Краткая история аргентинцев - Феликс Луна

Австрийский социолог Отто Баур говорил, что страны — это застывшие истории. Аргентинские историки, как правило, не занимаются историей лишь для того, чтобы узнать, что происходило в прошлом, а хотят лучше понять современную Аргентину, найти ответы не только на те вопросы, которые мы, индивидуумы, задаем себе на определенных этапах жизни, но и на вопросы, поставленные обществом: откуда мы появились, в каком направлении движемся, кто мы, чему служим, почему с нами происходит то, что происходит, почему мы отличаемся от других, в чем заключается наша идентичность, что мы можем сделать в будущем, какими талантами мы обладаем.

История, хотя и не отвечает на все вопросы (а если и отвечает, то не всегда правильно), помогает понять настоящее, и в этом ее ценность. В конце концов, у историка нет магического шара, который позволил бы ему предсказать будущее, но он рассматривает общественные феномены в долгосрочной перспективе и поэтому может вовремя предупредить общество.

С этой точки зрения память о демократии, существовавшей в стране с момента принятия закона Саенса Пеньи и до 1930 г., а также о ее внезапной смерти, наводит на размышления о хрупкости аргентинской политической системы и о нетерпимости, которая много раз хоронила надежды на ее улучшение.

IX. Революция 1930 года 

Революция 1930 г. стала важным событием в новейшей истории Аргентины. Она ознаменовала конец одной эпохи и начало другой. Впервые в конституционной истории Аргентины в результате военного (или, по крайней мере, военно-гражданского) переворота было свергнуто законное правительство. С моей точки зрения, это положило конец многообещающим перспективам развития страны и привело к катастрофическим последствиям. Я осознаю, что меня можно обвинить в политических пристрастиях, однако историк не обязан отрекаться от тех ценностей, на которых основаны его взгляды на страну и на мир в целом.

Плебисцит

Моя оценка революции 6 сентября 1930 г. как катастрофы для институтов страны основывается на моральных ценностях. Но в любом случае, хотя эта революция и была катастрофой, она имела свои причины, которые следует проанализировать. Для этого необходимо обратиться к событиям 1928 г., к выборам, вошедшим в историю под названием «плебисцита», на которых Иполито Иригойен был избран президентом во второй раз.

Во время этих выборов четко обозначились два политических течения: одно из них полностью поддерживало Иригойена, другое яростно отрицало его наследие. Иригойен оставался бесспорным лидером Гражданского радикального союза, несмотря на то что за несколько лет до этого движение радикалов оказалось расколотым. В одну из фракций — фракцию, так называемых «антиперсоналистов» — входили те, кто критиковал якобы вождистские замашки Иригойена. В наши дни мы бы назвали эту фракцию правоцентристской.

На выборах 1928 г. эта фракция была открыто поддержана всеми консервативными партиями страны, увидевшими в тандеме Леонардо Мело — Висенте Гальо возможность избежать повторного прихода к власти Иригойена. Несмотря на это последний добился оглушительной победы: за него было подано 840 тысяч голосов против 460 тысяч, полученных оппозицией.

Парадоксально, но такая громкая победа Иригойена заставила оппозицию забыть о выборах и искать другие пути к власти. В свою очередь сторонники Иригойена после этого триумфа слишком расслабились, что несло в себе большую опасность. Они полагали, что плебисцит показал общенациональную поддержку Иригойена, и это оправдывало любые ошибки и упущения в будущем, поскольку результаты выборов были настолько очевидны, что потеря поддержки народа казалась невероятной. Для консервативных сил результаты выборов стали большим разочарованием, и они считали, что страна идет в никуда; это стало одной из причин революции 1930 г.

Кроме того, в 1930 г. Аргентина уже ощущала удары мирового кризиса, начавшегося в ноябре 1929 г. в Нью-Йорке в результате знаменитого обвала биржи и банкротства банков в США и Европе. Многие правительства приняли меры по ограничению свободы международной торговли (контроль над валютными потоками, высокие таможенные пошлины), для спасения своих экономик от краха. Не будем забывать, что Аргентина в то время экспортировала лишь сельскохозяйственную продукцию, промышленность еще только зарождалась, что делало экономику страны зависимой от международной конъюнктуры. Например, в 1929 г. экспорт Аргентины по сравнению с предыдущими годами существенно сократился.

