Христианские легенды - Николай Семенович Лесков

И Данила снял с себя, какое на нем было, ветхое лохмотье и одел им прокаженного, а сам остался голый. Потом он опять нашел воду и еще раз напоил больного из своих ладоней; потом отыскал в глине ущелинку, раскопал ее пошире руками и снес туда прокаженного. К телу Данилы прилипали струпья и гной прокаженного, но ему не было скверно и он не боялся заразиться. Он нашел дело и стал жить около прокаженного, ходя днем на торг, на поденщину, а ввечеру приносил прокаженному пищу. Так и шло, пока узнали, что он сообщается с прокаженным, и не стали его пускать в город. Тогда он насеял бобов, они скоро взросли, и Данила, и прокаженный – оба ими питались.

Когда же прокаженный совсем распался и жизнь его оставила, тогда Данила понял, что ему надлежало бы начать с первой минуты, когда он совершил грех, убив варвара, но теперь он был уже стар и не мог принести людям такой пользы, какую мог бы приносить в хорошей поре своей.

– О, Данила! Данила! – сказал он себе, – не драть бы тебе взоры высоко, а давно глядеть бы по земле, да искать, кому ты мог быть полезен. А теперь вот и издыхай как старый пес: ты уже никому ни на что не годишься.

– О, авва, авва! Как я тебя ищу, и как ты мне нужен! – прозвучал к нему голос, и Данила увидал перед собою юношу в пышной одежде.

– Авва, – начал он: – я пришел к тебе издалече: я был большой грешник.

– Что же делать. Исправься.

– Да, я узнал, в чем ученье Христа, и хочу жить по его примеру.

– Ты блажен, – отвечал Данила.

– Я расстался с людьми и пришел к тебе, чтобы быть твоим учеником.

– Если тебя коснулася любовь Христа, то тебе уже непристойно быть ничьим учеником.

– Так ты, по крайней мере, хоть однажды поруководи меня.

– Хорошо. Только будь мне послушен.

– Ей, авва, буду.

– Оставайся при одном ученьи Христа и иди служить людям.

Повесть о богоугодном дровоколе

В очень отдаленные времена, в кипрских окрестностях была однажды ужасная и продолжительная засуха. Все плоды и полевые злаки погибли, и люди, видя неминуемое бедствие от угрожающего им голода, пришли в самое тягостное уныние. Все молились и просили дождя, но дождя не было.

Во главе тамошнего местного духовенства находился тогда епископ, человек, надо полагать, очень добрый, участливый и чистосердечный. Он принимал скорбь народа близко к своему сердцу и сам усердно молился, чтобы бог послал дождь на землю, но дождя все-таки не было. Раскаленное небо оставалось безоблачно и солнце сожигало без милосердия все, что осталось в несчастной стране еще несожженным.

Народ пришел в ужас, близкий к отчаянию.

Где же еще искать спасения? На что еще уповать и надеяться, когда и моление епископа не помогает?

Кто же еще может помолиться лучше, чем епископ, и чья молитва может быть доходнее до бога? Епископ – разве это не первое лицо во всем духовенстве и разве кроме него есть кто нибудь другой, кто бы лучше его знал, как надо умолить бога дать людям то, чего они у него просят?

Тогда был к епископу «глас с неба»: «Иди после утрени ко вратам города и первого человека, который будет подходить к городу через те ворота, ты сейчас же удержи, и пусть он помолится, и тогда будет вам дождь».

Епископ рассказал людям о том, что он слышал «с неба», и все положили сойтись завтра утром рано в церковь, а оттуда идти к воротам смотреть того, кто подойдет, и сделать все так, как велел пришедший с неба голос.

На следующий день, отслужив рано утреню, епископ со всем своим клиром пошли к городским воротам.

С ними, разумеется, пошли и все люди, ожидавшие благодетельного чуда для их истомленной и жаждущей земли. Итак, все большим обществом вышли за городские ворота и стали здесь станом ожидать избранника, на которого сам бог укажет, как на лучшего молитвенника.

Люди раскинули посреди дороги складное стуло и посадили на него епископа, а клир и все прихожане стали вокруг его и начали смотреть вдаль: кого им пошлет господь? Все нетерпеливо желают скорее увидать того человека, который помолится за них о дожде и будет услышан в своем молении?

И вот, долго или коротко после их томительного ожидания, вдали на опаленных полях что-то показалося…

Сначала невозможно было разобрать: идет ли это пеший человек, или кто-то на осле едет… Расстояние было далекое, да и сверкание от палящего зноя делало в глазах мреяние… Но вот предмет приближается и становится яснее. Теперь уже видно, что это самый простой пеший человек и притом старый, изнеможденный простолюдин, весь согнутый и едва передвигающий свои ноги под большим и очень тяжелым оберемком сухого хвороста…

Так неужто вот это он и будет тот молитвенник, молитва которого взойдет к богу лучше, чем молитва целого клира и самого епископа?

Епископ и люди все переглянулись друг с другом и в недоумении пожали плечами. Удивительно, чтобы еле двигающийся под вязанкою дров мужик был всех лучше для вознесения богу молитвы об общественном бедствии? Но, однако, как никого другого, кроме этого старика, не показывалось, то выбирать было не из кого, и епископ решился остановить дровокола и просить его вознести к богу моление, о чем клир и епископ воссылали свои молитвы безуспешно.

А старик, кряхтя и спотыкаясь, все помаленьку подходил ближе к воротам города и, сколько зной и усталость ему позволяли, он тоже удивлялся: по какому случаю и для какой цели собралось у ворот необыкновенное множество людей и почему с ними впереди всех сидит на стуле сам кипрский епископ?!

Конечно, удрученный тяжелою ношею, старик не имел и самой отдаленной мысли, что все это большое собрание людей с епископом вышли затем, чтобы встретить именно его, согбенного нищего, и просить его молитв за весь край.

Подходит старик еще ближе и видит, что все на него смотрят и что сам епископ встает пред ним с своего места и ему, простому, бедному работнику, кланяется.

Старик оторопел, сбросил поскорее со спины на землю оберемок хворосту и говорит:

– Прости мя, отче! – и попросил у епископа благословения.

Но епископ опять поклонился ему и сказал:

– «Авво» (sic), Господа ради помолися о нас, да пошлет нам Господь свою милость и да будет сегодня дождь на земле.

Старик