Прикосновение варвара - Руби Диксон

скальной стене, находится еще одна маленькая пещера. Вся эта планета, кажется, состоит только из снега, скал и еще раз снега, так что, я думаю, неудивительно, что здесь есть куча пещер. Он осторожно ставит меня на ноги, и на этот раз вместо того, чтобы заставить меня ждать снаружи пещеры, он вкладывает мне в руку мой нож, сжимает свой последний нож в своей руке, и мы вместе входим в пещеру.

Здесь совершенно темно, и я ничего не слышу, поэтому я испытываю облегчение, когда он нежно похлопывает меня по руке и направляет к стене пещеры. Я жду там, и через несколько мгновений в кострище появляется искра огня. Я терпеливо жду, пока он разводит огонь, а затем садится, показывая, что я могу присоединиться к нему.

Я пододвигаюсь, чтобы сесть рядом с ним, и смотрю, как он устанавливает свой кухонный «штатив» над огнем и берет сумку, чтобы пойти набрать снега.

— Я могу это сделать, — говорю я вслух, а затем жестикулирую это, когда он смотрит в мою сторону.

Он качает головой и жестом показывает, чтобы я осталась сидеть у огня. Я так и делаю, но это меня немного раздражает. Это что за контролирующие нотки? Это так он справляется с травмой от того, что его чуть не съели? Потому что я вся дрожу и напугана, а он совершенно спокоен. Это странно. Можно подумать, что это меня чуть съели.

Рокан вешает мешочек над огнем и снимает свои меха, затем помогает мне снять мои. Кажется, он больше заботится о моей внешности, чем о своей, снова и снова осматривая мою ушибленную щеку с огорченным выражением на широком лице.

«Все в порядке», — жестикулирую я.

Он качает головой. «Нет».

Тебя чуть не съели, — хочется мне наорать на него. Как он не понимает, как сильно это влияет на меня? Если его съедят, я пропала. Я не найду Хассена, или свою сестру, или кого-либо еще. Я не буду знать, как прокормить себя, или развести огонь, или еще что-нибудь.

У меня не будет никого, кто заставит меня мурлыкать или улыбаться мне. У меня не будет большого инопланетянина с загнутыми рогами, великолепной грудью, который так усердно пытается выучить американский язык жестов, потому что отчаянно хочет поговорить со мной. У меня не будет никого, кто пытается заставить меня улыбнуться, даже когда мне хочется плакать, или кого-то, кто будет суетиться из-за моего дурацкого синяка после того, как его чуть не съели.

Я не знаю, почему или как Рокан стал так важен для меня, но это так, и мне приходится бороться с желанием снова обнять его. Вместо этого я крепко сжимаю руки и сажусь у огня, разочарованно поджав губы.

Я смотрю, как он стаскивает последний из своих изодранных, окровавленных мехов и обнажает свою голую грудь. Он такой же грязный под всеми слоями, что немного удивительно. Я думаю, это существо хорошенько его пожевало. От одной мысли об этом мне становится немного нехорошо.

Он наклоняется над мешочком с водой, чтобы посмотреть, не растаял ли снег, а затем достает ковш из своей сумки и предлагает его мне.

Он серьезно? «Ты серьезно?» — жестикулирую я, хотя знаю, что он этого не понимает. Затем, поскольку он ждет, я жестикулирую что-то, что он узнает. «Ты. Мыть».

Он хмуро смотрит на меня и снова толкает ковш в мою сторону, затем жестикулирует. «Пить».

Почему он пытается заботиться обо мне? Я не та, кого чуть не съел монстр. Я борюсь с желанием выбить ковш у него из рук, потому что вода не должна быть потрачена впустую. Однако я расстроена. Вот я беспокоюсь о нем, а он хочет позаботиться обо мне? Это идиотизм.

Однако по упрямому выражению его лица ясно, что мы ничего не добьемся, если я буду поднимать шум. Поэтому я беру ковш, выпиваю его так быстро, как только могу, а затем предлагаю ему обратно.

Он ставит его на стол, а затем указывает, что я должна сесть. Когда я это делаю, он сразу же подходит и опускается передо мной на колени. Я с удивлением наблюдаю, как он стаскивает с меня ботинки, потому что я не уверена, к чему это приведет.

Затем он начинает растирать мои ноги.

Я отстраняюсь от него, и в то же время он удивленно поднимает глаза. Должно быть, я издала какой-то звук, когда он прикоснулся ко мне. В моей груди урчит, как будто завтра не наступит, и я чувствую жар и беспокойство только от этого короткого прикосновения его пальцев к моим ногам. Однако это кажется дико неуместным, особенно учитывая, что он все еще весь в крови после того, как спас мне жизнь. «Нет, — я жестикулирую. — Ты моешься».

Выражение его лица опустошенное, как будто он сделал что-то не так. Он качает головой и снова пытается взять мою ногу в свою руку. Ясно, что он хочет заботиться обо мне. Это мило, но в то же время ужасно неуместно в данный момент. Я снова качаю головой и касаюсь его руки.

— Рокан. Я в порядке. Действительно. Пожалуйста, иди умойся и позаботься о себе. Я беспокоюсь о тебе, и мне было бы легче видеть, как ты заботишься о себе. — Я убираю прядь его длинных грязных волос с лица.

Он замирает, закрыв глаза, как будто мое прикосновение — лучшее, что он когда-либо чувствовал.

Это горячее трепетание возвращается к моему животу, и у меня возникает странное желание провести руками по всему его полуобнаженному телу, грязному и все такое. Чувак, в последнее время я была просто само возбуждение. Это на меня не похоже. Должно быть, в Рокане есть что-то такое, что меня так заводит. Но меня это вполне устраивает? Я имею в виду, он мне действительно нравится. Есть что-то в его внимательности и милой индивидуальности, что очаровывает меня, несмотря на то, что он сложен как голубой брат Халка.

Затем он снова открывает глаза и бросает на меня еще один горячий взгляд, от которого у меня сводит пальцы на ногах.

«Хватит», — я снова жестикулирую. Потому что легче оттолкнуть его, чем разобраться в том, что я чувствую прямо сейчас.

Рокан кивает, на его лице мелькает разочарование. Он отворачивается и направляется к огню, и я задаюсь вопросом, не задела ли я каким-то образом его чувства, потому что не поощряла его? Должна ли я была это сделать?

А если бы я это сделала, что случилось бы тогда?