Наконец, 1930 год стал знаковым в мировой истории, особенно в европейской, из-за действий политических режимов, противостоявших традиционному демократическому либерализму, который господствовал в Европе и наиболее цивилизованных странах мира с XIX в. и до Первой мировой войны. Фашизм, например, наводил порядок в Италии с 1923 г. и стремился превратить ее в мировую державу. Харизма Муссолини привлекала многих людей во всем мире, даже в тех странах, которые в будущем станут врагами Дуче (например, в Англии ему симпатизировал Уинстон Черчилль). В Испании одной из форм фашизма являлась диктатура Примо де Риверы.

С другой стороны, в Советском Союзе укреплялся режим большевиков, победивших в революции 1917 г. Начиная с 1925 г. под железным руководством Сталина эта огромная страна пыталась осуществить индустриализацию (и, по-видимому, успешно; по крайней мере, об этом твердили сторонники СССР во всем мире). Одновременно с кризисом в США, поставившим под угрозу мировую капиталистическую систему, в Латинской Америке произошло несколько военных переворотов, свергнувших в целом демократические гражданские правительства.

Особый момент

В это время в аргентинской политике не происходило ничего необычного. Казалось, что основные черты политики, свойственные первому правительству Иригойена перестали быть такими очевидными: мирная революция сверху, более справедливое распределение национального богатства, меры по усилению государства с целью примирения различных общественных интересов, попытки строительства более справедливого общества, защита национальных интересов в экономике. Сам Иригойен, уже пожилой человек, казался государственным деятелем, несколько потерявшим былой блеск. Власть, конечно, функционировала, но ей стала свойственна медлительность, некий застой.

В любом случае одной из загадок эпохи является то, почему высшие аргентинские классы возненавидели Иригойена до такой степени, что забыли традиции уважения к законам, существовавшие в старом консерватизме, и начали революцию, хотя сам Иригойен не затронул основ экономического благосостояния тех, кого в наши дни мы бы назвали олигархами, и даже проявлял уважение к их стилю жизни. Тем не менее их ненависть к Иригойену была очевидной, что отражалось на страницах газет и журналов того времени. Его обвиняли во всем. Хотя упреки Иригойену во многом отражали классовые предрассудки и были такими неопределенными, что встает вопрос, почему консерваторы пошли на столь радикальный шаг, как революция, если обвинения в адрес президента по сути были незначительными.

Есть очень интересная книга Мартина Альдао, хорошо передающая настроения того времени. Альдао происходил из знатной семьи города Санта-Фе и прожил в Париже тридцать или сорок лет. Он был прекрасно известен среди многочисленной диаспоры аргентинцев в Париже, и ему пришла в голову идея записывать в дневник все, что с ним происходило, в том числе и разговоры с наиболее влиятельными представителями аргентинской колонии во Франции.

В его книгу включен дневник, который вел приблизительно с 1928 по 1932 г., то есть и в период, предшествовавший революции 6 сентября, и последовавших затем событий. Разговоры Альдао с такими персонажами, как Марсело де Альвеар, Фернандо Сагиер, и другими влиятельными аргентинцами (некоторые из них жили в Париже, другие бывали там проездом) показывают, что слухи и сплетни, доходившие до Франции, были малосодержательными, но они свидетельствовали о целом ряде обвинений в адрес Иригойена. Говорилось, что президент пребывает в маразме, парализует деятельность правительства, потому что не подписывает документы, что он окружен небольшой группой слепых последователей и назначает на важные посты непонятно кого и т.д.

Любопытно, что с конца 1929 г. Альдао говорит о возможном насильственном смещении Иригойена как о чем то вполне естественном. Более того, появляются конкретные имена: возможное восстание, пишет Альдао, будет возглавлено генералом Хусто или генералом Урибуру. Это дает представление о политической безответственности консервативных сил, но надо также признать, что радикалы не приняли мер для противодействия тому, что уже с июня или июля 1930 г. стало почти неизбежным. Триумф на знаменитом плебисците 1928 г. закрыл дорогу для любой самокритики. Например, во время выборов депутатов в 1930 г. интересы некоторых деятелей ГРС привели к тому, что кандидатами от радикалов стали те, кто уже занимал депутатские скамьи, то есть все они переизбирались. Это никак не вязалось с тем, что сам радикализм пропагандировал несколько лет назад, и с фигурой Иригойена.