Дом Крови - Михаил Кин

от нее. Отпихнуть подальше этот голодный ужас. Но она легко отмахнулась от моих скованных рук, так, что ударившись о каменный угол алтаря меня прострелило болью. А под кожей левой руки словно осколки стекла заскреблись.

Ее руки были холодны словно могила, и тверды словно надгробие, а вот губы оказались мягкие как перина. Я чувствовал на своей шее ее губы, как и почувствовал холодную, острую боль, острые как кинжалы зубы прокололи кожу, добравшись до самого сладчайшего — крови.

Я лежал скованный, погребенный под кровожадным, нечестивым чудовищем, в разрушенной часовне полной сожженных тел. Внутри меня все будто налилось свинцом и в то же время стало легче перышка. Я полыхал, услышав первые нотки симфонии: темной, как ночь, и красной, как кровь. Будто я угодил в поток темнейших из рек, словно земля с небом поменялись местами, я взлетал и падал одновременно. Кувыркаясь, летел в пылающее черным огнем небо и проклинал его со всей любовью Этот нечестивый поцелуй полностью завладевал мной: это было блаженство и ужас одновременно, это жуткое и кровавое желание велело мне успокоиться, угомониться, закрыть глаза и, затаив дыхание принять все без остатка… Перед глазами вовсю распускались бутоны черных цветков, прекрасные и лишающие воли. А она все пила и пила без остатка.

–…А ну отвали от него, ты, дрянь нечестивая…

Бу-у-ух. Тяжелый, словно стопка кирпичей трактат Кхаштры обрушился на ее голову.

Моя подруга, моя извечная спутница, которая всегда была рядом, делила со мной все радости и невзгоды. Она попыталась помочь так, как могла, единственным способом, который был ей доступен. Кинув книгой в Марику. В надежде, что она так же вырубиться как и Алисия.

Естественно этого не произошло, но она отшатнулась выпучив глаза. Прервав поцелуй.

— Что⁈ Какого хрена? — Пуча кровавые глаза на ожившую тень произнесла окрашенными моей кровью губами Марика.

—…Я сказала, отвали от него, уродина мелкая…

Когда поцелуй прервался, я камнем рухнул с небес на землю. И черное сменилось белым, на скулах заиграли желваки, на висках набухли вены, внутри полыхнула незнакомая, прежде не изведанная ярость. Тело содрогнулось от злости, осознавая: подчиниться было не мое желание. Мне его навязали. Меня заполонял гнев, чужой гнев, гнев всех погибших в округе и погибающих сейчас. Время вернулось, и звуки бойни что гремело в нескольких шагах навалились водопадом. Крики умирающих братьев ордена, рев пламени, рычание голодных тварей, и хохот их кровавых командиров. Все это обрушилось на меня, заполоняя вместе гневным шепотом умерших, что пытались спастись в часовне. Весь страх и Боль. Все это усилилось. Словно тьма внутри меня укреплялась. Ускорялась. Кристаллизовалась.

Рядом лежал трактат Кхаштры, на серебряном черепе тускло отражались блики огня Нестора бушующие снаружи. И осознание обрушилось на меня, словно треснула плотина. Да я скован, но не безоружен, я, мать вашу, хозяин мертвых. А прямо на мне сидит мертвая тварь — раб своего проклятья. Все что нужно у меня есть, это не забрать и заблокировать. Никому. И никакие кандалы, что блокируют магию этому не помеха.

Все, чему я учился, все, что столько читал под саркастичный бубнеж Полночи. Контроль и защита, перехват чужих слуг и защита своих. И конечно, конечно кожеплетение, с помощью которого создавались абсолютно все слуги проклятого Скульптора, основа основ. Умение, без которого все остальное просто бесполезный набор знаний.

Заскрежетав зубами от злости я схватил здоровой рукой за ее прекрасное, мраморное лицо и, связал его нахрен в узел. Кожа, что была прочнее стали, стала податливей мягкого песка, кости, что не разрубишь самым лучшим мечом были мягче свежей глины. Со всем ожесточением я ее буквально смял в бесформенный, вопящий от боли комок.

Глава 13

— Спасибо Полночь, ты как обычно вовремя. А я как обычно туплю.

—…Я рада, что ты наконец начинаешь осознавать всю свою непроходимую дремучесть, но что ты сделал…? — Она стояла рядом, глазея на уродливую кучу в которую превратилась Марика, а та барахталась в золе и обожжённых обломка и тонким голосом вопила.

