский путь развития, не похожий ни на траекторию Южной (античной) рабовладельческой Европы, ни на путь германской сельскохозяйственной общины с частной собственностью на землю.

Отсюда становится понятным особое отношение Маркса к русской революции. Э. Хобсбаум пишет:

«Развитие революционного движения в России заставило Маркса и Энгельса возложить свои надежды на эту страну как на [колыбель] европейской революции. (Из всех фальсификаций, которым подверглась доктрина Маркса, нет более грубой и гротескной, нежели приписать ему мысль, будто единственная надежда на осуществление революции возлагалась на промышленно развитые страны Запада)… Интересно отметить, что его точка зрения — в известной мере неожиданно — склонилась к поддержке народников, которые отстаивали тот взгляд, что русская крестьянская община могла создать основу для перехода к социализму без необходимости ее предварительного разрушения посредством развития капитализма. Можно сказать, что эта точка зрения Маркса рассматривалась как не вполне соответствующая всему предыдущему развитию взглядов Маркса и русскими марксистами, которые в этом пункте противоречили народникам, и более поздними марксистами. Во всяком случае, эта его точка зрения не получила подтверждения. Сама формулировка этого мнения Маркса отражает определенную долю сомнения, возможно, из-за того, что ему было трудно аргументировать ее теоретически».

Далее Э. Хобсбаум рассматривает те поворотные моменты в развитии идеологизированного исторического материализма, которые ввели в норму его отход от первоначального подхода самого Маркса к проблеме социально-экономических формаций. Прежде всего, то было удаление из рассмотрения «азиатского» способа производства. В СССР оно произошло в 30-е годы, так что этот путь уже не упоминается в работе Сталина «Диалектический и исторический материализм», хотя это понятие сохраняется еще в работах индийских марксистов. Э. Хобсбаум считает, что в этом сыграло большую роль стремление ослабить тенденцию к преувеличению «азиатской» исключительности, которая наблюдалась в коммунистическом движении на Востоке. Руководство китайской компартии поступило так же несколькими годами раньше — независимо от этого сдвига в советском истмате.

О том, как развивалось обсуждение «азиатского» способа производства в начале 60-х годов, Э. Хобсбаум пишет в конце своего предисловия: «Современное состояние марксистской дискуссии по этой проблеме далеко от удовлетворительного. Это в значительной степени вызвано историческими условиями развития марксизма в том поколении, что работало в первой половине 50-х годов, которые отрицательно сказались на уровне обсуждения как этой, так и других тем. Был упрощен и частично изменен исходный взгляд Маркса на проблему исторического развития, поскольку перестали принимать во внимание столь ценные исследования, как Formen. Было утрачено влияние методов этого труда во всей их глубине и сложности — методов, которые могли бы выправить эти тенденции…

Это тем более печально, что примерно последние тридцать лет были периодом больших успехов марксистского взгляда на историю. Одним из наиболее убедительных подтверждений силы марксистского метода является тот факт, что даже на этапе, когда было допущено в значительной мере окостенение творческого марксизма, исторический материализм вдохновил большое число ценных исторических исследований и оказал как никогда большое влияние на немарксистских историков».

Россия (Евразия) сама была большой и сложной цивилизацией, и созревшая в ней революция подчинялась не схеме евроцентризма, а закономерностям развития именно этой цивилизации — сочетанию славянской и восточной ветвей… Это понял Ленин в ходе революции 1905-1907 гг., но ленинское знание и понимание было потом замаскировано срочными трудными делами, а с уходом старых поколений и забыто. В общественном сознании стал доминировать истмат в его евроцентристской версии с убеждением во всеобщности закона смены формаций («пятичленка»).

Вот как в книге глубоко мною уважаемого Б. Курашвили «Историческая логика сталинизма» дана трактовка советской истории. Эта книга — прекрасно выполненное, новаторское изложение фактов и событий. Но я здесь хочу сказать именно о трактовке — в логике истмата. Эта логика задана убеждением, что существуют «объективные законы общественного развития». Согласно вере в «объективные законы», все, что соответствует закону, — хорошо, а все, что не укладывается, — это искривление. И от этого искривления пути, отклонения от законов все наши беды.

