Последний Катон - Матильде Асенси

Кремень с невозмутимым видом оглянулся вокруг.

— Полагаю, отец Салина не сообщил вам эти сведения, так что не мне это делать, доктор. — Он посмотрел на меня сверху вниз. — Скажите, пожалуйста, мы можем ехать?

Я кивнула и в отчаянии провела руками по лицу.

Распрощавшись со всеми по очереди, я уселась в машину, которую Фараг с капитаном взяли напрокат в аэропорту, — «Вольво S40» серебряного цвета с темными стеклами. Мы проехали через город, чтобы попасть на шоссе 121 до Энны, находящейся в сердце острова, и оттуда выехать на автостраду А19, ведущую в Катанию. Глаузер-Рёйст, получавший от вождения огромное удовольствие, включил радио и слушал музыку, пока мы не выехали из Палермо. Когда мы очутились на шоссе, он прикрутил звук, и сидевший сзади Фараг склонился вперед, опершись руками на спинки наших сидений.

— По правде говоря, Оттавия, мы не знаем, почему мы здесь, — начал он. — Мы прилетели на Сицилию, чтобы проверить одну сумасшедшую идею, но скорее всего попадем в дурацкое положение.

— Не слушайте его, доктор. Профессор нашел вход в Чистилище.

— Это его не слушай, доктор. Уверяю тебя, что я очень сильно сомневаюсь, что мы найдем вход в Сиракузах, но капитан уперся и хочет убедиться во всем на месте.

— Хорошо, — со вздохом согласилась я. — Но дай мне по крайней мере убедительное объяснение. Что там, в Сиракузах?

— Святая Лючия! — воскликнул Фараг.

Я обернулась к нему с досадой.

— Святая Лючия?

Я была так близко к профессору, что чувствовала его дыхание. Я окаменела. Меня вдруг начал душить ужасный стыд. Нечеловеческим усилием я заставила себя снова смотреть на дорогу перед собой и не обнаруживать своего замешательства. Босвелл наверняка заметил, испуганно подумала я. Положение было неловкое, и его молчание становилось невыносимым. Почему он не говорит? Почему не продолжает свой рассказ?

— Почему святая Лючия? — поспешила спросить я.

— Потому что… — Фараг кашлянул и замялся. — Потому что… Потому…

Я не видела его рук, но была уверена, что они тряслись. Мне уже приходилось наблюдать это в других случаях.

— Я все объясню, доктор, — вмешался Глаузер-Рёйст. — Кто приносит Данте к дверям в Чистилище?

Я быстро припомнила.

— Правда, святая Лючия. Она переносит его из Предчистилища по воздуху, пока он спит, и оставляет на берегу моря. Но как это связано с Сицилией? — Я опять напрягла память. — Да, конечно, святая Лючия является покровительницей Сиракуз, да, но…

— Сиракузы находятся на берегу моря, — заметил профессор, который, похоже, уже пришел в себя. — Кроме того, оставив Данте на земле, святая Лючия глазами указывает Вергилию на путь, по которому они должны идти, чтобы попасть к дверям с двумя ключами.

— Ну да, но…

— Ты знала, что Лючия — покровительница зрения?

— Что за вопрос! Конечно.

— На всех картинах она изображена с глазами на блюдце.

— Она вырвала их себе во время мучений, — уточнила я. — Ее жениху-язычнику, который донес о том, что она христианка, очень нравились ее глаза, поэтому она вырвала их, чтобы передать их ему.

— «Да хранит нам зрение святая Лючия», — процитировал Глаузер-Рёйст.

— Да, именно, это народная поговорка.

— Однако… — продолжал Фараг. — На изображениях святой покровительницы Сиракуз глаза всегда на месте и широко открыты, а на блюдце у нее запасная пара.

— Ну, не рисовать же ее с пустыми окровавленными глазницами.

— Да? Но уж никак не потому, что христианская иконопись никогда не делает упор на кровь и физическую боль.

— Ладно, но это уже другой разговор, — возразила я. — Я все еще не понимаю, к чему ты клонишь.

— Все очень просто. Смотри, согласно всем христианским мартирологам, рассказывающим о муках этой святой, Лючия никогда не вырывала себе глаза и вообще их не лишалась. На самом деле про нее пишут, что римское начальство, покорное императору Диоклетиану, попыталось изнасиловать ее и сжечь живьем, но благодаря божественному вмешательству это им не удалось, поэтому им пришлось пронзить ей горло мечом и лишить ее жизни таким образом. Это случилось 13 декабря 300 года. Но о глазах нигде ничего нет. Почему же она является покровительницей зрения? Может быть, речь идет о другом зрении, зрении, не связанном с телом, а относящемся к просветлению, которое позволяет приблизиться к высшему знанию? В принципе на языке символов слепота означает невежество, а зрение равнозначно знанию.