— Кожеплетение Полночь, — я указал ей на книгу лежавшую неподалеку. — Кожеплетение.

Она поняла меня и трактат утонул в объятиях теней. Впитавшись в пол. Полночь оглянулась назад, где в обгорелом проеме все так же топталась троица мертвецов, не решаясь войти, их ужасная хозяйка была в шоке, катаясь по полу и просто не дала такого приказа. А я морщась от боли в сломанной руки доставал отмычки из каблука.

—…Я думаю, тебе стоит поторопиться…

Ее голос был мягким, как дыханье ветра.

— Люблю, — сказал я, глядя на пятно из мрака рядом со мной, — когда ты твердишь мне про то, что я и так знаю.

—…Я оказываю моральную поддержку…

— Нет, сейчас ты ведешь себя как надоедливая стерва.

—…Ну, и это тоже…

Я усмехнулся ковыряясь отмычками в замке, ее вечный сарказм действовал на меня как успокоительное, возвращая трезвость мыслей. Если кандалы с левой руки я снял за пару мгновений, то вот с правой вышла заминка. Эта кровожадная тварь сломала мне руку. И я шипел от боли и кривился, пытаясь открыть замок. Кроме того, у меня похоже и ребра тоже были сломаны и отбиты все внутренности. Я не мог вдохнуть глубоко и дышал мелкими рывками. Но вот спустя еще пару мгновений кандалы щелкнули, и упали на землю. И я захлебнулся.

Захлебнулся в силе, что словно море было разлито вокруг.

Эти проклятые железяки пили силу, а я ходил в них почти трое суток. Но теперь, освободившись, опустошенный, я оказался посреди бушующего моря. Чудовища, что вырезали всю деревню превратив ее в кладбище, согнали уцелевших в часовню, а потом сожгли ее. Осквернили землю, и теперь, стоя на разоренной земле. В этой братской могиле. Ночью, когда око Всепожирающей в зените. Я оказался в месте силы своей богини. Где смерть пропитала все в округе, буквально витая в воздухе.

Покачнувшись словно пьяный, я ухватился за тумбу и тут же зашипел от боли, я забылся и ухватился сломанной рукой. Но это помогло, боль прострелила все тело, вернув способность мыслить. Я купался в силе, восстанавливая ее жадными глотками. Чувства обострились, словно лезвие клинка, а пульс громыхал, отдаваясь в висках барабаном в первобытном, яростном ритме.

Меня переполняла злость и ярость, что были разлиты вокруг. И я собирался дать им волю. Всего в десяти ярдах кипела схватка. Орали голодные твари, и кричали погибающие люди. Ревело пламя и словно возвышаясь над всем этим, был слышен черный хохот кровавых командиров, устроивших новый пир.

— Истинно и верно то, что мать всегда благоволит к своим чадам, даруя свое благоволение в период, когда она властвует в вышине. Пожирая врагов детей своих. — Процитировал я строки писания из книги Кхаштры.

Я чувствовал ее благословение. Она затапливала силой так, что мне казалось, будто я вырос, да так, что, привстань я на цыпочках, и сами небеса в уста поцелую.

— Ну-ка, иди сюда тварина. Поговорим. — Я схватил ее за голову и она закричала, через съехавший набок рот. Я чувствовал изливавшийся от нее страх. Да так, что теперь Полночь уже захлебывалась, урча от удовольствия.

Тварь живущая вечно, до ужаса, до дрожи боялась умереть.

— Что ты сделал, верни мне мое тело! Я тебя убью слышишь, высушу до костей. Верни сейчас же.

— Заткнись рабыня. — Я смазал ей рукой лицо, чтобы она хотя бы одним глазом могла меня видеть.

— Я не рабыня, я Марика из дома Крови. Ты даже не представ…

— Ты раб. Вы все рабы. А я хозяин. Ты настолько тупая, что не понимаешь? Сейчас я тебе покажу, что могут делать хозяева мертвых. Говоришь, что Отец не имеет над вами власти? Смотри, рабыня, что может сделать Мать, от которой ваше племя отвернулось.

Она попыталась отмахнутся от меня, как до этого пытался отмахнутся я. Но и эффект был такой же. Она была словно слеплена из мягкой глины, я мог делать с ней, что захочу. Я чувствовал ее, как чувствовал всех этих тварей. Каждого из десяти упившегося крови клеща.

Положил руку ей на голову, беря под контроль. Ее сознание забилось словно пойманный мотылек в стеклянной банке. А я расплылся в улыбке, получив контроль. Используя ее словно ретранслятор. Некое