Наедине с футболом - Лев Филатов

Тренеру не дано выстраивать свою судьбу. До 1952 года карьера Аркадьева была близка к идеалу. Еще до войны он получил состарившееся, захиревшее московское «Динамо», спрыснул его живой водой, и команда предстала новенькой, с иголочки, скроенной по последнему крику моды. Случаю было угодно так распорядиться, что пять лет спустя эта динамовская команда стала единственным равным противником клубу ЦДКА, которым руководил Аркадьев. Семь сезонов тянулась захватывающая распря двух команд, где были собраны лучшие игроки тех лет. Тогда-то и проявился созидательный дар Аркадьева! он конструировал игру в одно касание и сдвоенный центр нападения, вводил универсального игрока В. Соловьева, который был и форвардом и хавбеком, поощрял защитника В. Чистохвалова на наступательные набеги по флангу. Армейцы ходили в чемпионах и творили игру по своему вкусу. О чем еще мечтать команде и ее тренеру?!

После проигрыша нашей сборной югославам на Олимпийских играх в Хельсинки по непостижимым причинам расформировали армейский клуб. В опале оказался и Аркадьев. Он работал после этого еще долго, с разными командами, но заметных практических достижений не имел и свое понимание футбола вынужден был излагать главным образом как теоретик.

И кто-то уже пожимал плечами: «Знаем, Аркадьев блистал только при хороших игроках…» А разве это способно очернить? Каждый тренер нуждается в обстоятельствах и условиях, которые отвечают его знаниям, характеру, личности. Одним удается «железной рукой» выжимать из игроков максимум возможного, другие, наподобие лоцманов, умеют, ловко изворачиваясь, провести средненькую утлую команду среди турнирных скал, не растеряв ни одного «очечка» из заранее вычисленного минимума, третьи строят свое и команды благополучие на посулах и заигрывании. Аркадьев, не будучи человеком практической складки, как мне кажется, не умел ни того, ни другого, ни третьего. Получая же сильных футболистов, он давал волю воображению, и в игре мы угадывали его оригинальную режиссуру. Каждому свое. Доводилось мне не раз видеть, как тренеры не умели распорядиться и хорошими игроками…

Сталкиваясь с деликатностью, с мягкими манерами Аркадьева, естественно рассчитывать и на его покладистость, уступчивость. Да не тут-то было!

Команда, которую он тренировал, играла за границей официальную встречу. Закончилась она с нулевым счетом, устраивавшим нашу сторону. После матча, как водится, был прием в ресторане. Помню, сидели мы возле бассейна, где шумели искусственно нагнетаемые голубые волны, кругом белые скатерти, белые курточки официантов, на эстраде певица, всю свою мелодраматическую жестикуляцию нацеливавшая на столики гостей-футболистов. И вот во время этой идиллии к Аркадьеву припорхнула стайка местных репортеров. Я сидел рядом и слышал это уникальное интервью.

– Что вы можете сказать о матче?

– Матча как соревнования в футбольной игре не было.

Он был сорван вашей командой, которая вела себя хулигански.

– Но, может быть, все-таки кто-либо из наших игроков вам понравился?

– Нет! Никто и не мог понравиться: они все в равной мере хулиганы.

– Что, и вратарь?

– Вратарь? Отъявленный хулиган!

Вспоминать тот матч не хочется. Скажу одно: когда бы я ни встретился с польским журналистом Александровичем, который прежде был судьей международной категории и судил тот матч, он закатывает глаза, берется за сердце и со вздохом произносит: «Ничего подобного в моей практике не было. Я не мог дождаться, когда истекут полтора часа… Вы помните этот кошмар?! Как я был признателен вашим футболистам, что они не отвечали на грубость…»

…Трудно представить человека более несхожего с Аркадьевым, чем Виктор Александрович Маслов. Грубо – здоровенный, с мощным животом, с шеей борца, с венчиком седых волос на рано облысевшей круглой голове, с подвижными черными бровями, он ни дать ни взять монах-греховодник из «Декамерона». От него веет энергией, он напорист, горласт, резко осаживает собеседника, соленое словцо для него не ругань, а то, чем он восполняет пробелы в своем словарном запасе. К разговору с ним надобно приноровиться, и быстро это не удастся. Он наблюдателен, памятлив, мысли выражает темпераментно и нетерпеливо. В первое время его речь напоминает записку из бутылки, брошенной в океан капитаном Грантом: загадочные, не связанные между собой фразы, пересыпанные энергичными междометиями. Если его прервать и переспросить, в ответ последует: «Да как же вы не понимаете? Это же дважды два…» А если переспросит человек ему мало знакомый или несимпатичный, Маслов пренебрежительно махнет рукой и отрежет: «Ну если вы этого не понимаете, нам говорить не о чем!»