— Тут слишком много домыслов, — возразила я. Мне было не по себе. Все многословные объяснения Фарага сыпались мне в голову точно песок. Я все еще не оправилась от смерти отца и брата и не имела ни малейшего желания вникать в загадочные тонкости.

— Много домыслов?.. Хорошо, тогда как тебе это: день святой Лючии празднуют в предполагаемую дату ее смерти, как я уже сказал, 13 декабря.

— Я знаю, это именины моей сестры.

— Хорошо, но, возможно, ты не знаешь, что до смещения на 10 дней, которое началось с введением григорианского календаря в 1582 году, ее день праздновали 21 декабря, в день зимнего солнцестояния, а день зимнего солнцестояния издавна считался датой, отмечавшей победу света над тьмой, потому что, начиная с него, дни становились длиннее.

Я не произнесла ни слова. Я ничего не могла понять из этой галиматьи.

— Оттавия, пожалуйста, ты же образованная женщина, — взмолился Фараг. — Используй свои знания и увидишь, что то, что я говорю, не глупости. Мы говорим о том, что Данте делает святую Лючию своей проводницей ко входу в Чистилище, но, кроме того, говорит, что, оставив его сонного на земле, она глазами указывает Вергилию на тропу, по которой им нужно идти, чтобы попасть к двери с тремя алхимическими ступенями и вооруженным мечом ангелом-хранителем. Разве это не явная подсказка?

— Не знаю, — заявила я беззаботным тоном. — А что, явная?

Фараг замолчал.

— Профессор не уверен, — проговорил Глаузер-Рёйст, нажимая на газ. — Поэтому мы все проверим.

— В мире много храмов Святой Лючии, — проворчала я. — Почему вы выбрали именно сиракузский?

— Кроме того, что это — место рождения святой и город, где она жила и приняла муки, есть некоторые дополнительные данные, заставляющие нас думать, что это именно Сиракузы, — пояснил Кремень. — Когда Данте и Вергилий встречаются с Катоном Утическим, он рекомендует Данте перед тем, как предстать перед ангелом-хранителем, омыть лицо, чтобы очиститься от всей грязи, и подпоясаться тростником, который растет вокруг островка рядом с берегом.

— Да, я помню.

— Сиракузы были основаны греками в VIII веке до нашей эры, — подхватил Фараг. — В то время они дали городу имя Ортигия.

— Ортигия?.. — переспросила я, стараясь удержаться от непроизвольного желания повернуться к нему. — Но разве Ортигия — это не остров перед Сиракузами?

— Ага! Видишь, ты сама сказала! Перед Сиракузами есть остров под названием Ортигия, на котором, кроме знаменитых папирусов, которые выращивают по сей день, растет множество тростника.

— Но сейчас Ортигия — это один из районов города. Она полностью застроена, и ее соединяет с землей большой мост.

— Правильно. И это ни на йоту не уменьшает значения подсказки, которую Данте вложил в свою поэму. И остается еще самое-самое.

— Вот как? — На самом деле они потихоньку убеждали меня. Весь этот набор чепухи заставил меня потихоньку, не заметив даже как, оставить позади всю горечь и вернуться к действительности.

— После распада Римской империи Сицилию захватили готы, и в VI веке император Юстиниан, тот самый, который велел возвести крепость вокруг монастыря Святой Екатерины на Синае, приказал полководцу Велисару отвоевать этот остров для Византийской империи. Так вот знаешь, что сделали константинопольские войска, едва войдя в Сиракузы? Построили храм на месте мук святой, и этот храм…

— Я его знаю.

— …существует по сегодняшний день, хотя, разумеется, на протяжении веков был много раз отреставрирован. Тем не менее, — Фараг не унимался, — главной достопримечательностью старой церкви Святой Лючии являются катакомбы.

— Катакомбы? — удивилась я. — Я понятия не имела, что под церковью есть катакомбы.

Наша машина на большой скорости въехала на автостраду номер 19. Солнце склонялось к закату.

— Замечательные катакомбы III века, только некоторые основные участки их немного изучены. Известно только, что их расширили и перестроили именно в византийский период, когда преследований уже не было и христианство стало вероисповеданием всей империи. Жаль, но они открыты для посетителей только в дни празднеств в честь святой Лючии, с 13-го по 20 декабря, да и то не полностью. Не исследованы еще несколько уровней и множество ответвлений.

— И как мы туда попадем?

— Может быть, этого и не потребуется. На самом деле мы не знаем, что там найдем. Или лучше сказать, не знаем, что нам искать, так же, как когда мы были в монастыре Святой Екатерины на Синае. Походим, посмотрим, а там будет видно. Может быть, нам повезет.