Революция в крестьянской России произошла, по мнению Б. Курашвили, «не вполне по объективным законам… Социалистическая революция в капиталистически недостаточно развитой стране была отягощена первородным грехом волюнтаризма». Но что же это за закон, если все пролетарские революции происходят не в странах с развитым пролетариатом, а в крестьянских странах (Россия, Китай, Вьетнам, Куба)? Не только вся рота идет не в ногу, но даже ни одного прапорщика нет, что шел бы в ногу. Здесь речь идет именно о вульгаризации истмата. Сам Маркс, не отступая, разумеется, от своего методологического принципа, в конкретных условиях России конца XIX века как раз предвидел назревание революции, которая должна была спасти крестьянскую общину от капитализма. Значит, Маркс предвидел именно революцию «в капиталистически недостаточно развитой стране» — революцию, направленную на то, чтобы избежать прохождения капиталистической формации (по выражению Маркса, «кавдинских ущелий капитализма»).

Другое дело, что эти взгляды Маркса настолько противоречили ортодоксальному марксизму, что и сам он не решился их обнародовать — они остались в трех (!) вариантах его письма В. Засулич, и ни один из этих вариантов он так ей и не послал (Э. Хобсбаум сообщает, что черновиков письма к Засулич было не три, а четыре). Позже, в 1893 г., Энгельс в письме народнику Н. Ф. Даниельсону (переводчику первого тома «Капитала») пошел на попятный, сделав оговорку, что «инициатива подобного преобразования русской общины может исходить не от нее самой, а исключительно от промышленного пролетариата Запада».

Революция в России была отрицанием капитализма, отрицанием политэкономии в совершенно конкретных исторических условиях. Когда читаешь документы тех лет, странно видеть, что с особой страстью отвергли Октябрьскую революцию именно левые, марксистские партии (меньшевики и Бунд). Дело в том, что это для них была не социальная угроза, а ересь, нарушение их религиозных догм. Замечательно им ответил Грамши в статье 5 января 1918 г. Замечательно, но слишком честно, и потому статья эта до нас не дошла. Она называлась «Революция против «Капитала».

Грамши пишет: «Это революция против «Капитала» Карла Маркса. «Капитал» Маркса был в России книгой скорее для буржуазии, чем для пролетариата. Он неопровержимо доказывал фатальную необходимость формирования в России буржуазии, наступления эры капитализма и утверждения цивилизации западного типа… Но факты пересилили идеологию. Факты вызвали взрыв, который разнес на куски те схемы, согласно которым история России должна была следовать канонам исторического материализма. Большевики отвергли Маркса. Они доказали делом, своими завоеваниями, что каноны исторического материализма не такие железные, как могло казаться и казалось…

Но хотя большевики отвергли некоторые утверждения «Капитала», они в то же время не отвергли его внутреннего духа и мысли. Они — не «марксисты», и этим все сказано; они не воздвигли на трудах мастера чуждую ему доктрину из догматических и бесспорных утверждений. В них живо бессмертное мышление марксизма, которое продолжает итальянскую и немецкую идеалистическую мысль, хотя и поврежденную у Маркса включениями позитивизма и натурализма».

Однако бессмертное мышление марксизма постепенно отступало у нас под давлением все более и более догматического обществоведения.

Истмат и «антисоветский марксизм»

Подрыв легитимности советского строя «от марксизма» велся давно — начиная с меньшевиков. Все главные «обвинения» вульгарного марксизма против русской революции и советского строя были выдвинуты уже Каутским, а потом развиты Троцким. Затем подключились югослав Джилас, еврокоммунисты и наши демократы. Уже Ленину пришлось потратить много сил, чтобы отбить «обвинения от истмата». Но главная битва все же разыгралась между Троцким и Сталиным. И понять ее смысл для нас очень важно. Тут можно согласиться с профессором из Греции М. Матсасом: «Те, кто хочет под влиянием перемен 1989-1991 годов пройти мимо конфликта между Троцким и Сталиным, расценивая это как нечто принадлежащее музею большевистских древностей, смотрят не вперед, а назад».