Что это, грубость, самомнение? Немало людей моей профессии, напоровшись на Маслова, именно эти грехи ему и приписывает. И напрасно. Им не хватало терпения. Мне, как и некоторым другим журналистам, удалось освоить шифр к его сбивчивым речам, и я с удовольствием готов засвидетельствовать, что Маслов необычайно интересный собеседник и на футбольные и на многие иные темы. Когда он видит, что его хотят понять и понимают, он готов часами, забыв обо всем на свете, развивать и переворачивать с боку на бок волнующую его мысль.

Любители футбола много раз знакомились с фундаментальными статьями Маслова. Он из тех, кого не надо преследовать просьбами что-нибудь написать. Он либо звонил мне, когда работал в другом городе, либо заявлялся в редакцию собственной персоной и с порога, без обиняков громко басил: «Требуется срочно внести ясность, товарищи. Многие, я вижу, криво понимают это дело. А без этого шага вперед не сделаешь. Иначе форменный ералаш…» И только после залпа горячих сумбурных восклицаний он усаживался и начинал «от печки».

Мне, как редактору, довелось печатать немало статей Маслова, иногда с продолжением, в нескольких номерах. Далеко не все его воззрения я разделял. Но я никогда с ним не спорил над рукописью, потому что знал: все то, к чему он пришел, что подметил, прикинул, придумал, не было полемикой ради полемики, умственным упражнением, все это он испробовал в деле, вводил в практику тех команд, которыми руководил. Он не писал теоретических статей, даже если они таковыми выглядели, он предлагал свои рабочие записи, приоткрывал, над чем трудится.

Маслов и играл в московском «Торпедо» и тренером стал в этом клубе. В 1960 году, когда торпедовцы явились перед нами в образе молодого, изящного, франтоватого чемпиона, пятидесятилетний Маслов стал знаменитым. Год спустя, когда «Торпедо» вместо первого заняло в чемпионате второе место и проиграло кубковый финал, он, как мне рассказывали, из рук уборщицы получил приказ о своем увольнении. Тогда этот потомственный москвич стал «импортным» тренером: служил сначала в Ростове, потом в Киеве. Знаменитость его нарастала год от года. Общеизвестно, что ростовский СКА под его началом играл интересно и сильно, ну а киевское «Динамо» сделалось командой чемпионского достоинства.

Тренеров вынуждают переезжать из города в город, они встают на постой в казенных квартирах, терпят попреки и угрозы жен, тоскуют, не видя детей… Кочевой, неустойчивый быт…

Но что интересно, все они, оказавшись на новом месте, тотчас прикипают душой к очередной команде и служат ей настолько надежно и беззаветно, словно к ней стремились всю жизнь. Они – верные люди, тренеры. И не потому, что они такие хорошие. Иначе в их деле не получается! Игра не просто обязывает, она завлекает, вынуждает вступать в «тайное общество», держать одну сторону заставляет играть. Все тренеру по духу своему – игроки, подчас более страстные, чем футболисты.

Маслов такой же. Может быть, только более других задиристый и воинственный на словах. Но тем, кто знает его покороче, было ведомо, что он в свои вояжи не все брал с собой, что-то оставлял дома. В годы работы в Киеве он постоянно сердито и горестно восклицал: «Что сделали с московским футболом, как его измордовали!» Когда же за отъезд его донимали упреками, он рвался к окну и кричал: «Вон где мой дом, смотрите, – и тянул руку в сторону Замоскворечья. – Вас в белокаменной еще никого не было, когда я здесь уже жил… Нечего мне голову морочить! Ишь, нашли виноватого…»

А однажды был я в Киеве вскоре после того, как тамошнее «Динамо» проиграло матч «Торпедо». В таких случаях просто невозможно удержаться от вопроса: «Что же это вы продули торпедовцам?» Маслов пожал плечами и тихо ответил: «Мы? Мы-то не продули. Мы их частенько бивали, взгляните-ка в историю… Удивляться нечему…» Я промолчал. Ясно было, что человеку крепко взгрустнулось по дому, по родному «Торпедо».

После десятилетнего отсутствия он вернулся в свое «Торпедо» с репутацией всемогущего тренера. Признаться, я предполагал, что Маслов силой авторитета и силой своей крутой воли вмиг поставит на ноги родной бедствовавший клуб. Но когда это предположение я высказал ему, он замахал на меня руками: «Да вы что! Чудес же не бывает. Я провел две тренировки и убедился, что способности у игроков – средние, всех надо учить заново, и сколько это будет продолжаться – не знаю».